Наречённая из-за грани 2 (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна - Страница 10

— Я этого мужика вживую видела один-единственный раз — когда пришла в себя в том отеле… гостинице в Глосе, ни х… ни хрена не понимая, какого ляда происходит и как я тут очутилась, — я придвинулась ближе к Дугану, дабы не слишком сильно голос повышать в попытке доказать свою непричастность к творящимся непотребствам. — Знаете, это совершенно непередаваемые ощущения — очнуться черти где, в компании незнакомца, ещё и в чужом теле. Я ничего толком от него не слышала, кроме заверений в любви… так любил, что загнать не побоялся. После того, как Алишан забрала меня из Глоса, и до сего момента я его в глаза не видела и увидеть снова желанием не горела.

О фото и воспоминаниях говорить не стала. Не уверена, что Дугану нужна эта информация.

— И тем более я не мечтала опять выпасть хрен знает куда в вашей компании. Ладно ещё с Филиппом, я к нему почти привыкла, но с вами? Серьёзно? И подстраивать встречу с проклятыми я тоже не намеревалась. Я вообще не догадывалась об их существовании! Я, между прочим, хочу обратно в Перт, у меня там зафир некормленый остался. Решит ещё, что я его бросила, как предыдущая хозяйка. И гарем мой тоже. Вдруг разлетятся соколики мои в отсутствие своей госпожи?

— Этот… Костас родом из одного из таких племён, — колючий взгляд впился в моё лицо в поисках правды — или лжи.

— Вроде семья его живёт в провинции Исттерского домена, — припомнила я.

— Не живёт. Они, поди, и по сей день бродят неприкаянные по перепутьям. Алишан выяснила, что он покинул племя, будучи совсем юнцом, и обосновался в Исттерском домене.

Надо полагать, это и есть нарытый при участии Виргила компромат на возлюбленного сестры.

— Он сумел подняться, пройдя не столь уж долгий путь от наёмного работника и слуги до любовника высокородной аны.

— Алишан рассказала Феодоре о прошлом Кости… Костаса, но она не поверила… или его истинное происхождение было ей неважно.

— Поначалу не поверила, — степень моей осведомлённости Дугану не понравилась, однако закономерный вопрос он проглотил. — Потом заявила, что не имеет значения, куда уходят корни его рода и существует ли род этот вовсе.

Дверь, ведущая во внутренние помещения, отворилась, и в комнату вошёл молодой человек. Приблизился к поднявшемуся ему навстречу Шойду, что-то прошептал на ухо, глазами показывая в нашу сторону. Тот выслушал, шагнул к нам.

— Кому-то из вас известно, кто такая Феодора? Человек очнулся и зовёт её…

Я встала.

— Я за неё.

Парни озадаченно переглянулись. Новоприбывший едва заметно пожал плечами, Шойд неуверенно кивнул.

— Шим вас проводит.

Я последовала за провожатым. Из импровизированного зала ожидания мы перешли в помещение попросторнее, с двумя металлическими лестницами по обеим сторонам и полудюжиной дверей, то и дело распахивавшихся и пропускавших людей, муравьями сновавших туда-сюда. Диковатая какофония звуков, производимых паровозом, стихала по мере удаления от него и в этой части вагона становилась более удобоваримой, нежели в его начале. Пол слегка вибрировал, вагон покачивался, но не так сильно, как можно ожидать. Шим отвёл меня в дальнюю комнату, выполнявшую функцию лазарета. Две прикрученные к полу узкие кровати с железными изголовьями, шкаф с лекарственными снадобьями и резкий травяной запах недвусмысленно намекали на назначение помещения.

Кроме Костаса, других пациентов в лазарете не было. Возле занятой им кровати стоял мужчина, с которым недавно шептался Салливан, и вполголоса что-то втолковывал лежащему. При виде меня выпрямился, нахмурился и отошёл к столу рядом со шкафом.

Наверное, здешний врач.

Или правильнее называть его лекарем?

Шим пропустил меня к кровати, а сам замер у двери.

В прошлую нашу встречу выглядел Костя куда как лучше. Ныне же прежде привлекательный, брутальный мужчина раскраснелся, осунулся и зарос. Спутанные, неопрятные лохмы торчали во все стороны, губы разбиты, глаза запали, на шее и плечах тёмные грязные разводы. Лихорадочный взор, блуждавший бесцельно по нехитрой обстановке, непонимающе скользнул по мне, словно не вполне уверенный, кого видит перед собой. Несколько секунд он рассматривал мою одежду и лишь затем задержался на лице.

— Дора, моя Дора, — Костас улыбнулся бледным, жалким отражением некогда яркой, очаровательной улыбки из воспоминаний Феодоры.

— Я не Дора, — возразила я шёпотом.

— Ты моя Дора… только моя…

Он бредит?

— Я не Дора, — повторила твёрже. — Я Варвара, чужая тень, оказавшаяся в теле Феодоры после того, как она допрыгалась по доменам по твоей милости. Вы с ней так набегались, что когда она свалилась в Глосе, то не хотела уже ничего, только покоя и чтобы больше никаких перемещений. Сеть выполнила её желание.

Костас моргнул растерянно, оглядел меня заново, с удивлением.

— Ты… Дора…

— Это её тело.

— Её тело? — он с усилием поднял руку с одеяла и попытался коснуться моей, но я отступила ближе к изголовью. — Если… её тело… тело моей Доры… здесь… то где… где она сама? Где её… истинная тень?

— Хрен его знает, — я старалась говорить так тихо, как только могла. Костас должен меня слышать, а остальные, надеюсь, расслышат не каждое слово. — Возможно, там, откуда я пришла.

— А… откуда ты пришла?

— Далёко, отсюда не видно, — я оглянулась на старшего мужчину и повысила голос: — Извините, не подскажете, что с ним?

— По всем признакам, он уже много дней блуждает по перепутью.

То есть Костас как покинул Глос, так и бродил всё это время? Прошло ведь… сколько? Месяц, полтора?

Ладно, будем округлённо считать полтора месяца, плюс-минус неделя. Он ушёл из города и… что потом? Мужик тупо бродяжничал по степи порядка месяца, если не больше? Зачем? Надеялся добраться до домена? Но как с перепутья дойти до домена, кроме как телепортироваться, я так и не выяснила. И человек, родившийся и половину жизни проведший на колёсах, странствуя по подобным местам, должен лучше других понимать, куда можно попасть на своих двоих, а куда категорически нельзя. Опытный путник не попрётся в никуда, без запаса провизии и воды, без плана и чёткого представления, как этот самый план в жизнь воплотить.

И вещей у него при себе не было.

Хотя в Глосе, точно помню, у Костаса был заплечный мешок.

— Послушайте… э-э…

— Виктор, — представился лекарь.

— Этот человек… Костас… он из табо… принадлежал к племени… группе людей, кочевников, как вы. По крайней мере, мне сказали, что он там родился и вырос… то есть я имею в виду, он не мог просто взять и отправиться бродить по степи… даже я бы не пошла, а он тем более…

— На его теле остались следы… — Виктор задумался, подбирая понятное для меня определение.

— Гематомы?

— И сломано ребро, — как ни странно, поправлять меня или удивляться предположительно незнакомому слову не стали.

— Его избили?! — опешила я.

— Вероятно.

— Его избили и ограбили? У него были личные вещи…

— Нынче при нём нет ничего, — лекарь помедлил и взял со стола желтоватый мятый прямоугольник. — Кроме этого.

Я шагнула к Виктору, взяла протянутый предмет, уже догадываясь, что увижу.

Та самая фотография, двойника которой Феодора спрятала среди вещей в схроне.

«Моей единственной любви. Навеки твоя Ф.»

Ниже выведенной красивым почерком подписи стояло одно-единственное слово, нацарапанное мелкими, кривыми буквами.

«Прости».

Глава 4

Прости…

Кто у кого прощения просил: Костас у Феодоры или Феодора у Костаса?

Первая надпись красива, аккуратна, дополнена изящными завитушками — подозреваю, Федя немало времени провела, тренируясь писать этаким идеальным курсивом. А «прости» будто впопыхах накарябали то ли плохо расписанной ручкой, то ли вообще предметом, для письма не предназначенным. С равным успехом эти разительно отличающиеся надписи могли быть сделаны как одной рукой, так и двумя разными людьми.

Я повертела фотографию и поймала пристальный, изучающий взгляд Виктора. Несмотря на другую стрижку, отсутствие косметики и приличного платья, от лекаря не укрылось, что девушка на фото и девушка перед ним одно и то же лицо. Я оглянулась на Костаса. Похоже, его раздели, если не полностью, то большую часть одежды сняли точно и, поскольку при поверхностном осмотре фото не нашли, значит, припрятано оно было ближе к телу.