Холодный пляж - Шарапов Валерий - Страница 3

Поэтессу он засек на второй или третий день. Чудовищная шляпка, возмутительный сарафан, в котором могли уместиться четверо, реющий на ветру шифоновый шарфик. Эта дама резко контрастировала с прочими отдыхающими, наслаждалась собственной персоной, ни на кого не смотрела. А как она купалась! Ложилась на матрас, смотрела в небо и плавала среди голов, лениво шевеля кистями. Купальник был тоже необычный – настолько желтый, что резал глаз. В тот же день, когда он заприметил странную женщину, произошел инцидент. Дама плавала на своем матрасе, предавалась мечтаниям. Мимо проплывал мелкий гаденыш из местных, выдернул затычку. Когда Инесса спохватилась, было поздно. Она бултыхалась, умоляла ее спасти. В принципе, там было по плечи, но Инесса об этом не знала, и спасательная операция выглядела по-настоящему. Андрей первым примчался на зов. Выносить из моря пострадавшую было не стыдно – у нее была отличная фигура. «Уважуха, братуха, – похвалил поедающий арбуз татуированный товарищ. – Ну, ты это, не теряйся». Когда прибежал спасатель, все было кончено. Вернее, только начиналось. Инесса открыла глаза – большие, изумленные. «О боги, – прошептала она. – Я уже… там? Ангел, вылитый ангел…» Представитель небес впоследствии оказался майором милиции с Петровки. «Ты делал мне искусственное дыхание рот в рот, – в тот же вечер заявила Инесса Петровна. – И теперь как честный человек просто обязан… – она рассмеялась, обнажив крупные зубы. – Прости, мой спаситель, проверка реакции». Она ежедневно меняла чудовищные шляпки и сарафаны. Как получилось, что сблизились две противоположности? Чего не случается на знойном юге. Посидели в ресторане, прогулялись вечером по кромке прибоя – и завертелся курортный роман. Светлов этого не хотел. Несколько раз он порывался прекратить отношения, но в последний момент так и не решался. Что-то останавливало – щемило в груди, горло пересыхало. За внешней вульгарностью и эпатажем скрывалась какая-то загадочная грусть. «Потрясающе, – цокала языком поэтесса, – я прожила такую долгую жизнь… ну, для своих девчоночьих лет – и в голову не могло прийти, что однажды свяжусь с офицером из рабоче-крестьянской милиции… или как она сейчас называется? Народная милиция? Нет – советская милиция!» Потом рассмеялась: хорошо, что завела курортный роман, а не таежный… Практически все время их видели вместе, хотя они проживали в разных гостиницах. Одну ночь проводили у него, другую у нее. Персонал терпел – Инесса Петровна была известной персоной, а у ее друга имелись корочки майора милиции. Какой смысл напоминать о правилах, если все равно пройдет под видом служебной необходимости? С каждым днем «необходимость» приобретала все более абсурдные черты. Купались, ели в ресторанах, нежились в постели. Вечерами на закате совершали прогулки, наблюдали, как оранжевый диск светила опускается за горизонт. Оба наслаждались жизнью. Ей было 37, майору – 35. Инесса действительно «работала» поэтессой, имела широкую известность в узких творческих кругах. Ее стихи выходили в поэтических сборниках, альманахах, издавались в журнале «Юность». «Я устала от душной игры, – без пафоса, характерного ее коллегам по цеху, декламировала Инесса. – На душе не проходит зима, не согреют чужие костры, не укроют чужие дома. Сытный ужин себе приготовь, а не светит, не лезь на рожон. Не утешит чужая любовь, нету радости в счастье чужом…» «Неплохо, товарищ Инесса, весьма неплохо, – сдержанно хвалил Андрей. – Но как-то депрессивно, нет? Не по-нашему, не по-советски. А где оптимизм, вера в светлое завтра? Руководящая и направляющая роль партии, наконец? Ты, кстати, в курсе, что нет слова нету?» Инесса смеялась, декламировала дальше: «Я устала от этой зимы, тяжело отдаются шаги, и живу у кого-то взаймы, и растут, как сугробы, долги…» Подобные сочинения были, естественно, не для печати, рождались тоскливыми зимними вечерами. Это был не Пушкин, даже не Анна Ахматова, но чем-то ее строчки трогали. Звучали необычно, печально. Про партию, фабричных девчат и увлеченных работой доярок Инесса тоже писала – не могла не писать, учитывая «специфическую» роль культуры в обществе. И про ударные комсомольские стройки, и про передовое советское общество. Но как-то без огонька, хотя слогом владела, жонглировала словами, превращала тяжеловесные обороты в легкие.

Поездки совершали на машине Светлова – на новеньком ВАЗ-2103, предмете его гордости. Машину он приобрел два месяца назад, следил за ней, регулярно мыл, что-то подкручивал. Эти усовершенствованные «копейки» начали производить только в прошлом году, автомобиль считался чуть не элитным. «Ну, так, на троечку эта “троечка”, – морщила нос Инесса, привыкшая, видимо, у себя в Ленинграде ездить на “Чайках”. – Но я тебе этого не говорила. Отличная машина. Четыре фары впереди, странно, почему не шесть? Ломается, наверное, не часто, ты же сюда доехал? Ты, кстати, в курсе, что она окрашена в цвет навозной мухи?» Андрей возражал: этот цвет только на мухах смотрится не очень, а на машинах – вполне даже…

Дорога, петляющая вдоль скал, пошла под горку. Инесса сказала «ой» и вцепилась в ручку над головой. Шарфик, реющий на ветру, едва не намотался на пробежавший мимо куст. Она втянула его в салон и закрыла окно. Видимо, представила последствия.

– Ты уверен, что нужно так быстро ехать? – задумалась Инесса. – Розовое озеро не побледнеет и никуда не убежит, нет?

– Согласен, – кивнул Андрей, снижая скорость. – Дорога мимо Паланги, мягко говоря, так себе. В этой местности более уместен вездеход.

Слева под горой лежала Паланга – вольготно раскинувшись на зеленых склонах, она, казалось, сползала в море. Белели коробочки санаториев в прибрежной зоне, крыши типовых пятиэтажек. В Паланге проживало порядка тридцати тысяч населения, имелись промышленные предприятия – какой ни есть, а город. Инесса снова расслабилась, откинула голову, что-то замурлыкала. Прислушавшись, он различил: «Там, где пехота не пройдет, где бронепоезд не промчится, тяжелый танк не проползет – там пролетит стальная птица».

С Инессой, невзирая на всю сложность ее характера, было легко. Но следовало держать ухо востро. Она могла нагрубить официанту в ресторане – за то, что никуда не торопится и вообще принес какую-то дрянь. Разве это рапаны? Это даже не мидии! Все вокруг Инессы просто обязано было соответствовать ее критериям. Майор с Петровки в них не вписывался, но с ним было весело, он обладал язвительным чувством юмора и хорошей внешностью. С таким не стыдно выйти в люди. На второй вечер знакомства он обнаружил, что она с интересом перелистывает его паспорт, который извлекла из тумбочки. Внезапное появление любовника немного ее смутило, но рука не дрогнула. «Ты не поверила, когда я сказал, что не женат?» Инесса засмеялась так, что задребезжали стекла в оконных рамах. В самом деле, солнечный юг так располагает к доверию. Видимо, имелся опыт. То, что у самой Инессы было три мужа, ее нисколько не смущало. Первый сел в тюрьму, второй оказался альфонсом, не представляющим, что такое работа, третий хотел детей. А в планы Инессы на ближайшие сорок лет такое не входило. Все это было когда-то, а сейчас она свободна, как птица в полете! «Успокойся, милый, это я так, по привычке, – ворковала Инесса, демонстративно медленно снимая сарафан. – Я же понимаю, что нам не суждено быть вместе. В одну телегу впрячь не можно…» «Козла и трепетную лань?» – предположил Светлов, и весь остаток вечера поэтесса умирала от смеха.

Старенький «Москвич-400», дребезжа рессорами, пошел на обгон. Водитель рисковал, но успел занять попутную полосу, прежде чем навстречу пронеслась белоснежная «Волга» с оленем на капоте – символом города Горький. Дорога входила в сложный поворот. «Москвич» успел проскочить. Когда Светлов сворачивал, прижавшись к скале, навстречу пылил тяжелый грузовик с прицепом. Водитель сбросил скорость, громоздкая махина еле вписывалась в поворот. Правые колеса угрожающе нависали над пропастью. Пришлось остановиться, прижавшись к скале. Транспортные средства едва не касались друг друга.

– Мама дорогая. – Инесса зажмурилась. – И как он не боится?