Моя в наказание (СИ) - Акулова Мария - Страница 31

Всё… Ужасно сложно.

Тру себя старательно и в то же время аккуратно. Бедра — особенно, а все равно задеваю оставленные Айдаром ссадины. Кривлюсь.

Знаю, что делать этого не нужно, но делаю. Потому что я такая. Мне и к нему ехать было не надо, но я же поехала…

Расслабляю пальцы, давая полотенцу спасть к ногам. Температура в ванной не изменилась. Спина, плечи, руки все еще влажные. Капли воды остывают, но дрожать я прекращаю.

Плевать.

Стираю запотелость с зеркала. Смотрю на себя… Занимаюсь откровенным мазохизмом. Сердце кровоточит, а руки тянутся.

Выставляю бедро вперед, веду по успевшим потерять насыщенность синякам. Айдар сжимал так сильно, что оставил на моем теле кучу недвусмысленных следов. Терял самообладание.

Я знаю, терял…

И если бы я хотела…

Одергиваю пальцы, но за полотенцем не наклоняюсь. Касаюсь живота, веду по ребрам, грудь обхожу, а вот шею сжимаю, как делал он, но далеко не так ощутимо. Воспоминания накатывают. Сбивают мне и сердечный ритм, и дыхание.

Еду выше, обвожу губы, которые долго еще пылали. Долго… Долго… Долго…

Так вот, если бы я хотела, я могла бы на него заявить. Могла сыграть ту, которой он меня рисует.

Но я вредить не хотела никогда. Только добра ему.

И за это он меня топчет.

Воспоминания о нашем отчаянном сексе вот уже три дня будят меня ночами и не дают спокойно проживать дни.

Я подставляю зеркальному отражению плечо. На нем — отчетливый укус. Вспоминаю ощущения, чувствую томительную пульсацию внизу живота.

Между ног с непривычки после полового акта с бывшим мужем слегка болело, но давно прошло. Остались только слишком яркие воспоминания об остроте, отчаянье, искренности и безнадежности.

Из слишком явно и остро пахнущей нашим сексом спальни мы разошлись, не разговаривая. Я — в душ. Айдар — к окну.

Мне меньше всего хотелось на него смотреть. Но под струями я продолжала что-то доказывать. Это лучше, чем плакать и осмысливать, до чего опустилась.

До чего он меня опустил.

Или я сама?

Запуталась…

Оделась в его роскошной ванной, чувствуя себя на ее фоне дешевкой. Была благодарна и себе, и Аллаху, что наклонилась за блузкой. И что мобильный с сумочкой оставила в прихожей.

Все, чего мне хотелось в моменте, это оказаться подальше. Вот только чертовы босоножки…

Их было видно наискось от двери в уборную. А вот Айдара — нет. Ни движения в комнате, ни дыхания, ни слов…

Я зачем-то подошла на цыпочках. Заглянула — сердце снова разогналось.

Он стоял на балконе. Курил. Как после нашего первого раза. Он так делает, когда что-то идет не по плану.

Презерватив убран. Кресло какого-то черта развернуто к стене. Тоже наказано, наверное…

Я понятия не имею, откуда во мне что тогда, что сейчас были и есть силы шутить.

Хотела воспользоваться шансом — в три шага к босоножкам, присела, схватила…

И вместе с порывом воздуха в комнату вернулся Айдар. А еще запах сигаретного дыма. И закрытый для меня черный-черный мир.

Он больше не жрал меня глазами. Не жалил словами. Не смотрел даже.

Произнес куда-то в мою область: «я тебя отвезу». Заставил мотать головой, как бешеную.

Я выдавила: «нет», поднялась с босоножками в руках, развернулась, чувствуя головокружение. Быстро до сумки, ее тоже схватила.

Дальше на локте опять сомкнулись пальцы. Я услышала такое долгожданное, снова раздраженное:

— Айка…

Не знаю, как смогла не крикнуть: «ненавидит тебя Айка!!! И душу твою черную ненавидит!». Просто высвободила руку. Он, как ни странно, отпустил.

Я уверена была тогда и уверена сейчас: горечь чувствую не я одна. Наказывать… Не сладко.

— Меня не нужно отвозить. Меня и трогать-то не нужно…

В ответ — усмешка в пол. Я помню, что мне хотелось замахнуться и…

Жмурюсь. Сжимаю-разжимаю кулак. Снова концентрируюсь на своем отражении.

Я очень четко помню, что оставила на мужской шее пару царапин. Теперь часто думаю — он их заметил? Тоже разглядывает? Ненавидит меня еще и за них или…

Быстро наклоняюсь за полотенцем и с яростью трусь. До красноты. До стертых с кожи прикосновений, которым уже три дня, Аллах… Три дня, а я по-прежнему стираю…

Я не позволила себя подвозить. Это превратилось бы в новую каторгу. Чтобы что? Дать ему словесно поглумиться? Повыспрашивать? Нормализовать вот такое отношение? Остановиться на трассе и трахнуть ещё разочек?

Я же знаю — ему было мало. Я же знаю, захочет снова…

Спросила только, насколько он приехал в город.

Вроде бы ко всему готовилась, а в итоге оглушило сухим: без сроков.

На моем «чего ты хочешь?» мы снова встретились взглядами. Не знаю, зачем я продолжаю это делать — пускать к себе. Оживлять в памяти. Нужно вычеркнуть, а лучше выжечь, но я не в состоянии.

Он ответил: «Сафие». В глазах я прочитала то, что должна была. И тебя. Но губы остались сжатыми.

Одевшись в пижаму, выхожу из душа и прислушиваюсь к тишине квартиры.

Наша с ним Сафие спит. Я проверяю входные двери, проходя мимо детской — силой заставляю себя не свернуть. Рядом с ней я хотя бы спать могу, но дочкина кровать узковата для двоих. Боюсь, так не высыпается она.

А еще хочу, чтобы до последнего не подозревала, каким жестоким может быть наш мир. Что для нее Айдар — праздник. Для меня — палач.

Берусь за глажку, когда мобильный в очередной раз за вечер вибрирует. Вижу имя абонента и переживаю прилив раздражения вперемешку с сожалением.

Леша.

Вздыхаю и ставлю утюг вертикально. Я игнорирую его всё это время. Задвинула на заднюю полку. В душе надеялась, он поймет намек — просто не надо. Но он настойчиво пытается. Боюсь, рано или поздно приедет…

Поэтому настраиваюсь и беру телефон в руки. Отхожу к окну, прижимаю к уху, смотрю вниз…

Айдар больше не приезжал к нам без спросу. А я не знаю, как умудряюсь чувствовать тоску. С ним плохо, без него тоже.

— Алло, — обращаюсь к другому.

— Аль… — Леша пристыжено молчит. А я не чувствую ничего. Если бы это было первое предательство в моей жизни, может хотя бы поплакала, как однажды на лавке во дворе у Мити. А сейчас… Я разучилась ждать от мужчин хотя бы чего-то хорошего. — Ты неправильно поняла все… Зачем вообще приехала?

Улыбаюсь. Конечно же, это я виновата, что приехала. Что увидела. Что поняла неправильно.

— Леш, не надо оправдываться, я все понимаю. И я же давно говорила — тебе нужна хорошая девушка, а не мать-одиночка…

В трубке — тишина. Мне кажется, Леша еще немного за меня цепляется. А я за него — ни капельки. Что у нас будет после вечера в гостинице?

Ни с кем у меня уже ничего не будет. Я это чувствую.

— Дай мне шанс, Аль… Я хочу быть с тобой.

Вздыхаю. Вслух «нет» не говорю, но Леша не такой дурак, чтобы не услышать его между строк.

Молчим. Нужно пожелать ему хорошей жизни и скинуть. В идеале — бросить номер в блок. Айдар был бы доволен. Но я медлю. А потом цепенею:

— Ты меня на расстоянии держишь из-за Салманова?

Сердце подскакивает к горлу. Нужно себя не выдать, но я закашливаюсь. Оглядываюсь, как воришка. Сильнее прижимаю мобильный к уху.

— Из-за какого Салманова? — Задаю глупый вопрос. Слышу Лешкину усмешку. Пару секунд тишины. Дальше — вздох.

— Я не знал, что у тебя какие-то дела с Салмановым, Аль… Но я же и не совсем дурак. Он к нам в суд приходил. В гости к главе. Друзья старые… Я видел, как он его провожал. Узнал мужика из парка. Потом разузнал немного…

От волнения начинает тошнить. Господи… За что мне это всё, господи?

У него везде друзья. Везде связи. Ему везде рады. Он меня раздавит. Наиграется — раздавит…

— Он отец твоей дочери, Аль?

Проигнорировав вопрос парня, тараторю:

— Всего доброго тебе, Леш. Не звони мне больше, пожалуйста. — Скидываю и отворачиваюсь от окна. Окидываю гостиную взглядом. Понимаю, что паниковать поздно, но как же не запаниковать?

Я — водичка. Он — отрава. И он тоже везде просочился.