Демонический Любовник (ЛП) - Форчун Дион - Страница 6

Это был первый близкий контакт Вероники с мужчиной, не считая будничных рукопожатий, и первым ее впечатлением стало крайнее изумление, ведь он был намного сильнее, чем она ожидала. Он также был удивительно груб, когда прижал ее своей жилистой рукой в своей груди; и от него исходил запах крепкого трубочного табака и крема для бритья – запах весьма странный, незнакомый и не характерный для женщин. Веронику так захватили ее наблюдения, что она совершенно забыла о страхе до тех пор, пока Лукас не обхватил ее, наполовину бездыханную, за талию, и не отнес вниз, бесцеремонно бросив на подушки офисной софы.

Он отступил назад и, осмотрев ее, пригладил свои взъерошенные волосы и беззвучно засмеялся. Вероника расправила свои юбки и собрала в кучу осколки своего достоинства.

– Я хочу уйти, – сказала она.

– Правда? – ответил Лукас, заправляя концы своего галстука обратно в жилет. – Боюсь, что я не могу отпустить вас.

– Но почему?

– Так уж вышло, что вы мне полезны.

– Но вы можете нанять другого секретаря.

– Мне не нужен секретарь.

– Тогда... Тогда зачем вы наняли меня?

– Вы не поймете, если я расскажу вам, мое милое дитя, так что нет смысла тратить время на объяснения.

Он одернул свой жилет, расправил манжеты и одернул воротник пиджака; затем, когда он закончил с этим, все его внимание вновь устремилось на Веронику. В течение нескольких секунд они обменивались взглядами, затем Лукас вытянул тонкий смуглый указательный палец и коснулся им мягкого круглого девичьего горла.

– На вашу шею кое-что надето, – сказал он. Рука Вероники непроизвольно поднялась вверх.

– Потрогайте, – сказал он, – Это стальной ошейник.

Образ, вызванный его словами, вспыхнул в ее сознании, и как только это случилось, она почувствовала под своей рукой холодный тяжелый металл.

– К нему присоединена стальная цепь, – продолжил мужчина мягким голосом, – Тонкая стальная цепь. Потрогайте ее.

Он взял ее руку в свою и потянул к себе, и она почувствовала, как под ее пальцами бегут звенья.

– И я держу ее конец, – добавил он серьезно. – Если вы попытаетесь позвать на помощь или рассказать кому-нибудь о чем-то, о чем я не хочу, чтобы вы рассказывали, этот ошейник

станет сжиматься до тех пор, пока не задушит вас. Почувствуйте, сейчас он сожмется.

Вероника почувствовала, как нечто твердое сжалось вокруг ее горла. Давление неуклонно нарастало. Она задыхалась и безуспешно пыталась вдохнуть, когда трахея была перекрыта. Затем Лукас взял ее за подбородок.

– Сейчас он ослабнет, – сказал он, – Но помните, что это случится снова, если вы когда-нибудь попытаетесь меня выдать.

Вероника набрала полную грудь воздуха и поднялась на ноги. Она была слишком ошеломлена, чтобы испытывать страх. Лукас мило улыбнулся ей.

– Теперь идите в кровать, – сказал он. – Спите спокойно, сладких снов. Завтра, в десять утра.

Вероника пошла в свою комнату, но уснуть ей не удалось. События минувшего дня были настолько странными, что ее удивление перевешивало страх. Если событие нельзя назвать нормальным, то человек начинает сомневаться в реальности своих ощущений, в правдивости своих воспоминаний; в ретроспективе оно становится больше похожим на вымысел, нежели на реальность. Веронике начало казаться, что драка с Лукасом ей привиделась – как и это необычное происшествие с ошейником и цепью. Какую цель он преследовал, удерживая взаперти не слишком хорошую машинистку-стенографистку против ее воли? Он не пытался заняться с ней любовью, в его прикосновениях не было ни капли нежности, он обращался с ней так, как если бы она была упрямым щенком. А этот странный иллюзорный ошейник с цепью, который возник из ниоткуда от его прикосновения и исчез снова по его команде? Это был самый странный момент в произошедшем; Вероника отчетливо помнила это ужасающее удушье; действительно ли это повторится, если она попытается сбежать от Лукаса? Ощутит ли она это кошмарное сжатие – эту неспособность дышать – если она попытается позвать на помощь, рассказать о том, о чем он не хотел, чтобы она рассказывала? Если это так, то она действительно попалась в ловушку. А что произойдет с этой странной цепью, если она попытается вырваться? Будет ли она звенеть на улице при каждом ее шаге? И если да, то это, бесспорно, не останется незамеченным.

Пребывая в полном недоумении, она сидела в кровати, уставившись в теплую летнюю ночь сквозь широкое окно. Сейчас было слишком поздно повторять попытку, но она твердо решила встать на рассвете и выскользнуть из дома, пока не проснулись домочадцы. Успокоившись от этой мысли, Вероника начала раздеваться, и события минувшего вечера отступили еще дальше в страну теней, когда маленькое ежедневное дело, снятие с себя одежды, вернуло ее обратно в будничный мир, где люди не преследовали друг друга на лестницах и никакие призрачные цепи не возникали из воздуха. Затем, когда она уже решила было погасить свет, на нее снова обрушилось чувство реальности происходящего – если предположить, что сказанное им было правдой – если предположить, что она была связана с ним невидимой цепью, которая могла натянуться и задушить ее, если она ослушается Лукаса

– почему тогда она была в его власти, телом и душой? Она не могла убежать, не могла позвать на помощь, и поскольку ее оковы были невидимыми, незаметными ни для кого, кроме нее самой, никто не поверил бы ей, если бы она о них рассказала; и даже если бы она попыталась о них рассказать, сила Лукаса обрушилась бы на нее, начав ее душить, и она боролась бы за глоток свежего воздуха, который она не смогла бы набрать в свои легкие.

Она села в кровати и кое-как сдержалась, чтобы не закричать от страха перед своей невидимой тюрьмой. Она вспомнила львов на террасах Маппина и вспомнила о своем

первом впечатлении от дома. Она действительно была в клетке, прутья которой не только не давали ей выйти, но могли даже лишать ее воздуха по воле ее хозяина, и прутья эти были невидимыми. Она не могла надеяться на помощь или сочувствие своих собратьев. Странно, но именно это внушало ей наибольший ужас. Она не смогла бы получить понимания своих собратьев; она была так одинока в этом мире мужчин и женщин, как если бы Лукас сослал ее на другую планету. У нее возникла мысль, что Эшлотт мог бы понять ее, но она была почти уверена в том, что он не стал бы ей помогать; а полицейский на углу или управляющая общежитием, если она обратится к ним за помощью, сочтут ее безумной, и все же этот ошейник с цепью был достаточно реальным, чтобы придушить ее. Самостоятельно решить проблему она была не в силах. В отчаянии она упала на подушки в ожидании рассвета.

Внизу, в кабинете, Лукас писал в свой дневник. Лампа с зеленым абажуром отбрасывала круг света на стол, а остальная комната была погружена во мрак. События дня, очевидно, приходились ему очень по душе, ибо легкая улыбка не сходила с его губ, пока он писал.

«Сегодня днем все встало на свои места», – аккуратный мелкий почерк, понятный, как если бы это был напечатанный текст, возникал на страницах книги перед ним. «Пришлось выложить карты на стол раньше, чем я ожидал, но обнаружил, что В. М. очень внушаема и подчинил ее себе, и не вижу никаких сложностей с введением ее в транс. Думаю, она хорошо справится с этим при условии, что это выдержит ее тело, хотя она очень хрупкая и пережила сильное перенапряжение. Пришлось попросить Миссис Эшлотт, чтобы кормила ее лучше. Миссис Э. думает, что у меня доброе сердце. В. М. попыталась сбежать. Поймал ее внизу и отнес в офис, где внушил ей, что я надел на нее ошейник с цепью. Она прекрасно поддалась внушению. Сказал ей, что ошейник задушит ее, если она попытается рассказать кому-нибудь о происходящем, и она чуть не задохнулась; очень любопытно, тот же механизм действия, что и у астмы. Буду осторожен, чтобы совсем ее не придушить».

Лукас закрыл книгу и убрал ее в свой личный сейф. Да, у него были все причины быть довольным проделанной работой. Он доверился своему ясновидению, подсказавшему ему поискать потенциального медиума среди разношерстной женской публики секретарских агентств, которую к нему направили в ответ на его запрос о машинистке-стенографистке, и это выглядело так, как если бы он выбирал победителя.