Дети Капища - Валетов Ян - Страница 33
- Предыдущая
- 33/76
- Следующая
– Двухнедельное обучение их спецов. Тех, кто работал с нашей аппаратурой в прошлые годы.
– Не вопрос… Еще?
– Документация на английском и арабском.
Блинов рассмеялся добродушно.
– Ну понятно, что не на иврите… Давно сделали, Антон, еще когда о сделке и речь не шла. И шильдики перемаркировали, языков на пять, кажется. Только успевай менять. Еще что-то?
– Доставка. Тут они хотят услышать наши соображения…
– Соображения, – произнес Блинов задумчиво, – соображения… Будут им наши соображения. Тут нам с тобой надо подумать. Выпить по семь грамм и подумать. Их же везти целиком нельзя?
Базилевич покачал головой.
– Я в этом понимаю мало, Вова. Но Кузя однозначно говорит, что нужен демонтаж… Контейнерная перевозка. В принципе, мы так уже делали. Вариант с перегрузкой в море.
– Ну, Кузьменко, конечно, специалист! – Блинов отпил из стакана и посмотрел Базилевичу прямо в глаза. Режиссер перебросил план, и Сергеев увидел лицо Владимира Анатольевича. Взгляд у него был не самый дружелюбный. – Хороший вариант с перегрузкой. Делали мы так. Но этот случай особый… Честно говоря, Тоша, мы такого никогда и не продавали. Растем над собой, а? Вот скажи мне честно, Антон, ты бы бомбу атомную продал? Или забздел бы?
Базилевич молчал. Уши у него смешно шевелились.
– Значит, забздел бы… – констатировал Блинчик и ухмыльнулся. – Только чего бздеть, Тоша? То, что ты продаешь, конечно, не бомба, но тоже штука в себе… Уж будь уверен!
– Странный ты человек, Блинов, – сказал Базилевич осторожно. – Чего ты меня испугать пытаешься? Я же не на тебя работаю, мы же с тобой коллеги…
– Коллеги? – удивился Блинов. – Да ну? Ты у нас кто? Депутат Рады? Глава фракции? Руководитель комитета? Тоша! Это там, в Киеве, мои коллеги. Я с ними что-то пилю, что-то делю, а с тобой мне пилить нечего. Я тебе плачу, а те, кому я плачу, мне не коллеги, друже! Они на меня работают. Ты у нас политический эмигрант без средств к существованию. Любитель дорогих женщин, крутых тачек и шикарных казино. Ты посредник на проценте, Тоша, а в качестве доплаты я тебе в родной стране имидж поднимаю на должную высоту. Борец с режимом, блядь!
Блинчик хохотнул.
– На сколько времени, Антон Тарасович, тебе хватит комиссионных от этой сделки? На месяц? На два? На полгода? У тебя больше двух миллионов долгов, если не плюсовать к ним долги казино. Ты все еще надеешься отыграться?
Базилевич молчал. Виски у него стали мокрыми, рука со стаканом дрожала, но Блинов этого не замечал.
– Ты мне не коллега. Ты мой сотрудник. Если я хочу тебя пугать – я тебя пугаю. Если хочу тебя поиметь – я тебя имею. А ты подмахиваешь и делаешь вид, что доволен, ясно? Потому что я плачу тебе деньги. Оплачиваю тебе квартиру, машину, жратву, твой е…ный сотовый, который обходится мне в целое состояние, потому что ты пиз…шь по нему целыми днями. Твоих проституток тоже я оплачиваю, и, что особенно пикантно, счета за них я оплачиваю вместе со счетами твоей жены, которая пасется в самых дорогих магазинах!
Базилевич внезапно оскалился, словно загнанная в угол шавка, и Сергеев невольно подумал, что Блинов играет с огнем. Никого и никогда не надо загонять в угол, если нет четкой цели после того – убить.
Когда-то, очень давно, такую ошибку допустил гнилозубый Чичо. Блинов, конечно, не Чичо, а Базилевич не Сергеев и не Сашка Кручинин, но то, что партийный лидер и по совместительству друг детства играет с огнем, было очевидно.
Чичо такая ошибка стоила жизни.
Сергеев вспомнил, как они с Кручининым под грохот автоматных очередей и хлесткие щелчки карабинов, ну точно, как Фидель после провального штурма казарм Монкадо, «уходили» из старого особняка на краю Гаваны, где миляга Рауль устроил для них персональную тюрьму.
Всего Сергеев провел в заключении семь месяцев. Их только три первых дня держали в подвале офиса контрразведки, на четвертый перевели в лагерь для политических заключенных в ста с лишним километрах от Гаваны – в отдельный барак номер два, еще называемый «расстрельным». Там содержались кубинские инакомыслящие, настоящие и подложные американские шпионы и десятка два настоящих уголовников, чтобы держать обитателей барака в страхе и повиновении. Все это время их сопровождал Чичо – их персональный палач, Божье наказание.
Потом, когда по поводу дела Рауля поднялся крик в мировой прессе, их, от греха подальше, еще не догадываясь, что шум по дипломатическим каналам никто поднимать не будет, перевезли на окраину, в дом с колоннами и мраморными статуями по фронтону – старую гасиенду «Мариа».
На глаз ей было лет двести, а может, и больше. И сад вокруг нее оказался очень стар – заросший, превратившийся из парка в кусок джунглей, полный разной живности – от птиц размером с крупную муху до многоножек размером с ладонь.
Скорее всего, заброшено имение было после свержения Батисты, простояло пустующим несколько лет и уже потом было приспособлено под нужды кубинской контрразведки.
Ко времени переезда из лагеря стало понятно, что живыми из застенков они выберутся вряд ли. Их держали в подвале гасиенды – сводчатом, со стенами, выложенными крупным кирпичом с грубыми потеками известкового раствора, и земляным полом, – скрутив старыми электрическими проводами, словно окорока перед копчением.
Вся живность из сада лезла в подвал через зарешеченные окна под потолком, и Сергеев покрывался нервной сыпью при виде ползающих вокруг сколопендр, пауков и прочей нечисти. Кручинин, которому Чичо прижег гениталии электротоком так, что от сырости у него начала гнить рана на мошонке, стонал и грыз губу, страдая от бессильной злобы и ноющей, как больной зуб, боли в паху.
Если первые три дня их допрашивали по двадцать часов в сутки – пока Чичо не уставал орудовать контактами аккумуляторной батареи и своей любимой киянкой, в лагере – минимум три раза в неделю, часов по десять-двенадцать, то после перевода на гасиенду создалось впечатление, что их просто бросили умирать в сочащийся сыростью и запахом плесени подвал.
Сергеев вообще не мог понять, зачем их допрашивают: узнать от них, собственно говоря, было нечего. Никаких секретов они не знали и с самого первого дня пребывания на Кубе работали по приглашению старшего Кастро. Фидель, приглашая иностранных советников на расследование дела о транзите наркотиков, явно хотел обелить себя перед московскими союзниками. Тогда он еще не понял, что никаких союзников уже нет и буквально через несколько месяцев он останется один на один со своими проблемами. Без средств на поддержание режима и покупку оружия, без хлеба, неспособный прокормить свой народ и к тому же уличенный перед всем миром в организации наркотраффика через остров Свободы в ненавидимую им империалистическую Америку. За деньги.
И черт дернул их так активно включиться в расследование! Ведь ясно было, что этому бородатому авантюристу верить нельзя! Но Родина сказала – надо! Родина сказала: «Вы поступаете в распоряжение нашего кубинского товарища! Отныне вы бойцы кубинской революции и ваша задача – выполнить то, для чего вы туда посланы: защитить кубинских товарищей от злобных наветов!»
У Родины дергалась правая щека. Ее волосы были редки и жирноваты и плохо прикрывали лысину. Один глаз Родины был постоянно полуприкрыт коричневатым, морщинистым веком. Родину звали – генерал Еремеев.
Старая гвардия, сослуживец деда, один из последних могикан – беспощадный, как крестоносец, боец Империи, умерший почти одновременно с ней. Но пока он был жив, именно по мановению его морщинистой руки со сведенными ранним артритом пальцами, в схватку на всей территории планеты вступали бойцы невидимого фронта.
Защитить кубинских товарищей не вышло. Вышло диаметрально противоположное – разоблачение. Ловушка, которую Сергеев с Кручининым тщательно готовили, захлопнулась, только оказались в ней они сами. И ребят молодых погубили. Сколько их было в группе? Четверо сначала. Уже потом прикомандировали Хорхе. Никто не видел, когда их убивали, но только Хорхе свидетельствовал на суде над героями-барбудос и свидетельствовал так, как надо было Раулю и его брату. Остальные на суде не присутствовали. Сомнений в их судьбе быть не могло. Нигде в мире с такими свидетелями не церемонятся.
- Предыдущая
- 33/76
- Следующая