Гонщик 2 (СИ) - Матвеев Дмитрий Николаевич - Страница 60

— Владимир Антонович! — прошептал мне Клейст, выдергивая из тревожных мыслей. — Еле нашел вас в этой толчее. Я ничего не пропустил?

— Нет, все только началось. У вас получилось?

— Да, как мы и планировали.

На нас со всех сторон зашикали, и мы замолчали. Тут замолчал и Александр, и публика принялась ему аплодировать. Неужели кто-то способен в этом потоке слов отыскать еще и мысль?

Я похлопал вместе со всеми. Подождал, пока наградят каких-то французов за победу в категории вуареток и команду из Германии за самый быстрый грузовик. И вот, наконец, настал мой звездный час. То есть, не мой, а наш с Клейстом.

— Традиционно наиболее острая борьба происходит в самой многочисленной категории мобилей, — вещал великий князь. — Но в этот раз борьбы почти что не было. Почти с самого начала гонки определился лидер, который в дальнейшем с каждым пройденным этапом лишь увеличивал свой отрыв от прочих участников. И мне остается лишь поздравить с заслуженной победой экипаж мобиля «Молния-2» господ Стриженова и Клейста.

К подиуму, на котором стоял Александр мы шли сквозь аплодисменты и плевки, восторженные возгласы и злобное шипение. Дошли, получили серебряный кубок победителей и чек на миллион рублей. Великий князь удостоил меня рукопожатия и тихонько, чтобы никто посторонний не слышал, спросил:

— Ваше обещание прокатить меня на «Молнии» в силе?

— В любое время, ваше высочество, — так же тихо ответил я.

Мы уже повернулись и собрались вернуться на свои места, как от дверей раздался вопль:

— Держите его! Он украл мою дочь!

Глава 31

Сквозь толпу пробирался красный, как рак Петр Фомич Огинский. Перед ним расступались, видимо, рассчитывая на зрелище. И Огинский не подкачал.

— Вор! — заревел он, тыча мне в грудь мясистым пальцем. — Где моя Лизонька? Куда ты её дел, душегуб?

Я оторопел: перед братом императора устраивать такое? Люди за много меньшее отправлялись осваивать просторы Сибири и Дальнего востока. Но Александр, видимо, надеялся на спектакль и не торопился прерывать монолог. Огинский же разошелся:

— Кровопийца! Изверг! Единственной радости в жизни лишил!

От Петра Фомича густо несло свежим алкоголем. Очевидно, что единственную радость в жизни он уже употребил, и в изрядном количестве. Иначе объяснить его поведение было невозможно. Отвечать ему означало начать оправдываться, а тут следовало нападать. Но устраивать перепалку перед августейшей особой тоже было невозможно, и я молчал.

Наконец, стоявший рядом распорядитель церемонии отошел от шока и начал принимать меры к наведению порядка. Он махнул рукой, и тут же два пристава крепко взяли Огинского под руки так, что он и дернуться не мог, и повлекли его, как говорится, за кулисы. Только после этого старый пьяница разглядел великого князя и сообразил, что влип. От страха он буквально побелел, но от своего не отступился:

— Выше высочество, прошу милости и заступничества! Где ж это видано — девиц воровать? Повелите этому татю вернуть мне дочь, коли она еще жива. А если сгубил кровиночку мою, так покарайте нехристя так, чтобы всем прочим неповадно было.

Александр чуть заметно поморщился: развлечения не получилось. Более того, теперь поездка на «Молнии» оказывалась под угрозой. Но бузотера увели, мы с Клейстом, повинуясь едва заметному кивку вернулись на место. Последовала еще одна речь, в конце которой было объявлено о том, что бал в честь окончания гонок состоится вечером. Народ потянулся к выходу. Можно было и нам уходить, но подошел ливрейный слуга и пригласил нас пройти следом за ним.

Великий князь Александр Константинович был мрачен. Я его прекрасно понимал: так обгадить завершение главного мероприятия сезона надо было постараться. Надеюсь, Огинский сполна прочувствует свою ошибку. Но сейчас оправдываться предстояло мне.

— Господин Стриженов, извольте объясниться, — потребовал Романов. — Вас обвинили в похищении некоей девицы. И хотя обвинение высказал какой-то пьяница, он сделал это публично, да ещё и апеллировал ко мне, как к высшей судебной инстанции. Теперь я хочу выслушать вас. И, главное, понять: совершили вы то, в чем вас обвиняют, или же нет.

При такой постановке вопроса врать становилось невозможно, тем более, что жениться на Лизе Огинской я все-таки собирался. Оставалось лишь правильно подать информацию.

— Ваше высочество, позвольте начать издалека. Обещаю, я буду краток.

Дождавшись кивка, я принялся рассказывать:

— С Огинскими мы познакомились по дороге в столицу несколько дней назад…

По возможности сжато я изложил историю своего знакомства с Лизой, свои намерения относительно девушки, услышанную на обеде в Москве сплетню и визит Степаниды.

— И в итоге я решил жениться на Елизавете Огинской без отцовского благословения, что отчасти и проделал.

С этими словами я продемонстрировал надетое на безымянный палец обручальное кольцо.

Выслушав мою историю, Александр очевидно смягчился, но все равно недовольно пробурчал:

— Развели тут р-романтику. Где сейчас девица Огинская?

Тут я решил чуточку приврать:

— Под опекой моего прадеда, Федора Васильевича Тенишева.

— А-а, так это вы тот самый наследник?

Александр, кажется, несколько просветлел.

— Это сильно упрощает дело.

Он нажал кнопку звонка, и через пару секунд в кабинет заглянул слуга.

— Пусть приведут Огинского, — приказал великий князь.

Видимо, подмосковного помещика держали где-то поблизости, потому что привели буквально через пять минут. Петр Федотович был напуган мало не до мокрых штанов. Хмель с него слетел, и он затравленно озирался по сторонам, не ожидая ничего хорошего.

— Говори как на духу! — строго велел ему Александр. — За кого дочку сговорил?

— За князя Тенишева, — робко выговорил Огинский, косясь одним глазом на меня.

— За которого?

— За Дмитрия Михайловича.

— И сколько он тебе посулил за дочь?

— Т-три тысячи рублей.

— И ты, подлец, восемнадцатилетнюю девицу запродал шестидесятилетнему старику? — Гневно воскликнул Александр. — Отказал другим достойным женихам, а этого приветил?

— Так ведь он же князь! Умаления чести рода не случится, — упрямо возразил Огинский.

— И ради этого ты решил счастьем дочери пожертвовать? А знаешь, что она чуть руки на себя не наложила? Если бы не вот он, — палец великого князя указал на меня, — сегодня бы ты не свадьбу играл, а дочь хоронил. И ты после всего, что натворил, посмел публично достойного человека обвинить?

Огинский, поняв, что дело плохо, рухнул на колени.

— Все лишь для неё делал, о её счастье радел.

— Кабы не твое ослиное упрямство, давно бы уж внуков нянчил. Не о счастье дочери ты пёкся, а гордыню свою тешил. Но господин Стриженов на днях был введен в род и признан государем наследником. Он теперь князь Тенишев.

Александр повернулся ко мне:

— Князь, у вас найдется при себе три тысячи рублей?

— Конечно!

Я вынул из бумажника несколько ассигнаций и протянул Огинскому. Тот по-прежнему стоял на коленях и непонимающе смотрел на великого князя.

— Чего смотришь? Бери деньги. Твоя дочь выходит замуж за князя Тенишева, а ты получаешь три тысячи. Все согласно уговору. Так ведь?

— Так, Ваше высочество, — пробормотал Огинский, поднимаясь с колен и принимая деньги.

— Благословляешь молодых на брак?

— Б-благословляю.

— А теперь со всей возможной быстротой возвращайся в своё поместье и чтобы носу оттуда не казал. Все ясно?

— Так точно, ваше высочество.

Пятясь, Огинский вышел из кабинета. Едва за ним закрылась дверь, как Александр повернулся ко мне.

— Владимир Антонович, я сейчас спас вас от больших неприятностей.

— Я найду способ вернуть долг, — поклонился я.

— Не сомневаюсь, — ухмыльнулся тот. — А пока что исполните свое прежнее обещание. Надеюсь, теперь ничто не помешает нашей поездке.