Мое сердце – бензопила - Джонс Стивен - Страница 3

Девушка мотает головой – нет-нет, не может быть! Потом – что еще ей делать? – переваливается за борт с другой стороны, борется со щупальцами гнили, которые лезут ей в рот, тянутся к горлу, наконец вырывается на волю и что есть силы гребет к тусклым огням Пруфрока, как бывалый пловец начальной школы на соревнованиях по плаванию.

Телефон, оставшийся в тусклом пакете, продолжает вести съемку – пустое алюминиевое каноэ, размытый угол мини-холодильника. Телефон помалкивает, но слушает.

И слышит, как Лотта вскрикивает.

Но крик тут же обрывается.

Джейд Дэниэлс эдаким неуклюжим увальнем – лучше не скажешь – вваливается на стройплощадку «Терра Новы». Еще темно, температура двенадцать градусов, это пятница, тринадцатое марта, в Пруфроке вот-вот начнутся весенние каникулы.

На ней тонкий комбинезон уборщика, в левом кармане лежит канцелярский нож, который отец наверняка назвал бы говнорезом, правая рука сжата в кулак. Под комбезом – девчоночья футболка с надписью «Неприкаянная», чересчур в обтяжку, если кому есть дело, и протертые джинсы, причем большинство дырок на бедрах не от мытья посуды в блинной или перекладывания коробок на отгрузочном складе (Пруфрок – городишко маленький, ничего такого здесь нет), а от того, что она царапает ткань ногтями на седьмом уроке – это урок истории, который Джейд называет «Промывка мозгов-101». Ногти у нее, естественно, черные, волосы должны быть зелеными – хотелось сразить всех наповал, но волосы индейцев краска не берет, хотя на коробке написано «для любых волос», и вышла оранжевая грива, из-за которой полчаса назад она погрызлась с отцом, удрала из дома и заявилась сюда.

Промолчи отец, увидев, как она идет по коридору, Джейд лежала бы у себя в комнате, напялив наушники, и тихо смотрела на тринадцатидюймовом экране телевизора со встроенным видаком какой-нибудь слэшер (пиратская копия).

Но отцу вечно неймется, особенно по вечерам, после шести бутылок, а то и целого ящика пива.

– Видать, морковки переела, дочка, – протянул он с усмешкой и приложился к бутылке.

Джейд покорно остановилась – что поделаешь, если отец окликнул.

Кличку Открывашка Дэниэлс он получил еще в старших классах – продел леску через обшивку, приклеенную к крыше его тачки, украсил гирляндой из рыболовных крючков, потом повесил на них кольца-открывашки от пивных бутылок, да столько, что обшивка в конце концов свалилась ему на голову, когда он мчался сквозь ночь на скорости семьдесят миль в час.

Джейд знает – эта авария должна была отправить его на тот свет. Вот было бы здорово! Джейд уже успели зачать, и на ее существовании это бы никак не отразилось. Зато ее жизнь потекла бы по гораздо менее убогому руслу – она жила бы с матерью, а не с так называемым папашей.

А теперь она обречена расти под одной крышей с настоящим страшилищем, потому что в аварии горе-папаша переломал все кости, лицо стало как у Фредди, и всем, кто еще не успел из комнаты слинять, он заявляет, что, мол, пьяницам и индейцам Господь улыбается.

С чем Джейд категорически не согласна, будучи наполовину индианкой и дочкой своего отца – в ее случае число улыбок свыше практически равно нулю. За примером далеко ходить не надо: отцовский собутыльник, Фарма, хихикнул над шуткой отца про оранжевые волосы, дернул подбородком в сторону Джейд и говорит:

– Ха, есть у меня морковка, пусть попробует…

Джейд оскалила зубы, ненавидя себя всей душой, но думала, что отец отвесит этому ходячему неудачнику подзатыльник или хотя бы ткнет локтем в бок в качестве предупреждения. Как минимум Открывашка Дэниэлс мог бы шепнуть своему школьному приятелю: подожди, пока она уйдет, братан. Даже этого бы хватило.

А он только пьяно хмыкнул – мол, шутку оценил.

Будь рядом мама Джейд, вмазала бы ему локтем, сверкнула глазами, но нет такого счастья. Кимми Дэниэлс живет всего в трех четвертях мили отсюда, но это бесконечно далеко, как в другой галактике. Кимми сошла с орбиты Открывашки Дэниэлса, и Джейд знает, что оно к лучшему.

Джейд понимает, что зря остановилась в гостиной. Надо было не тормозить, идти себе дальше, пробиться сквозь дым и пьяные шуточки. Если уж застряла и не нашлась с ответом, считай, признала поражение.

Она окинула Фарму тяжелым взглядом.

– Мой папа сказал так про морковку, потому что девочки, которые хотят похудеть, только морковь и едят, и белки глаз у них становятся оранжевыми, типа перестарались, – пояснила Джейд, прикоснувшись к волосам, чтобы Фарма понял. – А ты – говноед, потому что у тебя глаза того самого цвета.

Фарма подскочил, пустые стаканы с кофейного столика загремели на пол, но на сей раз отец Джейд, не спускавший с нее глаз, остановил приятеля.

Фармой того прозвали потому, что в один прекрасный день он работал в аптеке, и Джейд не сомневается: там он продержался именно один день.

Отец Джейд, по обыкновению, прикусил щеку изнутри, и Джейд с отвращением увидела между зубами губчатую ткань шрама.

– Язычок в маму.

– Если б только язычок, – поддакнул Фарма, и Джейд зажмурилась, чтобы выкинуть их слова из головы.

– Точно, а еще… – начала она, сама не зная, чем закончит, но договорить ей не удалось – Открывашка поднялся и, не спуская глаз с Джейд, спокойно обошел кофейный столик.

– Только попробуй! – выпалила Джейд. Хотя ее сердце подрагивало как натянутая тетива, она даже не отшатнулась от противного, маслянистого дыхания и неприятного жара, исходящего от отца.

– Будь это двести лет назад… – протянул он, даже не собираясь заканчивать, потому что вечно твердил одну и ту же чушь: он-де родился слишком поздно, к этому веку не приспособлен, ему самое место в прошлом, в те времена он вписался бы идеально, своими руками снял бы скальп с каждого переселенца, который пришел поганить плугом их землю, строить на ней жилье, завязывать чепчик – да что угодно.

Ага, как же. В лучшем случае ошивался бы у ворот индейского форта, ждал бы, когда обломится выпить.

– Я бы тебя через колено, – добавил он, и на сей раз, вместо обычной словесной перепалки, Джейд вскинула правый кулак, уперлась ногами в пол, развернула корпус, напрягла плечи, и все ее неспортивное, нетренированное тело собралось в боевую стойку.

Открывашка как ни в чем не бывало присосался к бутылке. Возможно, нападение и удалось бы. Раньше Джейд себе такого не позволяла, поэтому он особо не парился. С другой стороны, этому лоху доставалось всю его дурацкую жизнь, в итоге у него выработалась чуйка. Либо чуйка, либо Бог и правда ему улыбался.

Ему, но не его дочери.

Легким движением левой руки он перехватил кулак Джейд, притянул ее лицо к своему и тихо сказал:

– Не вздумай распускать руки, дочка.

– Не руки, – прошипела Джейд прямо ему в лицо, – а ноги! – И тут же шибанула его коленом по яйцам, будто в каблуке у нее выстрелила ракета, и пока он корчился над кофейным столиком, под звон посыпавшихся на пол пустых бутылок, вылетела через сетчатую дверь и скрылась в ночи в чем была.

Рабочий комбинезон подвернулся по простой причине – висел на бельевой веревке, изрядно заиндевевший, ведь никто не ожидал, что погода выкинет такой фортель. Несмотря на холод, Джейд натянула комбез только в конце квартала, внимательно оглядев улицу.

– Алиса, – напоминает она себе на другой стороне озера, нетвердой походкой проходя через открытые ворота стройплощадки, где работа идет круглые сутки.

У Алисы, последней девушки из «Пятницы, 13-го», волосы тоже типа рыжие, так?

Так, кивает Джейд со зловещей улыбкой, значит, покраска не просто удалась – это знак свыше, судьба. Ведь сегодня пятница, тринадцатое, то есть святой день. Вообще-то она в ярости, напоминает себе Джейд. Если ты в ярости, тут уж не до улыбок. С ее переохлаждением надо где-то укрыться. Шерифу Харди она скажет, что отец напился и выгнал ее из дома, как в прошлый раз.

Надо перетерпеть. Сменить трясучку на посиневшие губы и сухие глаза. Примерный план Джейд был такой: выйти на городской пирс – место все-таки публичное, антураж соответствующий, кто-то обязательно ее найдет, и она не замерзнет до смерти. Но потом она заметила мерцающий свет на площадке и ночной бабочкой устремилась туда.