Йеллоуфейс - Куанг Ребекка - Страница 41

— Привет, Джуни. — Он дергает на себя стул, что напротив меня, садится и снимает темные очки. — Рад снова тебя видеть.

Неудивительно, что Афина когда-то им восторгалась. На первый взгляд Джефф очень красив. По авторским фотографиям мне знаком этот твердый подбородок, насыщенно-зеленые глаза. Все эти черты настолько ярко выражены, что слегка ошеломляют. Ну прямо оживший герой-любовник из какого-нибудь мрачного и страстного «янг эдалт» романа, с растрепанной темной шевелюрой и жесткой щетиной на четко очерченных скулах.

Только я читала его твиты, пафосность которых делает его жалким, лишая сексуальности. Я делаю глоточек латте. Отдавать ему контроль над ситуацией ни в коем случае нельзя — пусть даже на мгновение не думает, что у него есть какой-то перевес. И я делаю бросок со всей агрессивностью, на какую способна:

— Что за хрень ты там несешь насчет кражи рукописи Афины?

Он откидывается на спинку стула и скрещивает руки на своей выпяченной груди (наверное, именно эту позу люди имеют в виду, когда говорят «грудь колесом»).

— Что я говорю, должно быть, известно нам обоим.

— Лично мне нет! — бросаю я сердито. Возмущение дается мне легко. Даже возникает желание дать ему по его ухмыляющейся физиономии. — Это вздор!

— Тогда зачем ты назначила эту встречу?

— Потому что твой поступок иначе как мерзостью не назовешь! — огрызаюсь я. — Это отвратительно и неуважительно по отношению не только ко мне, но и к Афине. Будь ты посторонним, я бы сразу послала тебя к херам, но, учитывая твое прошлое с моей лучшей подругой, я решила, что лучше будет сделать это лично.

— Правда, Джуни? — Он томно закатывает глаза. — Мы будем вот так притворяться?

Я звучно хлопаю ладонью по металлической столешнице (жест наигранный, но мне нравится, как Джефф вздрагивает).

— Единственный, кто притворяется, — это ты. И я думаю дать тебе шанс — всего один — объясниться, прежде чем подам на тебя в суд за клевету.

Его уверенность на секунду колеблется. Неужели сработало? Он передо мной струхнул?

— Мы с ней говорили о рукописи, — произносит он. — Афина и я.

У меня внутри все обмирает.

— Она рассказывала мне о ней, когда мы еще встречались. Я видел, как она занимается изучением. Рабочие-мигранты, забытые голоса на фронте. Я видел те страницы Википедии. — Джефф подается вперед и с лукавым прищуром смотрит мне в глаза. — И мне кажется весьма подозрительным, что уже вскоре после ее смерти ты выпускаешь книгу на ту же тему.

— Историй о Первой мировой войне хоть отбавляй, — сухо замечаю я. — На историю, Джеффри, копирайт не распространяется.

— Не вешай мне лапшу на уши.

— И ты теперь думаешь вытащить все свои папки с уликами?

Мой замысел состоит в том, чтобы заставить его засветить свои карты. Если доказательства у него в самом деле есть, тогда мне все равно конец и можно будет, по крайней мере, понаблюдать, как это произойдет. Но если он их не предъявит, у меня еще есть пространство для маневра.

Он черствеет лицом.

— Я знаю, что ты сделала. Да и не только я, но и все. Тебе не хватит вранья, чтобы выпутаться из этого дела.

Правильно ли я угадываю? Возможно ли, что у него вообще ничего нет?

Надо подтолкнуть его еще немного, просто чтобы посмотреть, как он отреагирует.

— Я вижу, ты все еще бредишь.

— Я, брежу? — Джефф спесиво фыркает. — По крайней мере, я не выпячиваю дружбу, которой никогда не было. Я ведь знаю, что вы двое не были близки. Лучшие подруги по колледжу? Да я тебя умоляю. Афина за все то время, что мы встречались, тебя даже ни разу не упомянула. Я однажды заметил тебя на съезде. Глянул на твое био в программке — там говорилось о твоем месте учебы — и спросил Афину, знает ли она тебя. И знаешь, что она мне сказала?

Я не хочу этого слышать. Непонятно, почему это меня так сильно беспокоит, но это так. И Джефф явно это подмечает: вон как скалится своей ухмылкой, обнажая клыки, как гончая, почуявшая кровь.

— Она назвала тебя «какой-то лузершей из школы». Сказала, что не знает, зачем ты все еще этим занимаешься, что твой дебют был совершенно посредственным и что лучше б тебе прекратить все это дело, пока индустрия не сожрала тебя без остатка. — Он смешливо фыркает. — Ты ведь знаешь ту гримаску, с какой Афина изображала свое якобы искреннее якобы сочувствие? «Бу-у-у, бедняжка. Идем скорей, пока она нас не заметила».

Глаза мне жжет от навернувшихся слез. Я раздраженно их смаргиваю.

— Ты ведь тоже не знал ее настолько хорошо, как тебе кажется.

— Милашка, да я видел пятна на ее стрингах. Она для меня открытая книга. Да и ты, собственно, тоже.

Меня пронзает искушение убежать или же перегнуться через стол и влепить ему смачную оплеуху — прямо с размаху, по его самодовольной ощеренной физиономии. Но тогда мне не поиметь ничего из того, за чем я пришла.

«Соберись». Я так близка к финишу. Надо просто отрешиться от лишнего.

— Ну, а если… — Я постукиваю ногтями по столу и нервно помаргиваю для пущего эффекта. — Предположим, я действительно это взяла.

Глаза у Джеффа расширяются.

— Я ведь так и знал. Гребаная ты лгунья…

— Пожалуйста, перестань. — Я изображаю ужас, поднимая руки вверх, словно хочу показать, что у меня нет когтей. Своему голосу я позволяю задрожать: — Джефф, чего ты хочешь?

Его лицо вновь расплывается в самодовольной ухмылке. Ощущение контроля над ситуацией добавляет ему спеси.

— Ты в самом деле думала, что это сойдет тебе с рук?

— Мы можем с этим просто взять и покончить? — спрашиваю я умоляющим голосом. Испуг мне изображать несложно. Достаточно просто представить, как я возвращаюсь домой ночью одна, а на той стороне дороги стоит Джефф, и никакая из действующих норм морали, запрещающих насилие, не отделяет его кулаки от моего лица. Он огромен и настроен воинственно; если захочет, то вполне может меня раздавить, и я отчаянным похлопываньем век напоминаю ему об этом. Я хочу, чтобы он почувствовал, что загнал меня в угол.

— Пожалуйста… Если ты все расскажешь, я… Я потеряю все.

— Ну почему же. Может быть, еще не все потеряно. — Упираясь ладонями в стол, Джефф подается вперед. — Ведь мы можем прийти к какому-нибудь соглашению.

Я изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие.

— Что… что ты имеешь в виду?

— А вот что. Ты ведь, наверное, делаешь на этой книге неплохие деньги? — Он обегает глазами дворик в поисках возможных соглядатаев. — Только не води меня за нос. Я вычитал в газетах размеры возможного гонорара. Речь идет примерно о шестизначной сумме, верно? И, насколько я понимаю, она тебе уже выплачена.

Мне перехватывает горло.

— Ты… ты меня шантажируешь?

— Да почему же, — самодовольно и ласково возражает он. — Просто думаю, что это могло бы быть выгодной сделкой для нас обоих. Смотри сама: ты продолжаешь продавать свои книги. Я сохраняю твой секрет. Вариант беспроигрышный со всех сторон. Ну что, обсудим расценки?

О боже. Он и в самом деле настолько глуп? Слышит ли он сам свои словеса? Я представляю, как утечка с этим аудиофрагментом растекается по всему Twitter и ту ярость, которая за ним последует. Джефф больше никогда не заработает на писательстве ни цента. Ему придется буквально скрываться. Он даже вряд ли сможет существовать публично, под своим собственным именем.

Но траектория такого взрыва будет слабо предсказуемой, и меня, скорее всего, накроет взрывной волной. Мне же нужно, чтобы все это по-тихому растворилось и исчезло.

— Хм. Ты знаешь, все-таки нет. — Я устраиваю целое мини-шоу, постукивая по столу ногтями, а затем спесиво надуваю губы. — Я вряд ли на это пойду.

Джефф зло прищуривает глаза.

— Радость моя, у тебя ведь нет другого выхода.

— Это почему?

— Что, по-твоему, произойдет, когда все предастся огласке? Ведь все всё выяснят.

— Никто ничего не выяснит, — упрямлюсь я. — Потому что это неправда. Ты мешок дерьма, Джеффри, и мы оба это знаем.