Плохая мать (ЛП) - Шеридан Миа - Страница 39

— Мы можем поговорить о письмах? — спросила Кэт.

— Да. Я прочитал их все только по разу, — сказал профессор Витуччи. — И хотел бы просмотреть их еще раз, поскольку он оставил подсказки в каждом из них. При повторном чтении всегда можно увидеть что-то, чего не было замечено при первом. — Профессор нахмурился. — Тем не менее, я не решаюсь использовать буквы в качестве важной части профиля. В них что-то не так, — сказал он. — Например, какая мать, выполняя работу по дому, надевает сексуальную красную жилетку?

— Значит, у вас тоже есть предположение об эдиповом комплексе, — сказала Кэт.

Он одарил ее полуулыбкой, но сделал паузу, казалось, обдумывая это.

— Возможно, что он сексуализирует ее. А может, нет. Он играет в игры, как мы уже знаем. До какой степени, я не совсем уверен. Я бы придерживался непредвзятого мнения. Потому что, как мы также знаем, в этом есть доля правды.

Правда, о которой они знали, заключалась в существовании мистера Патча и, вероятно, учитывая его поддающиеся проверке «хобби», в том, что он делал с Дэнни Боем под видом «репетиторских занятий».

— Помимо игр с правоохранительными органами для собственного развлечения или в качестве мозговой игры, — сказала Сиенна, — как вы думаете, есть ли другие причины для этих записок? Мы с Кэт задавались вопросом, пытается ли он оправдаться. Намекают ли они на то, что он испытывает угрызения совести?

— Вероятно, что-то из этого здесь замешано, да. Или желание быть понятым. Он говорит нам что-то своими работами, при чем не обязательно напрямую. В каком-то смысле, я бы поспорил, он надеется, что ты раскусишь его ложь, чтобы найти правду.

Сиенна прикусила губу, не совсем уверенная, что поняла это заявление, поэтому она записала его, когда детектив Харрис задала вопрос о судебно-медицинской экспертизе записок, и Кэт ответила.

Профессор Витуччи взглянул на часы.

— К сожалению, вынужден сообщить, что мне придется уйти через несколько минут, так как у меня назначена встреча. Но, пожалуйста, не стесняйтесь обращаться ко мне по любым вопросам. Есть ли какие-нибудь последние вопросы, прежде чем я уйду?

— Только один, — сказала Сиенна. — Судмедэксперт подтвердил этим утром, что первая жертва, Шелдон Бил, был зарезан так, как описано в документах. Две другие, недавние жертвы, были задушены. Говорит ли это о том, что он пытается отличить себя от своей матери? Можно ли из этого сделать какой-нибудь вывод?

— Определенно существует различие между убийствами Шелдона Била и двух женщин. Я бы сказал, что главное различие, независимо от двух других убийц, заключается в ярости, присутствующей во время убийства учителя.

— Что имеет смысл, поскольку парень насиловал ее сына на их кухонном столе, когда она вошла в комнату, — сказала Кэт, и, хотя Сиенна смотрела на профессора Витуччи, она услышала твердость в тоне Кэт, как будто ее челюсть была плотно сжата, когда она произносила эти слова.

— Да, такой вид ярости, безусловно, имеет смысл, учитывая обстоятельства, — подтвердил профессор Витуччи. — Убийства с применением удушения, однако, не указывают на такую же степень ярости. Ненависть — да; ярость — нет. В общем, нанесение ножевых ранений — это убийство на почве сильной ярости, в то время как удушение является спланированным заранее.

Что до сих пор совпадало с историей Дэнни Боя.

Ингрид встала, прошла в переднюю часть комнаты и пожала руку профессору Витуччи, когда каждый из них встал, чтобы поблагодарить его лично. Профессор Витуччи попрощался со всеми, и Сиенна снова села, обдумав все, что он сказал, и просмотрела те несколько заметок, которые написала. Что-то мелькало в глубинах ее сознания, но она не могла уловить этого. Что она точно знала, так это то, что если бы то, что сказал профессор Витуччи об этом убийце, было правдой, жертв было бы больше.

И на данный момент они ничего не могли сделать, кроме как ждать, когда он нанесет новый удар.

Сиенна сглотнула, переминаясь с ноги на ногу, когда нажимала кнопку звонка. Дом был прекрасен. В средиземноморском стиле с двумя высокими пальмами по бокам от начала дорожки и еще большим количеством пальм, растущих позади дома. Сиенна не особенно сильно скучала по Рино с точки зрения пейзажа, или, по крайней мере, она не осознавала раньше, что скучала, но сейчас она внезапно поняла, что скучала по пальмам, каким-то небрежно величественным — оксюморон это или нет, но ей это нравилось. И закаты в пустыне, подумала она, запрокинув голову к небу, как тот, что пылал надо мной прямо сейчас.

Этот дом, эта улица… Это было именно то место, где она могла представить себе Мирабель.

Дверь распахнулась, и там стояла сама женщина, выжидательный взгляд которой сменился удивлением, а затем и слезами, когда она выкрикнула имя Сиенны, заключив ее в медвежьи объятия, пахнущие ландышами.

Сиенна издала сдавленный смешок, держа бутылку вина, которую принесла с собой, в стороне, чтобы не раздавить ее между ними. Мельком взглянув на нее, она увидела, что Мирабель по-прежнему красива, ее светлые волосы с проседью, но все в том же зачесанном вверх стиле, который она всегда носила, ее фигура по-прежнему подтянута.

— О, Боже мой! О, Боже мой! — восклицала Мирабель, отстраняясь и нежно прижав ладони к щекам Сиенны. — О, моя милая девочка. Когда Гэвин сказал мне, что ты вернулась в город, я чуть не потеряла сознание от счастья. Что ж, входи. — Несмотря на свое приглашение, она заключила Сиенну в еще одно объятие, не позволив ей пошевелиться ни на мгновение, прежде чем снова отстраниться. — Боже, ты великолепна. Посмотри на себя. Ты всегда была красавицей, но теперь, о, Боже, ты, должно быть, думаешь, что я просто неряха с растекшимся по лицу макияжем. — Она смахнула небольшие черные круги у себя под глазами, взяв Сиенну за руку.

— Привет, Мирабель, — сказала Сиенна, и она услышала непролитые слезы в своем голосе, когда поток утешения и любви, которые она всегда испытывала к матери Гэвина, захлестнул ее. Боже, она так сильно по ней скучала.

Мирабель обернулась, и Сиенна, подняв глаза, увидела Гэвина, небрежно прислонившегося к дверному проему и наблюдающего за ними с нежной улыбкой на губах. Их глаза встретились, и он приподнял подбородок.

— Рад, что ты смогла прийти, — сказал он.

Она слегка улыбнулась ему в ответ, ее взгляд скользнул по фотографиям на стене, тем самым, которые Мирабель вешала в своем передвижном доме много лет назад. Восьмилетняя Сиенна с щербатой улыбкой. Гэвин, играющий в школьном спектакле. Обе их выпускные фотографии. Она сглотнула. Мирабель хранила их. Все эти годы. И хотя те, где Сиенна и Гэвин были вместе как пара, теперь исчезли, те, где читалось то, что Мирабель считала Сиенну давно потерянной, но все еще любимой дочерью, остались.

— Заходи, я налью тебе выпить. Нам столько всего нужно наверстать, не так ли? Позволь мне взять это, — сказала она, забрав у Сиенны бутылку каберне, когда они вошли в просторную кухню с кремовыми шкафчиками, столешницами из белого мрамора и перламутровой плиткой на задней панели. Все оттенки белого каким-то образом прекрасно сочетались и придавали всему пространству ощущение свежести и тепла.

И какое бы вкусное блюдо ни запекалось в духовке, Сиенна ощущала чистый аромат лимона. Через раздвижные стеклянные двери сверкала вода в бассейне, большие камни образовывали водопад, который плескался и струился, изумрудно-зеленая трава окружала его, а также те высокие пальмы, которые она видела спереди.

— О, Мирабель, это просто прекрасно, — выдохнула она, оглянувшись по сторонам. — Ты заслуживаешь этого, каждую частичку.

— О, я не знаю, заслуживаю ли чего-либо из этого, но мой сын продолжает меня баловать.

— Я продолжаю пытаться, — сказал Гэвин. Он был красив в джинсах и рубашке на пуговицах, закатанной до локтей, демонстрируя сильные предплечья, когда поднял бокал с каким-то янтарным напитком, который пил, и сделал маленький глоток. — Но она все равно не позволяет мне купить ей машину.