Гонщик 2 (СИ) - Матвеев Дмитрий Николаевич - Страница 24

От такой четкой формулировки я, признаться, несколько обалдел. И эта женщина вчера вечером жалась и мялась, пытаясь заставить меня угадать её тайные желания! Неужто моя вчерашняя речь так благотворно подействовала на девицу Боголюбову?

В этот момент паровоз дал гудок, служитель на перроне прозвонил в колокол, и кондуктор пошел по вагону, выгоняя провожающих. Вышел и я. Махнул рукой под окном, мне махнули в ответ. Поезд тронулся, увозя новую звезду гонок к началу её карьеры. А я оседлал своего железного коня и отправился готовиться к завтрашнему визиту.

Наверное, многие обыватели считают гонщиков безумными адреналиновыми наркоманами, в любой момент готовыми на любое сумасбродство. Возможно, кто-то из нашей братии и впрямь такой, но не все. Я бы даже сказал, далеко не все. По крайней мере, я точно не из таких. Поэтому, трезво обдумав риски и расклады, я решил подстраховаться.

В слободском кабаке было довольно пусто, лишь несколько субъектов неопределенного рода занятий что-то обсуждали в дальнем углу. Ну да: сейчас полдень, публика соберется ближе к ночи. Хозяин стоял за стойкой и сосредоточенно протирал грязной тряпкой глиняную кружку со сколотым краем, не забывая при этом следить за происходящим.

— Любезнейший!

Я закрутил волчком на столешнице серебряный рубль, привлекая внимание трактирщика.

— Чем могу быть полезен господину…

— Гонщику.

Не сомневаюсь, имя мое он знал прекрасно. Вон, вчерашний номер ведомостей лежит на стойке.

— Так чем я могу быть полезен уважаемому Гонщику?

— Мне нужно увидеться с Золотым.

Жесткая ладонь накрыла монету.

— Нет ничего проще. Поднимайтесь на второй этаж, нумер шесть. Золотой как раз потребовал завтрак, так что ваш визит неловкости не вызовет ни с его стороны, ни с вашей.

Я кивнул и принялся подниматься по скрипучей деревянной лестнице.

У двери с номером «шесть» я остановился и, встав чуть сбоку, постучал.

— Кого черти несут? — раздалось из комнаты. — Щербатый, ты? Когда будет готов завтрак?

— Это Гонщик, отозвался я.

— А-а! Тогда пожди мальца, я чуток приберу.

Через минуту дверь номера распахнулась, и на пороге появился сам Золотой. В руке у него был револьвер со взведенным курком. Убедившись, что я — это именно я, он аккуратно спустил курок и посторонился, освобождая проход. Выглянул в коридор, убедился, что там пусто и закрыл дверь, не забыв запереть засов.

Комната хранила следы вчерашнего разгула. В углу — груда пустых бутылок, на столе — пятна подозрительного вида, разобранная постель сохранила на белье следы губной помады. Воздух в номере был спертым и отдавал кислятиной, так что я сразу прошел к окну и распахнул створки, впуская в помещение свежий сентябрьский ветерок. Дышать сразу стало легче.

— Ну да, — хмыкнул Золотой на мои действия, — гульнули вчера, устроили праздник душе.

И, посерьезнев спросил:

— Зачем пожаловал?

— Дело есть. Может, не совсем по твоей специальности, но ты сам решай: возьмешься, или посоветуешь кого.

— А что за дело?

— Да понимаешь, собрался я завтра вечером с визитом в один дом. А некий человек собрался мне этого не позволить и за непослушание шибко наказать. Так вот: надо поглядеть, кто у того дома в засаду сядет, да объяснить человеку, что он неправ. Доходчиво так объяснить.

— Сам я не пойду, конечно, тут ты правильно сообразил. Но человечка пошлю. Есть у меня один специалист. Куда идти собрался?

— Загородный особняк Сердобиной.

— Пятьсот рублей, — тут же выставил ценник бандит. — И это лишь для тебя, считай, по-дружески. Половину вперед, половину после работы.

— Годится. Вот задаток.

Я достал бумажник и отсчитал деньги. Золотой не глядя сгреб ассигнации и сунул в карман.

— Ну все, считай, дело сделано, — весомо сказал он. — Послезавтра, как вернешься, загляни сюда ко мне, я расскажу, как все прошло.

— Заметано.

Как хорошо, что в особняках аристократов рядом с прихожей есть специальные комнаты для того, чтобы гости могли переодеться и привести себя в порядок. Потому что трудно не испачкаться, рассекая на мотоцикле по тамбовским осенним хлябям. Откровенно говоря, к концу поездки я был с ног до головы облеплен изрядной толщины слоем грязи. Но меня отвели в эту самую специальную комнату, и я переменил гонщицкую амуницию на привезенную с собой в непромокаемом кофре пиджачную пару. Думаю, я мог обойтись брюками, пуловером и шейным платком, потому что баронесса, встречая меня, одета была и вовсе просто.

— Вольдемар, я предупредила прислугу, чтобы гнали прочь любого визитера за исключением государя императора.

— Думаю, государю императору нет сейчас никакого дела до нас с тобой. А со всеми остальными справятся и слуги.

Мы вдвоем сидели на канапе все в том же будуаре, болтали ни о чем, пили превосходное красное вино, закусывали его тончайшими ломтиками буженины и копченого окорока, и расстояние между нашими коленями вряд ли превышало ширину ладони. По меркам светского этикета — разврат. Ну так ради разврата и была устроена эта встреча.

Вино, хотя и было легким, постепенно оказывало свое действие, и большей частью на баронессу. У нее заблестели глаза, покраснели щеки, а наши руки, утаскивая с тарелок очередной кусочек деликатеса, все чаще словно бы нечаянно соприкасались. В какой-то момент я решил, что пора идти дальше и, перехватив ее руку, нежно прикоснулся губами к бархатной коже запястья.

Одновременно, не сговариваясь, мы повернулись друг к другу. Первый нежный поцелуй случился словно сам собой. У Александры вырвался прерывистый полувздох-полувсхлип, она откинула голову назад, а я принялся бережно целовать её лицо, шею, маленькие аккуратные ушки, из которых нынче были предусмотрительно вынуты сережки.

Дыхание девушки участилось. Не открывая глаз, она нашла мои губы своими, и принялась отвечать на поцелуи, пусть неумело, но с таким пылом, какой я никак не ожидал в ней обнаружить. Я чувствовал, что баронесса почти готова к дальнейшему сближению, но внезапно она резко выпрямилась и отстранилась. Вскочила на ноги, подбежала к скрытой за драпировкой двери, шепнула:

— Подожди немного!

И скрылась.

Я был раздосадован: такой момент испорчен! Но минуту спустя, когда возбуждение несколько улеглось, признал: заниматься любовью на канапэ — не самый лучший вариант, особенно, если совсем рядом есть большая удобная кровать.

Ждать в бездействии было невозможно. Я налил себе вина и принялся ходить по комнате взад-вперед, то и дело отпивая из бокала. Наконец, из складок драпировки показалась прелестная обнаженная рука и поманила за собой. Поставив бокал куда придется, я взялся за протянутую мне руку и был немедленно введен в святая святых — дамскую опочивальню. И кровать здесь была вполне подходящая. Пусть и без балдахина, но вполне приличных размеров. Покрывала с кровати были убраны, белье блестело шелком, одеяла были приглашающе отвернуты, а подушки тщательно взбиты.

По обе стороны изголовья стояли шандалы со свечами, освещавшими ложе неверным, колеблющимся светом. Стены комнаты скрывались в темноте, и при наличии минимального воображения вполне можно было представить, что и эта постель, и мы сами — всё висит в первобытной мгле среди беспредельного «ничто». И эта кажущаяся оторванность от всего мира помогала освободиться от условностей, предрассудков и тайных страхов, навязанных этим самым миром.

Сама Александра тоже преобразилась: распустила волосы, и заменила платье на длинную, до пят, сорочку тонкого шелка без единого украшения. Скинув пиджак на пол, я притянул женщину к себе, и сквозь тонкую ткань ощутил жар ее тела, равно как и сотрясающую её нервную дрожь.

Сейчас, стоя передо мной, баронесса вдруг оказалась совсем невысокой. Я потянулся было к ней с поцелуем, но она остановила меня, прижав указательный пальчик к моим губам.

— Володя, — прошептала она запрокинув голову и глядя мне в глаза, — я должна тебе сказать. Эта сорочка… я…