Улица мертвой пионерки (СИ) - Кабир Максим - Страница 2

Но повзрослевшего Егора мучил ещё один страх: быть осмеянным.

Он перепрыгнул через поваленный столб и свернул направо. Улица упёрлась в небольшую площадь. Кусты сирени обхватывали её зелёным воротником, сходясь возле двухэтажного Дома Культуры. По фундаменту из жёлтого кирпича змеился дикий плющ. На пороге прямо между колоннами вырос орех.

В центре площади стояла гипсовая фигура на голову выше Егора. Надя Красилина, некогда белоснежная, а теперь рыжая от пыли с рудников, поднимала руку в пионерском салюте. Ноги расставлены, подбородок задран. В позе столько решительности, что Егор, лишённый этого качества, нехотя залюбовался. Хотя и в своём возрасте он понимал, что это не настоящий памятник, а поточная, ничего не стоящая продукция вроде садово-парковых скульптур.

Лицо условной пионерки, галстук, юбочка до колен, вот и готова героиня Надя.

Егор не спеша приблизился к статуе.

Метровая тумба-постамент придавала ей роста. Девочка глядела сверху, и её взгляд был грозным из-за чуть нахмуренных бровей и глазных впадин. На лице, казавшемся издалека схематичным, проступил характер. Не жизнерадостное по-пионерски, а осунувшееся, истощённое лицо принадлежало человеку, который запросто лишил бы жизни. Пускай не всякого, пускай только фашиста…

Мальчик пригляделся к трещинам, опоясывающим ноги статуи, и удивился, что она до сих пор стоит. Надёжные здания обтрепались за десятилетие, а хрупкая скульптура лишь потрескалась и порыжела…

От мыслей Егора отвлёк хруст ветки в кустах за сгнившей лавочкой. Он подпрыгнул на месте и с минуту всматривался в зелёные заросли.

«Просто ветер», — сказал он себе и заторопился.

Трещину нашёл сразу. Постамент был полым внутри и сквозь дыру мальчик видел глубокую нишу вроде пещеры.

«Оно там! — подал голос иррациональный страх. — Беги, беги пока не поздно!»

— Ну уж нет, — процедил Егор и опустил пальцы в трещину. Пусто. Он нагнулся, просунул в каменную тумбу кисть.

Второе Я, боявшийся темноты и веривший в привидений ребёнок, зажмурился, ожидая, что вот-вот острые клыки вопьются в плоть.

— Ещё немного…

Рука по локоть ушла в трещину. Пальцы нашарили затянутый в плёнку предмет.

— Есть! — воскликнул мальчик.

И оно схватило его за кисть.

На этот раз он не завизжал. Лишь выпустил из лёгких воздух и дёрнулся назад. Существо-из-постамента крепко держало его, тянуло к себе, и он вжался лицом в ступню пионерки. Прикосновение к нагретому гипсу отрезвило, странным образом придало сил. Он снова рванулся, и то, что сидело под статуей, отпустило его. Егор полетел назад, успел почувствовать, как нога проваливается куда-то в пустоту. Он рухнул на груду веток, и земля проглотила его.

На площадь выбежал Ревякин.

— Что ты наделал, придурок?

— Я? — недоумённо спросил Генка, вылезая из ниши в постаменте. — Я только держал его за руку, как договаривались. А где он? Смылся?

Генка ойкнул, увидев открытый канализационный люк, раньше замаскированный ветками.

— Он что?.. Вот блин!

Приятели встали над люком.

— Казотов! Не дури, отзовись! Мы не хотели…

Ревякин достал карманный фонарик и посветил вниз. Луч расплескал темноту, обнаружив дно. Пролетевший не менее четырёх метров Егор лежал лицом вниз с вывернутыми под пугающим углом руками и ногами.

— Казотов! — отчаянно вскрикнул Генка. — Ты живой? Скажи, что ты живой!

— Мёртвый наверняка. — Ревякин был бледным как мел, но голос звучал ровно: — Пошли отсюда, быстро!

— Что? — не понял Генка. — Куда?

— По домам, — прошипел Ревякин. — Мы ничего не видели, расстались на въезде в Южный. Куда делся, не знаем. Понял?

Генка мотал головой, по трясущимся щекам бежали слёзы.

Ревякин сжал его плечо, вдавил ногти в кожу.

— У тебя папка сидел?

— Д-да…

— Брат сидит?

— Д-да…

— Хочешь к брату?

Генка замотал головой сильнее.

— Тогда слушай меня, Полено! Быстро! Домой!

И Полено повиновался.

Когда Егор очнулся, окончательно стемнело. Мальчик вырыл лицо из листвы, покрывающей дно колодца толстым одеялом. Закашлялся. Пришло осознание того, что с ним случилось. Первым чувством было облегчение: никакого монстра в Южном нет, это дурак Генка обогнал его короткой дорожкой и устроил засаду. В результате он упал в канализацию и чудом не скрутил шею. Всё обошлось, теперь ребята помогут ему выбраться. А там уж он подумает, стоит ли дружить с ними.

Егор сел и ощупал себя. На лбу обнаружилась шишка, которая при нажатии заставила его издать протяжный стон.

А вот потрогав ногу, он уже вскрикнул в голос. Не сломана, но, вполне возможно, вывихнута.

«Мама меня убьёт», — подумал Егор, представив, как явится домой, грязный, побитый, хромающий.

«А надо бы убить Ревякина и Поленова. Где они, кстати?»

Он задрал голову к фиолетовому кругу вверху и позвал:

— Пацаны! Долго вы там? Я сам не вылезу!

Стены каменной трубы впитали крик, приглушили его. Листва, спасшая жизнь, зашуршала.

— Ой-ой! — Егор вскочил, заныл от резкой боли. Подтянул под себя раненую стопу и вновь заорал:

— Саня! Гена! Это уже не смешно! Я ногу сломал!

Кажется, внизу его слышали лучше, чем наверху. Листья, как поверхность болота, пошли рябью, мелькнуло в темноте вытянутое тельце размером с котёнка. Длинный хвост.

Егор не боялся грызунов, у него самого жила домашняя крыса по имени Матильда. Но канализационные крысы… Он мало что знал об их поведении, тем более о том, сколько их здесь и насколько они голодны.

Его посетила вызвавшая тошноту мысль: колодец — лишь вершина айсберга. Под ним многие метры спрессованной листвы и тысячи кровожадных крыс. Образ заставил вновь и вновь звать на помощь. Он кричал, пока не охрип, но результат оставался нулевым.

«Они меня бросили, — подумал мальчик. — Решили, что я умер, и сбежали, трусы несчастные».

Злость на людей, с которыми он так хотел подружиться, взбодрила.

Он принялся шарить в темноте ладонями, балансируя на здоровой ноге.

— А это у нас что? — спросил он, дёргая за торчащую из стены железку. Такие же железки вели к свободе двумя параллельными рядами. Всё, что осталось от лестницы. Егор прикинул свои шансы сорваться с ненадёжного уступа. Шансы были высоки. Но примерно такими же были шансы просидеть в крысиной норе до утра.

Он сомневался, что так называемые приятели пошли за помощью. Родители, конечно, кинутся искать уже сегодня, но они никогда не слышали ни о посёлке Южный, ни о Саньке с Генкой.

Придётся самому.

Егор поставил больную ногу на первую «ступеньку». Ухватился за следующую, потянул себя вверх, стараясь меньше задействовать вывихнутую стопу. Было больно, однако он пересилил себя. Встал на железки обеими ногами и перевёл дыхание.

Сопя и фыркая, он продолжил подъём. Высота поддавалась, даже стопа реагировала меньше.

«То-то они удивятся», — подумал мальчик, предвкушая встречу с позорно слинявшими дружками.

Сердце замерло в груди, когда он потянулся за очередной железкой. Ступеньки закончились. От свободы его отделял метр гладкой и мокрой стены. Непреодолимый метр.

Впервые за время пребывания в колодце ему захотелось заплакать, но не успела влага подступить к глазам, как он услышал:

— Держитесь, молодой человек!

Он послушно протянул руку тёмному силуэту, возникшему из ниоткуда. Ощутил широкую тёплую ладонь. Рывок — и он покинул подземное царство.

Ночь была наэлектризована гулом насекомых, в небе над заброшенным Домом Культуры светила щербатая луна.

«Спасён», — Егор попробовал на вкус это слово, и вкус оказался потрясающим. Всё ещё тяжело дыша, он повернулся к незнакомцу.

— Спасибо! Спасибо вам!

Лунного света хватало, чтобы разглядеть мужчину лет сорока пяти. Худощавый, одетый в футболку с логотипом неизвестной Егору спортивной команды. Лицо открытое, приветливое. Над высоким покатым лбом всклокоченные волосы, редкие и мягкие, как у младенца.