Йеллоуфейс - Куанг Ребекка - Страница 43

Угрозы расправы надо мной уменьшаются до одной-двух в день, а затем и вовсе сходят на нет. Я чувствую себя в безопасности настолько, что опять открываю свою личку. И уже целую неделю туда приходит то, что, собственно, и должно, — ворохи постов со всяческими поздравлениями, теги со множеством книг и рецензий, ну и, понятно, отдельные предложения от чокнутых, не могу ли я лично просмотреть и оценить их пятисотстраничную рукопись. Все злобные твиты обо мне затерялись в черной дыре памяти Twitter. Я снова начинаю спать по ночам. И могу есть без приступов тошноты.

Суд общественного мнения объявил меня невиновной. И, по крайней мере пока, призрак Афины изгнан — очень бы хотелось, чтобы навсегда.

Лучше бы все шло как было.

Шумиха наконец улеглась, как и предсказывал Бретт. Мне больше не нужно отключать уведомления из страха, что от них лопнет мой телефон. Я больше не главная героиня Twitter. Но в этом и проблема — я постепенно сдаю позиции.

Уж таков жизненный цикл каждой книги, которая не дотягивает до классики. «Последний фронт» вышел почти год назад. Через четыре месяца он окончательно покинул списки бестселлеров. Ни одну из номинаций, по которым мой роман попал в шорт-листы, он так и не выиграл, в немалой степени из-за скандала с @AthenaLiusGhost. Письма от поклонников, хвалебные и ругательные, начинают мало-помалу иссякать. Прекратились приглашения в школы и библиотеки. От Greenhouse Productions нет никаких известий с той самой поры, как я подписала с ними контракт, — что, в общем-то, обычное явление: большинство продуктов, выставленных на продажу, остаются на полке нетронутыми вплоть до истечения срока опциона. Ко мне перестают обращаться с просьбами о публикациях и эссе. Даже когда я пишу сегодня в Twitter что-нибудь смешное, лайков у меня набирается от силы шестьдесят.

Раньше в интернете я была никем, и даже одно или два упоминания обо мне в Twitter, скажем, в неделю вызывали всплеск серотонина. Но я и не догадывалась, что, даже если захватить в свои объятия весь литературный мир, он все равно может забыть о тебе в мгновение ока. Долой старое; вот она, горячая новинка в лице, судя по виду, смазливой, подтянутой дебютантки двадцати с небольшим лет от роду по имени Кимми Кай, которая все свое детство прозанималась акробатикой в бродячем цирке на Гавайях, а теперь вот опубликовала мемуары о том, как провела свое детство, занимаясь акробатикой на Гавайях в бродячем цирке.

С голоду я не умираю. Я даже все подсчитала. Если жить скромно — то есть проживать в моей нынешней квартире и заказывать еду не ежедневно, а через день, — то можно вполне прожить следующие десять, а то и пятнадцать лет только на одни свои доходы с «Последнего фронта». Твердая обложка недавно пошла в одиннадцатый тираж. Только что вышел пэйпербэк, что вызвало заметный всплеск продаж (книги в мягкой обложке дешевле, поэтому продаются немного лучше). В деньгах я действительно не нуждаюсь. Могу хоть полностью уйти из писательства и быть вполне себе в порядке.

Но боже, как я снова хочу быть в центре внимания!

Вы наслаждаетесь этим феерическим фонтаном похвал, когда ваша книга только что вышла и пользуется громким успехом. Вы доминируете в культурной среде. Вы «горячая рука» от литературы. Все жаждут взять у вас интервью. Хотят, чтобы вы написали коммент к их книге или провели церемонию ее презентации. Все, что вы говорите, имеет вес и значение. Ваши фразы о творческом процессе, о других книгах или даже о самой жизни воспринимаются как слова из евангелия. Если вы рекомендуете книгу в социальных сетях, люди в тот же день отправляются за ее покупкой хоть на другой конец города.

Только это ваше пребывание на острие, увы, недолговечно. Я видела людей, которые еще лет шесть назад слыли королями бестселлеров, а теперь одиноко сидят на своих вялых автограф-сессиях, в то время как очереди из-за угла тянутся к их более молодым и популярным соперникам. Трудно достичь таких вершин литературной славы, чтобы твое имя оставалось нарицательным на протяжении многих лет, десятилетий после твоего последнего издания. Такое дается лишь горстке нобелевских лауреатов. Остальным же из нас приходится продолжать свою беличью гонку в колесе переменчивых веяний.

Недавно из Twitter я узнаю, что моя подопечная Эмми Чо подписала контракт с бывшим литературным агентом Афины Джаредом — хищной акулой, известной сделками на шестизначные и семизначные суммы. Как наставница, я за нее рада, но испытываю всплеск беспокойства всякий раз, когда Эмми делится своими хорошими новостями. Я опасаюсь, что она со мной сравняется; что ее неизбежный контракт на книгу ознаменуется авансом бóльшим, чем мой; что она продаст продюсерской компании права на фильм, а та реально пристроит его в студию, и тогда ее слава превзойдет мою, а в следующий раз, когда мы встретимся на каком-нибудь литературном рауте, Эмми Чо лишь поприветствует меня холодным, надменным кивком.

Конечно, единственный способ продвинуться вперед — это поразить мир своим следующим проектом.

Только я понятия не имею, что это может быть.

Как-то утром мне звонит Бретт, якобы просто перемолвиться. Некоторое время мы обмениваемся любезностями, а затем он спрашивает:

— Ну, как там дела на литературном фронте?

Я знаю, что за этим стоит. Все ждут моего следующего захода, и не только потому, что у издательского дела такое короткое плечо популярности. Он, как и Даниэла, полагает, что если я в скором будущем сумею разродиться продолжением «Последнего фронта» — чем-нибудь явно не заимствованным и не столь завязанным с Афиной, но при этом со всей характерной живостью Джунипер Сонг, то мы сможем развеять остаток всех пересудов раз и навсегда.

Я сокрушенно вздыхаю.

— Честно признаюсь: пока ничего нет. Идеи как-то повыветрились. Поиграла тут с некоторыми концепциями, но ничего по-настоящему не прижилось.

— Да ладно, все в порядке.

Сложно сказать, раздражен он или нет. Мы заводим этот разговор уже в третий раз, и я понимаю, что часики тикают. Жестких сроков нет — контракт с Eden я подписала всего на одну книгу, — но в нем оговаривается, что Даниэла имеет право на первое знакомство с моей следующей работой. Бретту нужно ей что-нибудь показать, причем довольно скоро, пока мы еще под сенью ее благосклонности. А иначе кто знает, какие другие издатели захотят меня пригласить в следующий раз. И захотят ли вообще.

— Творчество нужно изливать, когда оно льется; я это понимаю. Просто у тебя сейчас есть социальный капитал, и лучше всего ковать железо, пока горячо…

— Да знаю я, знаю. — Я прижимаю пальцы к вискам. — Просто пока не приходит ничего, что бы меня в самом деле зацепило. Когда пишешь, нужно же этим реально дышать, ты меня понимаешь? В этом должен быть вес, важность…

— Это необязательно должен быть шедевр, Джуни. Мы ведь не метим на Пулитцеровку. Даже не нужно глыбы вроде «Последнего фронта». — Бретт делает паузу. — Тебе просто нужно что-нибудь опубликовать. Не принципиально, что именно… Да хоть что.

— Ладно, Бретт.

— Ты ведь меня слышишь?

Я закатываю глаза.

— Громко и отчетливо.

Мы прощаемся. Бретт вешает трубку. Я вздыхаю и возвращаюсь к своему ноутбуку, где уже не первую неделю укоризненно зияет девственно-чистый вордовский файл.

Проблема не в отсутствии идей. У меня их полно, как и времени, чтобы воплотить их в полноценные черновики. Только теперь, когда обязательства по раскрутке «Последнего фронта» снялись, у меня нет оправдания тому, чтобы простаивать. Бретт в своем нетерпении прав: я уже больше года даю расплывчатые обещания насчет предстоящих проектов, но ничего из них не материализуется.

Моя проблема в том, что каждый раз, когда я сажусь писать, все, что я слышу, — это голос Афины.

«Последний фронт» предполагался как одноразовое сотрудничество. Исследования и мозговой штурм Афины, мои проза и полировка. На протяжении тех лихорадочных недель я ощущала чудесную, таинственную алхимию, вызывая в воображении ее голос из загробного мира и встраивая в него свой собственный. От нее я не зависела — мне никогда не было нужно, чтобы она писала, — но те совместные упражнения придавали мне уверенности в то время, когда мне ее недоставало. Мое перо при этом обретало прочность; я чувствовала, что пишу по ее следам.