ОПГ «Деревня» 2 (СИ) - "Alchy" - Страница 13

— Ты, Коля, главное, перед тем как что-то сделать, семь раз отмерь! И спроси старших и опытных товарищей, то есть нас! А то настроите!

— Нешто я не разумею! — Загорячился Николай. — Мы без перегибов на местах! А можно мне уже к Расулу и Борису?!

— Иди! — Напутствовал его Председатель. — К Анисиму больше не ходи, хватит с тебя его науки…

Корепанов с облегчением перекрестился и пока Захар не передумал — исчез. «Таня, Татьяна!» — Позвал он жену. «Чего тебе? Придут врачи, придут. Лежи спокойно. Или приспичило чего?» — Пришла из кухни Таня. Захар, кряхтя — приподнялся:

— А что попик то у нас, как он?

— Не нарадуюсь! — всплеснула жена руками. — Исполнительный, послушный, по хозяйству все делает, что ни скажешь! А так сидит тихо в своей комнате, от книжек не отрывается!

— От каких книжек, Таня? Какой послушный? Он и так забитый приехал, ему авторитет надо нарабатывать в селе, как служителю культа, а ты его по хозяйству гоняешь как батрака! И что за книжки он читает, где взял?

— Я дала! — Поджала губы Татьяна. — Тянется будущий батюшка к знаниям, не препятствую! Твою библиотеку показала…

Захар схватился за голову, книг у него было множество и разных, больше половины следовало пустить на утилизацию или даже сжечь. То же наследие девяностых — серию «черная кошка», про воров в законе и ментов. Или коллекцию жены — иронические детективы всяческие. А ведь эта макулатура занимала несколько полок! Захар, замычав — рванулся с постели, героически превозмогая отказавшую спину. Татьяна всполошилась:

— Лежи, дурень! Пошутила я! Рабле ему дала почитать, про Гаргантюа и Пантагрюэля, там как раз божественное что-то было и про монахов. Неужто не понимаю? И Есенина ещё, сборник…

Пока Захар лихорадочно размышлял, как высказать жене всё, что он о ней думает — без последствий, пришел Азат. Приехавший с Иргизом и своими батырами, как договаривались — на багренье совместное. Поздоровались и Захар сходу отказался от своего участия в намечающемся празднике жизни. И рад бы, но не в состоянии…

— Азат! — Вдруг осенило Председателя. — А ты ведь лукавил, когда ухватился за то, что мы рыбу разведать можем! Посмотрел я на это багренье и даже поучаствовал, не надо там ничего разведывать. В чем твоя выгода, что мы на твоей земле с вами вашу рыбу ловить будем?!

Тот засмеялся: «Я же спрашивал несколько раз, когда вы наших детей в учение взяли — чем помочь надо? Вы сказали — ничего не надо. Кормите, учите и даже одеваете. И нам выгоды не надо. Прислать Иргиза? Он хоть и не ваши лекари, но спину посмотреть может». От помощи Иргиза Захар отказался, пусть с Егором жрут свои поганки, лучше дотерпит до прихода традиционной медицины…

Ксюха пришла утром в учебный корпус в расстроенных чувствах, и не только. Маня, заметив непорядок — увлекла её за собой в пустой класс: «Пойдемте, Ксения Борисовна, посоветоваться надо!» Та вяло отбивалась, не понимая что племяшке от неё надо. В классе, закрывшись — Маня вручила ей зеркальце:

— На, смотри! Ты чего растрёпанная такая пришла, Ксюша? Садись, расчешу. — Достала расческу и стала причесывать послушно усевшуюся тетку.

— Есть кому по утрам трепать! Опаздывала, проглядела! — Смутилась Ксюха. — Вся деревня уже в курсе про Егора, Мань?

— А то! — С гордостью воскликнула Маня. — Айрат то только одного застрелил, а наш двоих насмерть! И одного в ногу! Лечим сейчас, выживет. Прикинь какой дикий он, Ксюх! Анатолий Александрович сказал, что этому упырю, раз они на наших кидались, рану будем чистить без премедикации, только с местной анестезией, привязали чтоб не дергался. Я шприц приготовила с лидокаином, подхожу к нему. А он как затрясется! Завыл и обосрался, вот умора!

— Маня!!! — Укоризненно начала Ксюша и не выдержав, засмеялась тоже. — Весело там у вас, посмотрю. И что дальше, как оперировали?

— А вот так! — Маня, вспомнив детали операции поджала губы и излишне резко дернула расческу, Ксюша ойкнула. — Тихо, Ксюх, прости, я нечаянно! — Чмокнула её в голову и погладив, принялась аккуратно расчесывать дальше и рассказывать. — А дальше нам его мыть пришлось. Ничего, я ему перевязки буду делать, на всю жизнь медицину запомнит!

— Какая ты, Маня! — Прониклась тетка. — Парни то за тобой так и бегают, никого не выбрала?

— Да ну их, Ксюша, — фыркнула Маня, — из кого там выбирать, лошары одни малолетние!

— Ахахах, Маня! Там же и постарше тебя есть, смотри, довыбираешься, останешься на бобах. Принцев в округе не наблюдается, а они вон как вокруг тебя хороводы водят.

— Да нужны мне эти принцы вшивые, — улыбнулась Маня, — я может, как ты хочу, урвать себе безработного наркомана в ремиссии!

Обе так покатились со смеху, что в дверь забарабанила обеспокоенная общественность. Маня, критично осмотрев получившуюся прическу, признала: «Сойдет для сельской местности, красавишна! Пошли, пока дверь не высадили».

А на перемене школота бурно обсуждала случившиеся побоище, восхищаясь отвагой Айрата и Егора. Рашид хвалился:

— Я ведь к Егору запросто придти могу, вон и Маня соврать не даст, мировой мужик! А лютый какой! Двоих: «бах, бах» и нету! А третий до сих пор под себя ходит от страха!

— И ничо он не лютый! — Встала на защиту дядька Маня. — Вот батя у меня лютый, а Егор у нас добрый так то! Не полезли бы сами и не пристрелил!

— Да-да! — Решил поддержать обожаемую Маню Фанис. — Егор добрый! Мы с батей два года назад к нему гусей ходили резать, помогали. Так он так их жалел! Раза три в сарай бегал, кашлял там, сморкался и ходил потом с красными глазами весь день! Хотя чо их жалеть, гусей то…

— Ну вы и дебилы малолетние! — Поставила всем и сразу диагноз возмущенная до глубины души недалекостью сверстников Маня. — Чего столпились, на урок пошли!

С воцарением на царстве привычки Павла Петровича Романова на первый взгляд — не изменились. Поначалу. Из Гатчины переезжать он отказался наотрез, оставив вопрос смены резиденции на потом, после коронации. Каких либо громких политических заявлений не делал, указов не подписывал. Воцарение ознаменовалось несколькими амнистиями, в частности — был освобожден из Шлиссельбурга и реабилитирован издатель и публицист Новиков. Коего Павел приблизил к себе и удостаивал как аудиенций, так и приватных бесед.

Императрицу Марию Федоровну царственный супруг напугал до икоты, когда во время обеда, пользуясь его благодушным настроение — та решила попросить о узниках, пребывающих в узилище со времен его матери, Екатерины. Пребывающий в благости Павел, в ответ на просьбу императрицы пересмотреть наказание Радищеву и Костюшко — преобразился до неузнаваемости. Лицо исказила гримаса, по столу ударил кулак, жалобно зазвенели столовые приборы, а изо рта взбешенного императора вместе со слюной вылетело: «Нахуй!»

Императрицу Марию Федоровну царственный супруг напугал до икоты, когда во время обеда, пользуясь его благодушным настроение — та решила попросить о узниках, пребывающих в узилище со времен его матери, Екатерины. Пребывающий в благости Павел, в ответ на просьбу императрицы пересмотреть наказание Радищеву и Костюшко — преобразился до неузнаваемости. Лицо исказила гримаса, по столу ударил кулак, жалобно зазвенели столовые приборы, а изо рта взбешенного императора вместе со слюной вылетело: «Нахуй!»

Дети с восторгом и весельем оживились, младшие застучали ложками и вилками по тарелкам, скандирую только что услышанное от папА, старшие развеселились и перемигивались, корча друг другу рожи, пользуясь ступором, охватившим мамА. Чопорные и молчаливые бонны навели порядок, уведя детей, Мария Федоровна на морально-волевых дотерпела до окончания обеда, изредка промакивая глаза кружевным платком.

Притаившиеся в ожидание неминуемой опалы сановники, бывшие в фаворе при Екатерине — понемногу оживились и пришли в себя. Павел даже княгиню Екатерину Дашкову, с фатализмом встретившую весть о воцарении на престол императора — вызвал в столицу из Москвы. Где вопреки её опасениям — удостоил аудиенции, во время которой хоть и сухо — но признал её былые заслуги и благословил на дальнейшую деятельность в том же духе.