Идеальные - Хакетт Николь - Страница 30

– В общем, так, – сказала Алабама после непродолжительного молчания. – Сегмент начинается у подножия вон того холма, – указала она. – Вон там, у церкви.

Проследив за пальцем Алабамы, Холли увидела красный церковный шпиль, словно пронзавший стену черно-зеленых утесов позади.

– Мы можем пробежать с милю, чтобы разогреться, а потом пойти? – Алабама перевела серьезный взгляд на Холли.

Та в ответ кивнула.

Когда они через несколько минут стартовали вниз по склону в сторону воды, дорога порадовала Холли своим резким уклоном вниз. Но даже несмотря на это она с каждым шагом все острее ощущала незнакомую тяжесть в теле. Она не бегала уже несколько недель, и это предательски выдавало ее затрудненное дыхание. К счастью, Алабама тараторила слишком быстро и громко, чтобы его услышать.

– Я не всегда бегала, – призналась она, удивив Холли своим неизменившимся дыханием. – Я даже не любила бегать. В средней школе я всегда говорила учителю по физкультуре, что у меня менструальные спазмы, чтобы откосить от разогревочного круга.

Холли попыталась не обращать внимания на непривычное ощущение между бедрами – куски плоти терлись друг о друга, чего раньше никогда себе не позволяли. Был момент – и не слишком давно – когда она даже рассчитывала выиграть забег, который они с Робин наметили на то лето. В надежде на выигрыш Холли вынашивала грандиозный план: она пожертвовала бы денежный приз на благотворительность, и люди стали бы нахваливать ее друг другу, говорить, какая она добрая, милосердная и скромная.

– Но бегать, на самом деле, классно, – продолжила Алабама. – Поначалу мне, конечно, было тяжело, но сейчас я втянулась и, на самом деле, могу бегать долго. – Она сделала вдох между предложениями, говоря так, словно они и не бежали, а шли спокойным, размеренным шагом. – Я слушаю преимущественно подкасты. Не музыку. Знаете, я начала лишь пару месяцев назад, а сейчас уже дослушала до конца первый сезон «Серийных убийц». Вы их слушали? «Серийников», я имею в виду? Генри, мой муж, говорит, что все подкасты повторяют телешоу в стиле тру-крайм. Но я так не думаю. По-моему, они гуманнее.

На этих словах Алабама замолкла, словно ожидая подтверждения. Холли что-то промычала, не в силах выдавить ничего другого. Ни с того ни с сего (и к своему удивлению) она вдруг испытала огромный всплеск гнева. Скорее, даже ярости. Свой успех Холли всегда считала личной заслугой, а себя – уникальной и незаменимой на этой стезе. А сейчас она поняла, что это было не так: «Я могу все разом потерять, но всегда найдется какая-нибудь Алабама-черт-ее-дери-Вуд, поджидающая в очереди, чтобы занять мое место».

Чем больше они удалялись от мини-гостиницы, тем внимательнее Холли прислушивалась к ощущению в своей груди: в ней будто поселилось что-то невидимое, но неумолимое и суровое.

В конечном итоге голос Алабамы стал фоновым шумом. И оставался им до того момента, когда Алабама повернулась к ней и спросила:

– С вами все в порядке?

Алабама бросила на нее обеспокоенный взгляд, и Холли снова захлестнула волна гнева. Ее больше всего прочего обижала и возмущала жалость. Особенно учитывая ее источник. Но все же, когда они сбавили темп, Холли почувствовала, как ее тело жаждало облегчения. И, как бы ей ни было это противно, она позволила Алабаме остановиться и остановить себя.

– Со мной все в порядке, – сказала Холли, делая вид, будто изучает окрестности: неразмеченную дорогу без каких-либо знаков, безупречно окрашенный забор. Солнце грело хорошо, но ветер у воды показался ей более холодным. Он прилепил несколько выбившихся прядок к ее потному лицу. – Просто чувствую себя с утра не лучшим образом.

– Тошнит? – спросила Алабама, одарив Холли понимающим взглядом. Словно намекала на секрет, которым та с ней поделилась ранее. И это было странно. Хотя… не страннее всего остального в этой чертовой девице.

– Я просто устала. – Холли отвела глаза от Алабамы и устремила взгляд на церковь, показавшуюся впереди.

Она выглядела и больше, и меньше, чем ожидала Холли – приземистая и строгая, с белыми стенами и острыми углами, как модель церкви, выполненная человеком, в действительности не знавшим, как выглядят церкви. Угнездившись на холме над всеми другими постройками, она словно надзирала за деревней, простиравшейся внизу.

– Мы можем не бежать дальше, если вы не хотите, – сказала Алабама.

Это были самые нормальные слова из всех, что Холли от нее уже услышала. И голос Алабамы был окрашен теплотой, сочувствием и даже легкой симпатией. Внутри Холли что-то заклокотало и до некоторой степени успокоило ее. Возможно, люди ее жалели, но она пока не была готова это принять.

– Нет, я хочу, – твердо выговорила Холли. – Если вы не раздумали.

– Нет-нет, я не раздумала. Я тоже хочу, очень-очень хочу, – энергично закивала Алабама.

– Тогда побежали, – сказала Холли, похлопав ноги пальцами. Адреналин проявился в неожиданных местах: за пупком, в грудной клетке, в зоне между носом и верхней губой. Эти ощущения не отличались от нервного возбуждения, которое Холли испытывала перед любым другим забегом в своей жизни. Алабама подняла руку, и за долю секунды – пока она не включила свой хронометр – Холли осознала: этот забег значил для нее не меньше, чем все прежние.

– На старт, внимание… – опустила руку Алабама, – марш!

Пятки Холли вонзались в землю, подошвы кроссовок чуть скользили на неутрамбованном гравии. А потом перед глазами поплыли разноцветные пятна. Похоже, тело оказалось не готовым к резкой смене скорости.

Несколько секунд Холли слышала лишь синхронный хруст гравия под их ногами. Периферийным зрением она увидела Алабаму – вспышку голубого и светоотражающего серебра. Холли попыталась выжать из своего тела все, на что оно было способно – больше, чем просто дискомфорт, больше даже, чем боль.

Рядом четче вырисовалось плечо Алабамы: Холли различила изящный изгиб в том месте, где под кожей скрывалась ключица, а затем и ее светло-русую косу, хлеставшую по безрукавке.

Вдруг в Холли что-то затрепетало. Несогласие волнами прокатилось по телу. Церковь была уже близко, практически перед ними, и она наклонилась – скорее в падении, нежели в беге. И все же Алабама опережала ее! Сначала на два шага, затем на три, а потом уже на четыре.

Холли увидела свою руку: она вытянулась вперед против ее воли, словно вообще была не связана с ней. Холли не сознавала, что вознамерилась ею сделать. А может быть, и сознавала. Мысленно она увидела, как ее пальцы обвились вокруг толстой косы Алабамы; Холли потянула и свернула шею соперницы.

И в этот миг послышался хруст. Но хрустнула не шея Алабамы. Под беговыми тайтсами Холли заверещало от боли подколенное сухожилие. Холли резко остановилась – одновременно с Алабамой, триумфально потрясшей в воздухе кулаками.

Холли – вне себя – громко вскрикнула.

Алабама резко развернулась, со все еще поднятыми руками. Холли уже лежала на земле, одной рукой схватившись за сухожилие. При падении она выставила другую руку, чтобы смягчить приземление, но вышло только хуже. Ладонь с такой силой ударилась о дорогу, что на глаза навернулись слезы.

– Вы в порядке? – поинтересовалась Алабама с присущей ей назойливостью.

И Холли подумала о своей руке, вытянутой вперед: она была так близко к косе Алабамы!

Холли переключила внимание на ногу, где под рукой пульсировала мышца. Через силу она отвела поврежденную ногу назад – всего на долю дюйма. Сухожилие горело, но не ужасно. Наверное, она его растянула. «Но это не так плохо!» – сообразила Холли. У нее теперь было оправдание, почему она не сумела перегнать соперницу, а стояла сейчас на четвереньках.

Воздух был насыщен солью и солнечным светом. Какая-то птаха насвистывала под ветерок. «Интересно, – подумала Холли, – я действительно смогла бы схватить Алабаму, если бы не травмированное сухожилие?» То, что она не ответила на свой вопрос сразу, и было ответом как таковым.

Краем уха Холли услышала, что Алабама двинулась к ней. Рот Холли открылся – ей захотелось снова закричать, но уже на Алабаму. Чтобы эта коза убралась восвояси. Отлипла от нее, оставила, наконец, в покое. Но вместо того, чтобы все это прокричать, Холли повернулась к поросшей травою обочине, и ее жестоко вырвало.