Идеальные - Хакетт Николь - Страница 40

Алабама сделала глубокий вдох. Ей понравилась идея отмщения. Но какой от мести толк, если у нее не получится ей насладиться? А как она сможет ей насладиться, если содержимое ее головы будет размазано по стене?

Алабама закрыла глаза и, сделав еще один вдох, попыталась задержать воздух в легких, сколько могла. Это глупый врач предложил ей такое, «осознанное дыхание» – так он назвал упражнение. Более глупого словосочетания Алабама в жизни своей не слышала. Вся суть дыхания состоит в том, что тебе не надо о нем думать. Ты дышишь, не сознавая этого. Алабама так и сказала врачу. А потом спросила: почему она должна была тратить свое драгоценное время на то, чтобы думать о дыхании, когда могла бы в это время думать о чем-то другом.

На несколько ступенек ниже нее, за затянутым облаками окном, завывал ветер. Алабама вспомнила про веревку в «Таурусе», аккуратно скрученную витками в багажнике. Она бы никогда не познакомилась с этим тупицей-врачом, если бы Генри не нашел ее первую веревку. Или если бы она была достаточно находчивой, чтобы соврать мужу, когда он ее отыскал. Ее ошибка – ошибка, которую Алабама теперь ясно сознавала, – состояла в том, что она слепо доверяла Генри. Алабама полагала, что муж ее поймет. А ее наивная половинка даже надеялась на то, что муж будет впечатлен.

Потому что план был впечатляющий. Одно только исследование было потрясающе интересным. Даже человек с одной извилиной в мозгу понял бы это. Алабама в колледже изучала предпринимательство, потому что научные дисциплины казались ей чересчур сложными. Но теперь она сознавала, что просто недооценивала себя. Узлы, жгуты и уровни кислорода в крови – Алабама все это поняла. Теперь она знала точно, где следует обвязать веревкой ее бицепс, сколько минут потребуется, чтобы произошло отмирание тканей. Она знала все об ампутации и о том, сколько времени необходимо на восстановление. И она могла бы стать новой Бетани Гамильтон, вдохновляющей миллионы людей своими геройскими постами в Инстаграме и документальными кадрами, снятыми для телевидения. Могла бы! И стала бы, если бы не Генри.

Ее план совершенно не впечатлил мужа. Быть может, потому что Генри не был таким умным, каким его считала Алабама. Вместо того чтобы оценить ее исследование и план по достоинству, вместо того чтобы похвалить ее за что-нибудь, муж отнял веревку и записал ее на прием к психотерапевту, который счел ее сумасшедшей.

Алабама не была сумасшедшей, хотя сейчас – по прошествии некоторого времени – она готова была признать, что тот план не отличался безупречностью. Проблема заключалась в протезе, который мог выполнять все функции нормальной руки, но никогда не выглядел бы естественным, как натуральная конечность. Это во-первых. А во-вторых, план действительно предполагал нанесение увечья – самой себе. И как это обойти, Алабама так и не придумала.

В итоге, когда Алабама получила приглашение в Исландию, она отложила свои изыскания и всю свою находчивость направила на то, чтобы подружиться с Холли Гудвин. «Если мне удастся примазаться к Холли, войти в ее ближайшее окружение, я смогу решить все свои проблемы», – подумала она. И тогда у нее будут и «своя фишка», и обе целые и невредимые руки.

Но, конечно, Алабама недооценила Холли. Холли Гудвин не желала делить ни с кем свой успех. И именно поэтому она решила обскакать ее, Алабаму, с беременностью. Алабама вынуждена была признать: это был хороший план. Люди любят малышей. И если поначалу такая прыть Холли ее взбесила, то теперь она ее больше ни в чем не винила. Во всяком случае, это лишь доказало Алабаме, что они с Холли не так уж сильно различались. На самом деле, они обе были готовы на все, лишь бы преуспеть.

В результате Алабама вернулась к плану А, который привел ее тем ранним вечером в единственную скобяную лавку в крошечной рыбацкой деревушке под названием Вик. Там она купила веревку, а все остальное у Алабамы уже было заготовлено. Она уже узнала, как подниматься по леднику, а за несколько недель дотошных исследований изучила все нужные узлы. Алабама уже знала, как и где завязать веревку на своей руке. Веревка на руке, рука на ледяной глыбе, и она, запутавшаяся между ними. Если бы она рассчитала все верно и в урочное время оказалась в нужной точке на горе, Том и Бенно нашли бы ее (сражавшейся доблестно, храбро за жизнь), когда повели бы новую группу в утренний поход по леднику.

Этот поход был лучшей частью ее плана А. Он обеспечивал Алабаме готовых, невольных зрителей – свидетелей ее спасения и ее беспримерного мужества. Она морщилась бы от боли, пока Том и Бенно высвобождали ее из пут, но не пролила бы ни слезинки. И участники похода взирали бы на это с неподдельным изумлением и благоговейным трепетом. «Алабама такая сильная! – сказали бы они потом. – Она такая красивая и бесстрашная!» Они вернулись бы домой и рассказали о ней своим любимым, друзьям и знакомым. А когда Алабама сообщила бы торжественно об ампутации, снабдив известие кратким пояснением (веревка перетянула руку, кровь перестала поступать, развился некроз тканей), эти люди ужаснулись бы. И начали бы писать посты в Фейсбуке. Сумма пожертвований на ее лечение и восстановление на платформе «ГоуФандМи» превысила бы все мыслимые пределы. Незнакомые люди стали бы писать Алабаме и признаваться в том, как сильно она их воодушевляет, каким примером для подражания служит. И никто не заметил бы унылое, набившее оскомину своей избитостью объявление о беременности Холли Гудвин.

Рука была вполне разумной платой за все это.

Но теперь… Теперь вот… Селеста и Генри, вместе.

Как это, черт возьми, некстати!

План Алабамы требовал сильную героиню, заслуживавшую симпатии и восхищения, а не убогую, отвергнутую мужем и подругой парию, заслуживавшую только презрения.

Кого может воодушевить и окрылить жалкая брошенка?

Холли

На утро следующего дня

Вик, Исландия

Неподалеку от берега Вика находилось скопление черных скал, которые поднимались из воды как колонны – более черные и более зазубренные, чем покрытые мхом стены утесов, ограждавших деревню. Одна из колонн была тонкой и высокой; ее обрамляли две более приземистые и округлые колонны. И волны прибоя неустанно разбивались об их каменные основания.

Пока полицейская Гусмундсдоттир черкала что-то в своем блокноте, Холли разглядывала эти скалы и думала о женщине, о которой ей рассказала Кэтрин в первый день путешествия – о той, что поплыла к скалам и утонула. Это была грустная история, но Холли не могла избавиться от мысли, что та женщина в какой-то степени сама «напросилась», сама обрекла себя на гибель. На что она надеялась? Разве не предвидела, чем может обернуться заплыв в такой воде?

– Как зовутся эти скалистые колонны? У них ведь есть какое-то название, да? – задумчиво спросила Холли, указав жестом на окно.

Полицейская Гусмундсдоттир посмотрела поверх ее плеча туда, куда указывала Холли.

– Рейнисдрангар, – ответила она резким грубоватым голосом с хрипотцой. Название прозвучало как нитка бусин, каждый слог словно врезался в последующий. – Это базальтовые кекуры.

Холли кивнула. Она вспомнила, что уже слышала эти слова – «базальтовые кекуры». Но что они означали, Холли не смогла вспомнить. Можно было, конечно, спросить. Но у Холли создалось впечатление, что полицейская проигнорирует ее новый вопрос.

Именно по этой причине Холли почувствовала себя неготовой к нему, когда Гусмундсдоттир продолжила, безо всякого побуждения с ее стороны:

– Согласно легенде, два тролля пытались вытащить на берег корабль. На восходе они превратились в зубцы скалы.

Исландский акцент полицейской Гусмундсдоттир американские уши Холли почти не улавливали; разве что согласный «в» исландка произносила чуть иначе. Но на какой-то миг Холли засомневалась: а верно ли она ее поняла?

– Надо же, – глупо ляпнула Холли.

– Сюзанна, – прорезал тишину в комнате зычный мужской голос.