Начать заново (СИ) - Котова Екатерина - Страница 1

Иногда ты забываешь о совершенно простых вещах, когда колесо времени закручивается, и ты бежишь, как белка на потехе у заездных циркачей, спеша сделать дела, которые может не так уж и важны? В такой суете теряется ощущение настоящего себя и меньше ощущается сам мир в абсолютном своем великолепие. Парадокс: спеша прожить жизнь, мы забываем о простом сейчас, которое и есть наша жизнь. Думаем ли мы, о том, как прекрасно наслаждаться моментом настоящего: где ты, с кем ты, какого ты возраста, как ощущает себя тело, что за погода за окном. Самые банальные вещи могут принести удовлетворение. Пожалуй, оценить всю прелесть совершенно обыкновенных явлений мы способны лишь, когда их лишаемся. Так, я ответила себе на вопрос о том, для чего же нам даны эти самые взлеты и падения, горе и радости. И ответ до банальности прост — для более глубокого ощущения жизни. Получается, тени даны нам, чтобы видеть картину в объеме. Иначе, что ты увидишь на холсте, выкрашенном лишь в светлые цвета?

Вот и сейчас я точно во сне вспоминаю, что всегда любила весну. Картинки мелькают перед глазами кадрами: шелест молодой листвы, нежные бутоны на вишне и яблоне. Как же хорошо было тогда. Я всегда ждала весну, чтобы воскресить в себе вновь ощущение праздника в душе. Цветень. Мой любимый месяц в колесе года. Это время, когда хочется просыпаться пораньше, чтобы застать эту тонкую красоту момента: услышать соловьиные трели по утру и теплыми сумерками, вдохнуть полной грудью запах весенней грозы, которую все чаще сменяет ослепительное солнце.

Когда я училась в пансионе, мадам Горшман — мастер по живописи, выгоняла нас на пленэр, и мы рисовали часами, сидя на маленьких складных стульчиках. Признаюсь, это было истинное удовольствие. Не то, чтобы безумное количество эскизов радовали меня, когда раз за разом наставница рвала листки навзничь или недовольно поджимала губы. Просто в это время так много сочных красок молодой листвы, которая лишь раз наливается таким ярким зеленым цветом. А как она пахнет! Земля, напитанная влагой за сезон, источает приятный аромат мха, чернозема, новых ростков. Вокруг взрываются бутонами цветы: лимонный лилейник, нежно-лиловая сирень, касатики-ирисы, звенящие своими маленькими головками ландыши. Все благоухает, воздух остро свежий по утру и ласково теплый днем, наполненный пьянящими ароматами весны. И всегда такое чувство на душе, что все только начинается, новые горизонты впереди!

Кадр за кадром: солнечны зайчики игриво проскальзывают сквозь еще прозрачную салатовую листву яблони, ветки которой практически не видно за гроздями распустившихся белых бутонов. Нежный ветер ласкает кожу на шее, путается в длинных темных волосах, туфли сброшены и мой юный смех раздается по всему саду. Новый любимец решил отвлечь меня от «домашних заготовок» для мадам Горшман весьма нетривиальным способом, вылизав лицо. На складках голубого платья виднеются следы травы и лап питомца, которого приютил наш старый конюх Эрнст. Собака была дворняжкой, попавшей в руки дядюшки Эрнсту по чистой случайности. Естественно, матушка была против лишней живности. Но светло-бежевая блестящая чуть удлиненная шерсть, красивая морда, умные шоколадные глаза и хороший нрав делали ее не хуже любого породистого терьера, что были модны у аристократов Россарии и она разрешила оставить щенка, который умилял просто одним своим видом.

— Лори! — хохотала я, отбрыкиваясь от ласкового зверя, заинтересовавшегося моими эскизами. Дружелюбная по своей натуре она всеми силами пыталась добраться до лица и вылизать его начисто. Но я отбрыкивалась. Листы мелованной бумаги рассыпались на светло-изумрудную траву, на которых виднелись эскизы изящных ветвей яблони с миндалевидными соцветиями крупным планом в нежных красках пастели.

— Эверис! — окликнул меня родной голос, я вскинула голову и, придерживая шляпку с белой лентой, с неподдельным нетерпением бросилась навстречу отцу, повиснув у него на руках. Он бережно прижал меня к себе большими ладонями, подсаживая на локте, не давая непоседливой собаке тоже вскарабкаться в его объятия.

— Совсем большая стала. — улыбнулся он открытой светлой улыбкой, ласково трогая меня за маленький еще девичий подбородок.

Мне одиннадцать, но я уже считаю себя невероятно взрослой дамой, которой еще дозволены шалости. Естественно, матушка так не считала. Какие шалости в моем возрасте? Впрочем, это ее мнение. Ноэль была со мной согласна, как и мой отец и поощряли причуды юности.

— Покажешь мне свои рисунки? — оглядел мои измазанные пастелью пальцы Вергард Вермхольд. Его медовые глаза, в уголках которых всегда крылась смешинка, никогда не укоряли за неподобающий вид или веселье, не позволительное в «приличном» обществе. И я страстно любила его за то, что он всегда был за меня и не пытался меня переделать. Только вот поняла я это уже потом, когда выросла. Тогда же я просто обожала отца за доброту, магию и приключения в его лаборатории, в которую он иногда брал меня с собой.

Взгляд отца сместился за мое плечо, и я увидела, как с крыльца к нам торопился дворецкий с зажатым письмом в руке.

— Юная госпожа, вас ищет матушка. — Брам оглядел с бесстрастным видом мой вид, и протянул письмо отцу. — Срочно.

Одной рукой отец бережно поставил меня на землю, другой забрал письмо и вчитался в строчки на дорогой бумаге с золотым гербом в виде льва в круге — эмблема императора.

— Красивый. — провела я по выпуклой печати на конверте и заметила, как привычно мягкое выражение лица папы сменяется беспокойством и небольшой складочкой между бровями.

— Что-то стряслось? — спросила я, привыкшая к тому, что отца частенько вызывали в командировки.

— Обсудим позже, цветочек. — убрал он бумагу в конверт.

В этот день я видела его в последний раз перед тем, как он уехал на фронт. В тот момент я еще не знала, что письма умеют разрушать жизни.

— Юная госпожа… — донесся до меня смутно знакомый голос, который вновь и вновь продолжал звать. Брам, что тебе надо? Я поморщилась, когда пространство мягко пошатнулось как на волнах, а в глаза хлынул яркий свет, заставляющий спрятать лицо. Воспоминание-сон развеялось, оставив после себя эту неуловимую дымку прошлого. Чуть пошевелившись, я поняла, что шея затекла, как и все тело, а правую ногу, подоткнутую под себя, закололо сотней иголок, напоминая, что каждой конечности нужен кровоток, а хозяйка оных заснула абы как. Я выставила руку, заслоняя солнечный свет и слепо заморгала. Темный силуэт мужчины всматривался в меня, но почти тут же отвернулся, хрипло проговорив:

— Очнулась. Вот и ладушки, вот и хорошо. Мы на месте. — мягко заговорил дедушка, в котором я опознала пилота дирижабля. Он закопошился у панели приборов, а я на секунду прикрыла глаза, переваривая случившееся, точно дурной сон. Череда событий вспыхнула тлеющей страницей моей жизни. Она сгорела точно пергамент в один миг, буквально за час, осыпая пеплом мои мечты и планы.

Говорят, темная магия имеет особый привкус и след. Теперь я точно знала, что носители темного дара действительно могли разрушить жизнь на корню. Байки — не сказки. Впрочем, Коэн Далл совершил невозможное практически без нее. Он одновременно и разрушил, и спас мое будущее, бросив финальную спичку на красивые листы намеченной судьбы. И сейчас слова, что когда-то сказала мне цыганка на площади Истана вспыхнули в голове с большим пониманием: «Иногда следует сжечь мосты прошлого, чтобы увидеть дорогу в будущее». И я сжигала, вернее это был принудительный пожар.

— Леди, — вывел меня из водоворота мыслей голос пилота, — за той дверью есть вода и полотенце. Что-то мне подсказывает путь еще долог. — обвел он меня понимающим взглядом, на что я благодарно кивнула и, размяв затекшие конечности, скрылась за указанной дверью.

За все то время, что я читала письма, а затем, как припадочная рыдала, Бакстер не проронил ни одного уязвляющего комментария. Он вообще молчал. Лишь когда я успокоилась и притихла, видела его сочувствующий взгляд. Но по имени он меня ни разу не называл и вообще никаких вопросов не задавал, за что я была ему благодарна вдвойне.