Лишний в его игре - Филипенко Алена - Страница 58

Катерина Николаевна отцепляет от связки ключ с черной головкой и…

Протягивает его Ярославу.

Он недоуменно смотрит на ключ, покорно берет его, не осознавая происходящее:

— Что это значит? Зачем мне он?

— Ты знаешь, — холодно говорит она.

До него вдруг доходит. Он округляет глаза:

— Ты… Ты… выгоняешь меня?

Катерина Николаевна смотрит на него отстраненно и глухо говорит:

— Ты же так кричал о независимости. Так вот, я ее тебе дарю. Бабушкина квартира теперь твоя, живи в ней один, как и мечтал.

На лице Ярослава появляется выражение оскорбленной невинности:

— Ты считаешь, что это я, да? Веришь этому , а мне — нет?

— Собери свои вещи, — игнорируя вопрос, велит она. — Я хочу, чтобы ты съехал сегодня же. Я могу тебя отвезти, но лучше вызови себе такси. Ты теперь можешь сам себя обеспечить, у тебя достаточно средств. А я какое-то время не желаю тебя видеть.

Я смотрю на нее во все глаза. Я не представляю, чего ей стоил этот выбор. И… я ликую: она выбрала меня, она поверила мне! Она поняла, что деньги украл Ярослав.

Он смотрит на нее с яростью. Губы сжаты в точку. Дышит тяжело, и каждый вздох все глубже и резче. Гнев и обида разрастаются и разрастаются в нем, а потом — выплескиваются наружу. Он вцепляется себе в волосы с такой силой, будто хочет их выдрать, рычит и наконец резко выбрасывает руки в стороны. Кричит:

— Да пошла ты к черту! Ты жалкая трусиха, не можешь признаться, что просто хочешь избавиться от меня! Думаешь, я не видел листовки?

— Какие еще листовки? — все же немного теряется она.

— Такие листовки! — передразнивает он. — С гребаными школами-интернатами. Я все увидел, мам. И все понял. Ты давно уже думала, как бы меня сплавить куда подальше. Вон, даже рекламки подбирала! Целую коллекцию собрала.

Меня словно бьют под дых. Рекламки… Это я их подкинул, а потом забыл… Черт. Я думал, листовки попадут в руки к Катерине Николаевне, а их увидел Ярослав! И он подумал на нее… Представляю, как он разозлился. Значит, и деньги он украл из мести, не понимая, что делает? То есть виноват все-таки я? Как же все запуталось!

— И приглашение это гребаное на тусовку к какой-то Верочке я тоже видел! — все сильнее злится он. — Дорогие Катерина и Ярослав, приглашаю вас на прием в загородный клуб, бла-бла-бла…  Что-то я не помню, чтобы я был там. Зато вас обоих в тот день дома не было. Выбрала мне замену, да? А меня что, списываешь по браку, так? И ты… — Он впивается взглядом в меня. — Ты тоже иди к черту! Все из-за тебя! Что, всех обвел вокруг пальца? Получил, что хотел? Теперь здесь все твое! Забирай, урод, все забирай!

Он хватает с кофейного столика железную вазу с сухоцветами и бросает мне под ноги, кричит:

— Забирай мою комнату!

Затем переходит к полкам, достает книгу за книгой и бросает в меня, словно снарядами.

— Мою маму, мою кровать, всю мою долбаную жизнь забирай! Все равно она никчемная!

Свечи, фотографии в рамках, горшок с орхидеей, висевшие на стене декоративные фарфоровые тарелки — все летит в меня. Все разбивается вдребезги.

— Жри, подавись!

Наконец устроенный хаос удовлетворяет Ярослава, и он убегает в свою комнату. Судя по шуму, начинает собирать вещи. Я стою все так же оцепенело, уже не понимая, что чувствую: то ли вину, то ли что-то другое. Растерянно смотрю на погром.

— Я помогу убрать, — тихо говорю я.

Катерина Николаевна подходит сзади и кладет мне руку на плечо. Я оборачиваюсь.

— Я сама уберу. Думаю, тебе ненадолго стоит уйти, — виновато говорит она. — Приходи вечером, когда все кончится, хорошо?

Я киваю и подчиняюсь. А когда я возвращаюсь, Ярослава уже нет. Как и следов погрома. Катерина Николаевна предлагает мне остаться на ночь. Там. В комнате Ярослава.

Я вхожу в нее. Его вещи действительно исчезли, в шкафу теперь висит только моя одежда — та часть, что обычно висела в шкафу в гостиной. Катерина Николаевна говорит:

— Я постелила свежее белье. Ты можешь перенести сюда учебники и вообще все, что тебе нужно.

Я ложусь спать. Вот только мне неуютно, я чувствую вину. Мне кажется, что я и правда украл чужую жизнь. С другой стороны, я все еще ликую: она поверила мне. Выбрала меня. Теперь я ее сын, а он — нет.

Я долго не могу уснуть. Выхожу на кухню попить воды. Замечаю включенный свет, приоткрываю дверь. В кухне сидит Катерина Николаевна. Плачет. На столе — бутылка амаретто и широкий бокал.

Не решившись показаться ей на глаза, я тихо возвращаюсь в комнату.

 Ярослав

 26

День 1 моей свободной жизни

Район, где я жил с мамой, граничит с лесом, и как-то у его кромки в траве я заприметил штук десять уличных погребов. У каждого — квадратная железная крышка на уровне земли, рядом торчит труба вентиляции с железным «грибком» на конце. По грибкам я это место и заметил. Я периодически натыкался на такие погребные кооперативы в нашем городе, но не знал, что это и откуда.

Судя по тому, как все заросло травой, эти погреба давно заброшены.

После того как я окончательно порвал отношения с крю, я забрал рюкзак у Башни. Пришел сюда с «кладом», кусачками и новым замком.

Я выбрал тот погреб, который был закрыт на самый ржавый замок. Потрогал цепь — она рассыпалась под пальцами. Без труда перекусил ржавые звенья, открыл крышку. Внутри было пыльно и пусто. Погреб уходил в глубину на метр, а в ширину и длину — метра на полтора-два. Я убрал туда рюкзак со стаффом. А потом к стаффу добавились деньги из маминого сейфа.

Теперь пора наконец все забрать. Ведь у меня появилась своя квартира.

Эта однушка выглядит прилично, хоть ремонт и делали давно. В комнате старый паркет, застеленный ковром, неплохой диван. Уродская советская стенка, шкаф, письменный стол. Есть подушки и одеяло, постельное белье и полотенца. Правда, все старенькое и пахнет пылью. Надо перестирать. И вообще прибраться здесь.

Кухня маленькая, метров шесть. Старенький мебельный гарнитур синего цвета, газовая плита, микроволновка, стиральная машина. Есть даже посуда. Ванная совмещена с туалетом. На полу и стенах — светло-зеленая плитка. Такого же цвета, кстати, обои в комнате. И почему этот блевотный зеленый меня преследует? Сама ванна чугунная, без всякой закрывающей панели — такое корытце на ножках. Немного убого, конечно, но сойдет.

Я хожу по квартире и чувствую, как с каждой секундой меняется мое отношение к происходящему. Я больше не проигравший, а победитель. Пусть мама катится ко всем чертям вместе со своим Хмариным! И вот под конец осмотра я в полной эйфории: здесь все мое! Я наконец буду жить один и делать все, что хочу!

Из маминых денег я возьму чуть-чуть на первое время, только на самое необходимое. Одолжу, так сказать, а как найду подработку — сразу верну. Остальную кучу просто сохраню пока у себя: хочу проучить маму. Да, это я взял деньги, но мне все же обидно, что она не поверила в мою невиновность. А что, если бы их все же украл Хмурь?

Ладно. Обязательно верну все, что взял. Но пока подработка подождет. Первым делом я уберусь. А потом завешаю все постерами.

В этот день покупаю чистящие средства, щетки, стиральный порошок, шампунь, пасту и гель для душа. Правда, в магазине я теряюсь: а что именно мне надо-то? Не знаю. Почти все беру наобум. Та же проблема и с продуктами… Я же не умею готовить. Беру сосиски с макаронами и всякое подобное, попроще.

Дома принимаюсь за уборку и стирку. Так провожу полдня. Чувствую душевный подъем. Кажется, ничто не может испортить мне настроение. На ужин ем сосиски с макаронами. Могу капать кетчупом, класть на стол локти (и даже закидывать ноги!), есть руками, могу что угодно. Кайф!