Трудовые будни барышни-попаданки 4 - Дэвлин Джейд - Страница 11

Поэтому из игр – шашки, шахматы, нарды, бильярд. Тоже не без азарта, но хотя бы без карточной репутации. Еще в Москве я сделала простейшую настолку для Лизоньки – приложение к урокам географии о путешествии Марко Поло из Венеции в Китай. Игровую карту рисовали вместе: на этом квадрате – ограблен разбойниками, там – продал товар с выгодой и так далее. Пару раз при гостях в «Марко Поло» играли дети, потом взрослые стали подсаживаться, потом – вытеснять детей. А однажды игру кто-то похитил, у меня же при переезде в Петербург так и не хватило времени ее воссоздать.

Гостей полагается угощать. Вот в этом я постаралась. У меня были неплохие наработки еще со времен Голубков, и тогда же сложились принципы праздничного меню. Блюда должны быть не роскошны, легки и оригинальны. Механические миксеры и мясорубки в помощь. Плюс множество фуршетных хитростей – шпажки, канапе и тому подобное.

Причем вкусно приготовить – половина дела. Еще надо правильно назвать. Например, беру обычную свеклу с некоторым количеством вспомогательных овощей, орехов и приправ. Betteraves à la polonaise – «свекла по-польски» – на самом деле обычная свекольная икра, ну, конечно, с набором пряных трав и оформленная под разных зверушек. Pâté de betterave aux noix – свекольный паштет с орехами, или пхали из свеклы, хорошо помню по прежней жизни.

Кстати, наполовину вегетарианское меню работает и на мою религиозную репутацию. Спросите, почему столько великопостных блюд? Я всегда жду к столу боголюбивых чернецов и черниц из самых знаменитых обителей с самыми строгими обетами. Из уважения к хозяйке они дадут себе послабление на елей – постное масло, но не угощать же их скоромным?

Между прочим, хотя иные гости и посмеивались, что от моих угощений можно замычать и заблеять, очень часто они тянулись именно к вегетарианским вкусностям. Просили положить побольше navets cuits dans la grille – репы с гриля. Вот уж действительно проще пареной репы, только с непривычным соусом à la japonaise – соусом терияки, созданным мною путем долгих кухонных экспериментов. Еще присылали ко мне поваров с просьбой поделиться рецептами особо запомнившихся блюд. Я уже начала изготавливать кухонную посуду на продажу, а также простенькую механическую утварь – те же миксеры. Похоже, пора продавать заодно и кулинарный дайджест.

Иногда большая гостиная становилась литературно-музыкальным салоном. Пригласить хорошего пианиста проще, чем обеспечить оркестр на бал. Поэты читали стихи, например пожаловал Крылов, не в последнюю очередь привлеченный моей кухней. А вот с Пушкиным пока что встретиться не удалось – он из своей затянувшейся южной командировки был сослан в Михайловское. Пожалуй, самое мягкое наказание для дворянина… впрочем, как сказать. Я сама не очень-то хотела быть запертой в Голубках, да еще под полицейским надзором.

Из других знаменитостей бывал у меня первый русский поэт-романтик Жуковский, еще не знавший, что ему предстоит стать воспитателем сына Николая Павловича, будущего Александра II. Был писатель-сентименталист, автор «Бедной Лизы» и главный популяризатор русской истории, – Карамзин. Этих знаменитых гостей я немножко просветила – с Жуковским, переводчиком шотландских баллад, говорила о средневековой Шотландии, чуть спорила с модным Вальтером Скоттом, а с Карамзиным обсуждали древние летописи, и я искренне соглашалась с ним, что в эти времена нет ни одного литератора, способного по своим талантам и филологическим знаниям выпустить литературную мистификацию «Слово о полку Игореве».

С литературно одаренными царедворцами было легко. Сложнее оказалось с царедворцами иных талантов.

Еще дольше я беседовала со Сперанским – самым статусным либералом эпохи, бывшим некоторое время вторым лицом в государстве, а потом – ссыльным чиновником. Свое влияние он утратил, но не ум. Не поэтому ли встреча оказалась самой непростой и напоминала интервью, в котором репортером был гость. Причем больше половины вопросов касались не перспективности пароходного сообщения и не качества добываемых руд, а достаточно непростых, даже скользких тем. Например, правовых институтов страны: выгодно ли промышленнику крепостное право, когда крестьяне приписаны к заводам? Что лучше для коммерсанта: точные, выверенные законы или правовая неопределенность, позволяющая добиваться преференций у местных властей? При этом помня, что те же самые преференции в любой момент может получить конкурент. И даже: имеют ли подданные право создавать запретные тайные общества, если они лишены возможности предъявлять требования правителю в явочном порядке.

– Помилуйте, Михаил Михайлович, – в очередной раз улыбнулась я, – разве такие деликатные материи можно обсуждать со слабым полом?

– Все так, но ведь ваша принадлежность к прекрасному полу не препятствует разговору о российской колонизации северо-западной Америки и возможном отчуждении земли для постройки железной дороги в пригороде столицы, – почти без улыбки ответил Сперанский.

– Все так. Но кому, как не вам, Михаил Михайлович, знать, что обсуждение вопросов, касающихся общественно-государственных новшеств, а не промышленно-транспортных, способно привести в края не очень-то и близкие.

И еле заметно кивнула в сторону настенной карты, указывая на Сибирь. Где собеседнику довелось побывать, и хоть в статусе генерал-губернатора, он несомненно предпочел бы заниматься реформаторской деятельностью по западную сторону Урала.

– Не перестаю удивляться вам, Эмма Марковна, – на этот раз улыбнулся Сперанский. И дальше избегал щекотливых вопросов.

А мне захотелось задать совсем уж безумный вопрос: «Вы из какого года?» Вдруг он тоже попаданец – частая ситуация в фантастических романах. Впрочем, учитывая биографию, насовершал ошибок, попаданцу несвойственных, так что оставим такую экзотическую версию. Но выжал он меня этим разговором изрядно. Будто допрашивал с какой-то тайной целью.

Зато с другим Михаилом – Михаилом Андреевичем Милорадовичем – было проще и скучнее. Похоже, он не поверил, что мои праздники – без танцев и карт. Потому вел себя как недалекий мальчишка, еле высидевший первый акт в театре и узнавший в антракте, что буфет закрыт. Тем более малую железную дорогу я еще не запустила. Наговорил мне комплиментов да и отбыл, слегка расстроенный и ничему не удивившийся.

Есть в России еще один сановник, не просто туз во властной колоде, а, пожалуй, козырный – Аракчеев. Мы с Мишей обсуждали, пригласить его или нет, и все же не решились, хотя, скорее всего, в отличие от Милорадовича, царский фаворит нашел бы немало интересного в моих мастерских и цехах. Аракчеев, генерал от артиллерии, реформировал этот род войск серьезней, чем любой, самый прогрессивный министр, причем не только структуру и управление, но также орудийные прицелы и системы наводки. Так что русские пушки в 1812 году были, пожалуй, лучше наполеоновских.

Но с той поры он стал ответственным за военные поселения и стяжал на этой работе чудовищную репутацию: деревни заселил солдатами, а самих сельских жителей обязал жить по военно-сектантскому регламенту, вплоть до изб-коммуналок на четыре семьи, с ежемесячным обеденным меню, расписанным по дням, и обязанностей бабам рожать по ребенку в год. Потому-то Аракчеев стал героем самых чудовищных слухов и злых эпиграмм. Пригласишь такого – многие другие гости не придут ни в этот день, ни в следующий.

– Миша, это правда, что он велел на всей подвластной территории повесить кошек, чтобы не охотились на певчих птиц? – однажды спросила я.

Муж подошел к вопросу обстоятельно и через неделю выяснил.

– Нет, только велел держать на привязи и спускать ночью ловить мышей. Не надо его приглашать, Мушка. Я ему скажу, что котиков обижать – грех.

Я спорить не стала, и Аракчеева мы так и не позвали, да и он, скорее всего, не нашел бы времени.

Вот такие у меня статусные гости. По-своему они полезны, по-своему проблемны. Высокую персону необходимо принимать по высшему классу. Спасибо царевичам, всегда приезжавшим инкогнито. Явись они под своим именем, пришлось бы оказывать царские почести, без кавычек.