Трудовые будни барышни-попаданки 2 (СИ) - Дэвлин Джейд - Страница 24

Зато Михаил Александрович возликовал и даже, можно сказать, взорлил, чуть не взлетел над креслом.

— Так вы, Эмма Марковна, значит…. Удивительно! Согласны ли вы, что Вольта — не менее знаменитый из здравствующих умов, чем титан словесности Гёте?

Я согласилась, внутренне обрадовавшись. После чего несчастная Нина Сергеевна даже не пыталась вернуться ко ржи, овсу, капусте, коровам, свиньям и прочим предметам прежнего разговора. Мы обсуждали лесные пожары, наводнения и засухи прошлого, их природу и влияние на мировой климат. Михаил Александрович — на основе данных тогдашней науки, я — на основе всего, что запомнила из школьных учебников и популярных передач. И конечно же, обоим было интересно.

Потом разговор зашел о том, может ли быть польза от лесных пожаров.

— Всё, всё существующее в природе может быть обращено во благо! — восклицал Михаил Александрович. — Даже небесные молнии. Впрочем, их возможно даже создавать! И я этим занимаюсь! Буду польщен, если вы согласитесь посетить мою лабораторию!

Нина Сергеевна издала печальный вздох. Но уже был подан и съеден десерт, так что правила приличия не помешали хозяину встать из-за стола и пригласить меня в башенку, казавшуюся издали дисгармоничной пристройкой.

Башенка оказалась настоящей старинной физико-электротехнической лабораторией, с гравюры из учебника. Правда, неприбранной, что картинки обычно не отображают. Хозяин показывал гальванические батареи, лейденские банки, провел несколько простеньких опытов и улыбнулся, когда я демонстративно ойкнула, ощутив небольшой разряд. Окончательно же восхитился, когда я, порывшись в памяти, немного поговорила с ним о Гальвани и Вольте.

— Ах, а мне известно только то, что Наполеон, увидев в Парижской академии венок с надписью: «Великому Вольтеру», стер последние буквы, сделав его посвященным Вольте. Да, Фернейский мудрец, безусловно, велик, но слава итальянского мудреца превзойдет славу французского. Электрическая сила гармонизирует мир лучше любых философских изречений! Эти молнии, заключенные в прозрачные сосуды, осветят дома, будут двигать машины и передавать известия на расстоянии.

Я только поддакивала этим пророчествам, не решаясь сказать, что для гармонизации мира можно также перестать разлучать семьи при продаже.

Или сказать в свое время?

Между тем ученый-любитель входил в просвещенческий экстаз. Наверное, таким восторженным был его отец, когда на него обратила внимание матушка Екатерина.

— Эмма Марковна, как символичен ваш визит! С вами пожаловало ясное небо, такая редкость в этом году. Мы непременно дождемся темноты, поднимемся в мою обсерваторию и уединимся со звездами!

Этого еще не хватало!

— Михаил Александрович, до того, как взойдут звезды, можно ли нам обсудить один вопрос?

— Безусловно, Эмма Марковна! Всё, что вы пожелаете!

Но тут в дверь лаборатории постучали и вошли, не дождавшись разрешения. На пороге стояла горничная, явно не тихая горняшечка, а из тех, что иногда возражают барам. Я не сразу поняла этот типаж, а потом сообразила — классическая суровая медсестра, работница психушки из комедийного сериала, способная в одиночку надеть смирительную рубашку на баскетболиста.

— Михаил Александрович, ужин накрыт, барыня ждут-с.

— Лампушка! — прижал барин руки к сердцу. — Сейчас…

— Михаил Александрович, барыня вас и гостью в столовой видеть желают, — ровным, но чуть повышенным тоном повторила горничная. Князь ответил, что мы быстро поужинаем, после чего вернемся к разговору.

Я предвкушала сцену ревности, но ее не было и в помине. Супруга приветливо глядела на меня, а уж вокруг мужа вилась, как бабочка вокруг лампочки или муха вокруг медовой банки. То и дело наклонялась к нему, мурлыкала, сама наливала чай, подкладывала бисквиты. Такой душевной экстравагантности в барских домах я не встречала, но, если барин чудак, почему бы и барыне не почудачить?

— Как все замечательно, — наконец произнес супруг, — жаль только, я утомился. Любезная Эмма Марковна, если я засну на полчаса, мы ведь непременно продолжим нашу беседу под звездами? Ах, Морфей, почему ты столь нетерпелив?

После чего ткнулся лицом в скатерть — предусмотрительная горничная убрала тарелку.

Нина Сергеевна немедленно переменилась в лице. Теперь это была уже не милая кошечка, а пантера, застывшая у своей пещеры с потомством.

— Михаил Александрович ошибся, — произнесла она спокойным тоном, почти скрывавшим высочайшее напряжение, более высокое, чем то, что создавал в лаборатории супруг, — он заснул до утра. Что же касается вас…

— И причины моего визита, — спокойно сказала я, начиная понимать, что внезапный сон барина как-то связан с чаем, собственноручно налитым супругой.

— …то садовник уже собрал свои вещи. Как и его семья, причем она является безвозмездным приложением к вашей покупке. Как вы понимаете, любезность всегда подразумевает ответную любезность. Я очень надеюсь, что вы в будущем ни разу не появитесь в наших владениях. Извините за не совсем вежливую прямолинейность, но это не просто просьба, а обязательное условие…

Ага. Иначе я буду растерзана собаками, растворена в кислотах, произведенных мужем. Или испепелена драконьим огнем, который того и гляди брызнет из глаз собеседницы.

— Уважаемая Нина Сергеевна, — сказала я с улыбкой, — благодарю вас за любезность. Буду тоже прямолинейна — во время электротехнических опытов вашего мужа мне больше всего был любопытен не он, а его замечательная лаборатория. Не удивляйтесь — еще с института я заинтересовалась электричеством и, пожалуй, впервые после выпуска удовлетворила свое любопытство, но, впрочем, не отказалась бы создать такой же опытный кабинет в своем поместье.

Барыня взглянула на меня то ли с презрительной злобой, то ли с облегчением.

— Эмма Марковна, если вас так интересуют натуральные опыты, то вы можете прислать своего человека. Дайте ему список всего необходимого, и ваш слуга увезет все, от медной проволоки до гальванизированной лягушки. Но только…

— Мне понятно ваше условие, — я опять улыбнулась, — прибудет мой человек, а моей ноги в ваших владениях отныне не будет. Это я могу твердо пообещать.

Когда я вышла во двор, уже смеркалось, рядом с моей пролеткой стояла телега, а в ней — садовник Андрей, его жена с заплаканными глазами, мальчишка, гладивший двух девчонок-близняшек, и кошка, жавшаяся к ногам девочек. Казалось, что все, включая кошку, поглядывают на свою госпожу со страхом, а на меня — с надеждой.

— Благодарствую, Нина Сергеевна, — улыбнулась я. — Доедем — телегу сразу отпущу. Еремей, трогай. Не темно ехать-то?

— Темновато, — вздохнул кучер, — нут-ка ничего. Ночь ясной обещается быть и лунной. Дорожку разгляжу. Н-но!

Лето понемногу подвалило к середине. Деды и бабки ворчливо замечали, что год какой-то странный: рожь еле-еле в колос сметалась, а колосовики идут и идут. Я знала по прежней жизни, что колосовики — сезонная грибная генерация, выскочившая на опушки, которая пройдет к середине июля. Нынешнее лето, дождливое и теплое, закономерно оказалось грибным. По моим детским воспоминаниям, первых подосиновиков и подберезовиков едва хватало на суп, а нынче девчонки и мальчишки таскали из леса целые корзины и были избавлены от прочих работ: не баловство это, а поход за добычей, которую можно сушить на зиму.

Номинально грибы, как и прочие лесные богатства, были моей собственностью, но я присваивала лишь десятину. А чтобы ребятишки из леса сперва шли на барский двор, придумала систему поощрений — простенькие леденцы-сосульки на палочках, из сиропа. Если другие баре, по моим сведениям, вымогали свою долю едва ли не карательными усилиями, то мне приходилось умерять пыл юных сборщиков, готовых оставить мне треть, если не половину, за дополнительные леденцы. Ведь как ни сладка земляника-малина, но такой сласти в лесу не найдешь. Землянику детишки собирали тоже. Ягода шла на варенье с медом и засушку для чая. Варенье — малая толика, потому что такой припас, увы, имел обыкновение портиться. А вот сушеная — то на две трети минимум. Заодно с начала весны девки-прачки, из тех, которых освободила от большинства работ стиральная машина во дворе, занимались сбором молодых листьев — та же малина, земляника, вишня, яблонев цвет… Черничники обобрали едва не в лысуху. Все это они уже умели правильно подвяливать, потом крутить каждый лист между ладоней в трубочку и помещать в полотняные мешки в особое место для ферментации. Чаи будут к зиме на славу. И на прибыль.