Доска Дионисия - Смирнов Алексей Константинович - Страница 4

Подойдя к волжским воротам Спасского монастыря, Анна Петровна была остановлена грозным ликом мозаичного Спаса того рерихо-васнецовского модернистского пошиба, который был распространен в России накануне революции. На лике было много ущербин от осколков и пуль — оспин пулеметного шквала. Над монастырем носилась, хлопоча, большая стая галок.

«Нет, на сегодня хватит», — решила Анна Петровна, и так переполненная впечатлениями от посещения усадьбы и дома Шиманских. И она вернулась в город, с грустью вглядываясь в опрокинутый изящный монастырский силуэт, раскачиваемый небольшим катером в жидком венецианском золоте вечера.

Свой следующий день Анна Петровна начала с посещения дома краеведа П. И. Гукасова. Адрес, данный ей в архиве, был неточен, с тех пор название улицы переменили, и небольшой деревянный домик Гукасова был затерт во дворе новыми домами. Забор был невысок и ветх. Все заросло. В доме жила средних лет племянница Гукасова, полная, преждевременно расплывшаяся блондинка с, по-видимому, всегда чем-то недовольным лицом. Интерес к бумагам ее покойного дяди ей явно не доставил удовольствия.

— Так что говорить о дяде? Он человек способный был, но подо всех рыл. Много рыл, вот, почитай, и без пенсии помер. Его сумасшедшим считали.

Племянница все-таки впустила Анну Петровну в дом. В большой комнате ничто не напоминало о том, что здесь долго жил краевед и любитель старины. Новая стандартная мебель, цветы — провинциальная безвкусица.

— Вот вещи его в темной комнате так и лежат. Не трогал их никто, а отсюда, уж извините, хлам выбросить пришлось. У меня же дети.

Действительно, в темной комнате были старинные резные шкафы с запыленными папками.

— Что получше, музей себе забрал… камни всякие, кости, черепки. А тут одна ветошь осталась, ничего существенного. Павел Иванович маленько того был, бумаги о всяких покойниках собирал. У кого кто до революции где служил. Кто — в попах, кто — в помещиках. Тут родня ихняя осталась. Скажите, ну кому нравится, когда человек копает, кто из его родственников царю и попам служил?

Анна Петровна поинтересовалась, спрашивал ли кто-нибудь об этих бумагах в последнее время. Племянница подтвердила, что приходил один молодой человек в очках, обещал все купить, даже срок назначил, когда с машиной приедет, да обманул, так и не пришел.

— А раньше?

Раньше племянница не помнила. Раньше она не жила с дядей, переехала, когда он уже заболел и был совсем без памяти.

«Значит, Безруков побывал и здесь. Ничего не скажешь, целенаправленная личность. И интересуется, по-видимому, тем же, чем и я. Что-то его спугнуло, к моему счастью».

С большой неохотой племянница разрешила Анне Петровне разбирать бумаги. Спросив, не курит ли она, племянница отвела Анну Петровну в сарай. Здесь на ящиках и пустых кадках Анна Петровна разложила старые доски, и получился длинный стол. На этот стол она стала выносить пыльные папки с бумагами и сортировать их. Содержимое их очень удивило Анну Петровну. Она сразу прониклась большим уважением к покойному Гукасову. Он принадлежал, по-видимому, к той удивительной породе русских чудаков, которые всегда составляли гордость России. Чудаки — это люди, делающие все по-своему и имеющие обо всем свои собственные представления. Вообще чудаки — это, в своем большинстве, люди одинокие и инициативные. В ее области истории чудаки совершили массу полезного: составили коллекции, библиографические и генеалогические картотеки, написали тома неоценимых мемуаров. Архивы покойного Гукасова были именно таким одиноким чудаческим подвигом. Гукасов собирал архивы исчезнувших семей и учреждений прежней России. В городе когда-то было двадцать пять церквей, в уезде было около тридцати старых имений. Гукасов пережил интереснейшее для историка время, когда эти имения переходили в руки народа. Архивы этих имений, письма, планы, записки — все это было никому не нужно. Гукасов все это собирал: архивы закрывшихся храмов, записи смертей, браков, дарственные — все это тоже было в собрании Гукасова.

Основным же интересом Гукасова была генеалогия — история дворянских, купеческих и наиболее именитых духовных семейств города и уезда. Анна Петровна нашла несколько схем родства дворянских и купеческих родов. Особенно интересовали Гукасова смешанные браки дворян с купцами и священниками. Как стало ясно из рассказов племянницы, сам Гукасов был сыном помещика и дочери бедного дьячка. Помещик бросил, не женившись, его мать, и, воспитав своего сына в бедности, она не смогла дать ему образования. Видимо, эти несчастные обстоятельства рождения и породили обостренный интерес Гукасова к генеалогии.

На схемах фамилия Шиманских занимала одно из главных мест. Происходили Шиманские от некого татарского царевича, по имени которого всех Шиманских и называли до семнадцатого века Шимонями.

Рядом с Шиманскими был род Валипольских, с которым они были в ближайшем родстве с древнейших времен.

Наконец, Анна Петровна нашла две папки с надписями «Шиманские» и «Велипольские». Папка Велипольских была очень объемистая, папка Шиманских — потоньше.

С трепетом Анна Петровна раскрыла папку Шиманских, но, передумав, начала с Велипольских.

Старые семейные фотографии, дагерротипы, письма по-французски начала века, хозяйственнее записи — все это обрисовывало жизнь богатой помещичьей семьи. Велипольские, в отличие от Шиманских, были крепкими хозяевами и перед революцией были богатейшими помещиками уезда. Перед самой революцией они, переведя за границу капиталы, эмигрировали — об этом была запись Гукасова.

«Аннет Велипольская» — было написано на отдельном заклеенном конверте рукой Гукасова. В конверте была фотография красивой, совсем юной девушки в амазонке. Подпись: «Павловск, 1908 год».

Далее были любительские фотографии. Группа на террасе дома и на крокетной площадке. Аннет Велипольская среди молодых офицеров и юнкеров. На обратной стороне фотографии надпись: «Стоят у балкона Сергей, Андрей и Григорий Шиманские».

Дальше фотография Григория Шиманского и Аннет. Подпись «1910-й год». Рукой Гукасова: «Год помолвки».

Фотография архимандрита Георгия 1913-го года — молодой красавец-монах с панагией и посохом.

Два письма. Оба помечены 1918 годом одним почерком.

Дорогая Аннет! Оставаться дальше в Вашей глуши небезопасно. Все твои уже давно в Петербурге. Податель сего письма — вполне надежный человек. У нас в Москве относительно спокойно.

Продовольствие у нас есть. На рынке оно достигло удивительных цен. Что с вашим имением? У нас были слухи, что оно не очень сильно пострадало. Гриша, конечно, никуда не уедет — на то его высокий сан и особая миссия, но передай ему, что нам всем очень и очень беспокойно. В теперешние времена и монастырь — не такая верная защита. Впереди все возможно.

Целую, Вера.

Второе письмо:

Дорогой Сережа!

Очень прошу тебя больше не задерживать Аннет. Ее родители и братья очень волнуются. Я уже давно поставила на всем крест. Если можешь, то захвати с собой миниатюры из диванной и складень из моленной маман с мощами. Он всегда помогал нашей семьей. Брату Григорию передай: с ним Господь, и всё в его воле.

Как можно скорей выезжайте.

Твоя любящая сестра Вера.

Приписка Гукасова: «Аннет Велипольская — бывшая невеста Григория Павловича Шиманского — архимандрита Георгия. В начале 1918 года, незадолго до мятежа, вместе с Сергеем Шиманским скрылась из города. Есть сведения, что приезжала в наш город в 1922 году. Местопроживание неизвестно.

Корреспондентка — Вера Павловна Шиманская, умерла в Москве от сыпного тифа в 1918 году. Мистическая фанатичка, одно время жила в качестве послушницы в Покровском монастыре».

Почти во всех папках были обозначены последние отпрыски. Многие скрылись, многие уехали, но многие и остались. На оставшихся значилось: служит в наробразе, служит в губисполкоме. Конечно, такая любознательность Гукасова была неприятна этим людям, которые всячески замалчивали свое происхождение. И, конечно, они доставляли ему максимум неприятностей, распуская слухи о его помешательстве.