Метель. Дилогия (СИ) - Головнин Вячеслав Владимирович - Страница 18

- Без разрешения нашего министерства я не могу принять мальчика в пятый класс, - твёрдо заявила директриса.

- Хорошо, - вдруг неожиданно сказал Андрей. – Но в четвёртый класс вы его можете записать?

- Формально вы правы, но я бы вам этого не советовала и вот почему. Поймите, наша школа является одной из центральных школ и безусловно входит в пятёрку лучших школ города. У нас работают самые лучшие и высококвалифицированные педагоги. Обучение у нас очень сильно отличается от обучения в школах, в которых учился ваш сын. Если я запишу его сразу в четвёртый класс, то скорее всего, ваш мальчик не справится с программой и всё кончится тем, что он останется на второй год, да к этому приобретёт психологическую травму. И мальчики в классе его дразнить будут. Значит, будут конфликты. И всего этого можно легко избежать, если мы с вами определим его в третий класс. И тогда у него появится фора величиной с год. За год мальчик прекрасно адаптируется, и мы будем иметь хорошего ученика, а вы – послушного и дисциплинированного сына.

- Я вас понял, - вы были очень убедительны. В ваших рассуждениях и выводах есть только один изъян. Вы, не поговорив с моим сыном сразу записали его в «деревенщины». Я могу предположить ход ваших мыслей: «Ну, что может знать мальчик, учившийся в деревенской школе, в глухой дыре?». Так вот смею вас заверить, что тут вы заблуждаетесь. Я не думаю, что среди ваших учеников даже пятого класса, найдётся хоть один, который знает учебный материал лучше моего сына. Я понимаю, в это трудно поверить, но проверить-то в ваших силах. Пригласите ваших педагогов, пусть они в неформальной обстановке пообщаются с ним, поспрашивают и выяснят не только уровень его знаний, но и умение мыслить, наблюдать, делать выводы, то есть то, что мы называем интеллектом. Я заранее соглашусь с любым выводом ваших педагогов.

- Мне жаль, что ваша слепая родительская любовь затмевает вам очевидные факты.

- И вы можете назвать мне хотя бы один «очевидный факт», который не видит моя слепая родительская любовь?

Директор сидела с выпученными от возмущения глазами и широко раскрывала рот и не могла ничего сказать. Наконец, она справилась со своими чувствами и заявила:

- Да вы просто хам!

- У…у, - протянул Андрей, - вот какие у вас аргументы. В таком случае разрешите мне откланяться. Всего вам хорошего, до свидания.

Андрей встал со стула, на котором сидел во время разговора и пошёл на выход. Уже открыв дверь, он остановился, повернулся к директрисе, которая провожала его возмущённым взглядом и добавил:

- Жаль, что мы не поняли друг друга, хотя я не оставил окончательно надежды. Я пока сидел тут у вас, то мысленно расположил в вашем кабинете новую мебель, которой недавно обставил кабинет своего директора. Но, нет, значит нет. Значит не судьба. На востоке в таких случаях говорят «кисмет».

И Андрей вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Проводив посетителя, директриса некоторое время сидела, пытаясь понять, что же сказал ей папа этого вундеркинда. Особенно, что-то о новой мебели. Она встала, подошла к двери своего кабинета и постаралась посмотреть на его содержимое посторонним взглядом. Обшарпанные шкафы с книгами, сразу около входа стоит пустая сейчас вешалка, на которую зимой она вешает свою шубу, стол для совещаний педсовета, далее её стол. Столешница уже не первой свежести, приходится покрывать её скатертью. Ни одного кресла, простые венские стулья и все уже требуют ремонта.

«Может быть, я сделала ошибку, - подумала директриса, - нужно было сначала узнать, где он работает. На первый взгляд, судя по разговору, это интеллигентный человек, правда одет бедненько так, серенько одет. Что можно ожидать от таких родителей?»

В кабинете раздался телефонный звонок. Директриса подошла к телефону и взяла трубку.

- Да, это я, слушаю вас. Ой, Елена Львовна, не узнала вас, богатой будете. Да. Да, были, вот только что ушли. Да? Вот как, с направлением из министерства? И вы её взяли? На год, да? Угу, угу. А я, признаться не поверила этим бумажкам. Ой, да знаю я как эти бумажки делаются. Он вообще произвёл на меня впечатление деревенского дурачка. Стоял, как мешком пришибленный, уставился в одну точку и стоял молча как истукан. Что, и у вас себя также вёл? Ну, что вы хотите, деревенский мальчик, в незнакомой обстановке сразу растерялся. А вы знаете, что мне его отец заявил? В вашей школе, говорит, не найдётся ученика, лучше моего сына. Представляете, такое мне сказать. Да у нас с вами лучшие дети города учатся, а он кто? Дурачок деревенский. Что я ему сказала? Предложила записать его сына в третий класс. Подумала, если он согласится, так и быть, возьму его. А он, вы слышали, что мне заявил. Да, уже уходя бросил фразу, намекая, что мог бы новую мебель в мой кабинет достать. Представляете, Елена Львовна? Может у него родственник грузчиком в мебельном магазине работает? Что я ответила? Я сказала ему, что он хам. Да, так и сказала. Да кому они пожалуются, нищеброды, голь перекатная? Мимо моего мужа всё равно им не пройти. Да, спасибо, Елена Львовна, всего хорошего, до свидания.

Директриса положила трубку и задумалась. Муж её в министерстве образования фигура, конечно, не маленькая, но и не главная. И она снова потянулась к телефону. Но уже сняв трубку, решительно положила её обратно.

«Не буду я играть на опережение, - подумала она, - посмотрим сначала, что они смогут предпринять, да и будут ли они хоть что-то предпринимать».

Внутреннее чувство подсказывало директрисе, что она больше не увидит своих недавних посетителей, и кроме того, её не покидало ощущение, что всё-таки она совершила ошибку.

***

- Да, Константин Дмитриевич, взяла на год. Одна из её учительниц ушла в декрет, а потом, она обязана будет по закону взять её обратно, а тогда моя останется без работы. Согласились. Год – срок не малый, а там видно будет, что да как. С сыном? Сына не взяла, сказала, что живём не в её районе. Сказала или 20-я школа, или 12-я. Точно не помнит. Оказалось, что наш дом закреплён за 12-й школой. Нет, не взяла. Точнее сказала, что может взять только с понижением на год, то есть в третий класс. День рождения? Первое октября 1941 года. Ну, да, пошёл учиться с шести лет. Так в деревне же, там на это мало кто смотрит. Он и учился у нас в 3-м классе, а потом сказал, что скучно ему, попросил перевести его в пятый класс. Устроили ему экзамен за 4-й класс. Да, сдал на пятёрки. По всем предметам. Все бумаги в порядке. Переэкзаменовка? Конечно, согласимся. Собственно говоря, я это и хотел вас попросить организовать. Когда? Да хоть завтра. В какую школу? В 20-ю, к 8-ми утра? Хорошо, договорились. Да, Константин Дмитриевич, я свои долги помню и отдаю быстро, на этот счёт не волнуйтесь.

Андрей положил трубку телефона и тяжело вздохнул. Признаться, его тоже глодали сомнения, и он сильно волновался по поводу предстоящего экзамена. Все-таки, в чём-то эта директриса из 12-й школы была права. Одно дело центральная школа столицы республики и другое - простая станционная школа. Как говорят в Одессе в таких случаях Андрею было хорошо известно – это "две большие разницы".

Без четверти восемь Саша с отцом стояли около кабинета директора школы номер 20.

Вчера Андрей опять был в минобразе у Гаврилова. Пока он до него добирался, Гаврилов уже успел подготовить и подписать бумагу о проведении экзамена за полный курс начальной школы для ученика 3-го класса Смирнова Александра Андреевича. Экзамен провести в школе номер 20 силами её педагогического коллектива. Результаты экзамена оформить соответствующим образом в трёх экземплярах, один из которых отправить в министерство, один вручить родителям и третий экземпляр оставить в школе. По результатам экзамена к министерскому экземпляру приложить мнение экзаменационной комиссии в целом и особых мнений её членов, если таковые будут. Окончательное решение о дальнейшей учёбе ученика Смирнова А.А. будет принято министерством образования.