Моя в наказание (СИ) - Акулова Мария - Страница 68

Едим в тишине. Уверен, вдвоем благодарим Аллаха, что у нас есть дочь, которая заполняет собой все пространство и маскирует всю неловкость, боль, проблемы. Провалы. Обвалы.

Я несколько раз благодарю Айлин и хвалю ее умения. Она смущается. Сама рвется убирать со стола.

И я не против, но все равно ссаживаю Сафие, предварительно вытерев салфетками каждый пальчик, отправляю мыть руки, а сам встаю с полупустым блюдом.

Айка чистит тарелки для посудомойку.

Я останавливаюсь рядом и опускаю блюдо на столешницу. Стою боком. Смотрю на нее. Замечаю, что по рукам бегут мурашки. Кожа гусиная. Волоски дыбом.

Она колеблется несколько секунд. Может и хотела бы сбежать, но, видимо, решает, что раз уж встала…

С решительным вздохом откладывает салфетку. Складывает руки на груди, защищаясь, но голову на меня все равно поворачивает.

Я слышу тихое:

— Прости меня за вчерашнее. Я слишком… Драматична…

Неуместно, но улыбаюсь.

Делаю шаг ближе. Она отпрянуть хочет, я тянусь пальцами к шее. Проезжаюсь, касаюсь подбородка. Его даже вскидывать не нужно. Идеальные четкие линии направлены в сторону моего.

— А что мне сделать, чтобы ты меня простила? — Взгляд съезжает. Она не знает. И я пока не знаю. Но сделаю. — Подумай, пожалуйста.

Поглаживаю кожу. По пальцам током бьет жизнь. Я вроде бы сыт, но изголодался. Хочу припасть к источнику.

— Сафие сильно испугалась? — Айлин спрашивает, заходя на более безопасную местность. Как всегда, родителями нам быть легче. Она хмурится, я улыбаюсь.

Мы вдвоем слышим, что наш ребенок даже из ванной с нами разговаривает.

— Она боец. Сказала, что мама стала спящей красавицей. Вы с ней читали такую сказку.

Кивает. Хочет оставить подбородок, а вместе с ним и взгляд, внизу. Я не даю. С нажимом веду вверх.

Жадно хватаю свои крохи внимания.

— Попросила получше тебя целовать. Сказала, так ты проснешься на дольше.

Я не шучу, а она улыбается. Подается затылком немного назад, я послушно отпускаю.

Становится хуже, чем было, когда держал. Хочу верить, ей тоже. Но точно не знаю.

— Анне, пятно вот тут поставила! — Сафие возвращается на кухню громко. Тычет в свою футболку. Айка тут же переключается.

Малышка оббегает стол и врезается в маму. Тонкие руки отточенным движением скатываются от детской макушки вниз.

Теперь уже у меня мурашки от осознания, насколько же они важны друг для друга. И насколько важны для меня.

— Ничего. Постираем. — Айка приседает. Рассматривает лицо, которым я за этот месяц так и не смог налюбоваться. Наш ребенок — это фантастика. Я не подозревал, что внутри меня может быть столько чистых светлых чувств.

Айка ведет по длинным, волнистым каштановым волосам.

Я вспоминаю, как боялась посмотреть на неё в первый день. Я тоже чувствовал ее страх. Панику. Отчаянье даже.

А сейчас не боится. И это такая, сука, ее личная победа…

Сафие, возможно, даже неловко под таким пристальным взглядом. Она сжимает мамины щеки и начинает целовать.

Обнимает. Ластится. Я слышу шепотом на ушко тайное:

— Я скучала, мамочка…

Айка в ответ зарывается носом в ее волосы. Давит в себя крепко:

— И я по тебе, кызым. Я очень тебя люблю.

Айлин

Моя жизнь становится на какую-то новую, пока что неизвестную мне, колею. Я не чувствую себя волшебным образом исцелившейся.

Я встала. Это факт. Я жить хочу. Тоже. Я возвращаю себе способность чувствовать. Со страхом, но открываю сердце для своей дочки. Вспоминаю, как прекрасно ее любить.

Но силы не хлынули в меня потоком. Каждое пробуждение по-прежнему дается с трудом. Далеко не на все хватает энергии и мотивации. От мыслей, что всю ответственность за нас с Сафие снова придется взять на себя — холодный пот выступает на спине. Я полагаюсь на Айдара, осознавая, что делаю это на свой страх и риск.

Мне мало времени. Нужно еще. Чтобы всё переварить. Чтобы обрести себя и свой смысл. Потому что… Я их потеряла.

Понимаю, что назад мы с Сафие уже не вернемся, но куда будет двигаться дальше — еще нет.

Испытываю неизменную благодарность Ирине, которая по-прежнему приходит и занимает моего ребенка, давая мне возможно передохнуть, углубиться в себя. Подумать. Поспать. Погулять. Книжку прочесть.

Это кажется постыдным и запретным. Ничего личного у меня не было вот уже пять лет. Но я со страхом привыкаю к тому, что существует и другая Айлин. Не только мать, но и просто человек.

С ранами. Болью. Проблемами. Эмоциями, которые приходится прочувствовать, а не заталкивать в себя, пряча под улыбкой.

Айдару я тоже благодарна, хотя чувства к нему по-прежнему слишком смешанные. И слишком будоражат.

Животный страх отпустил. Ассоциация с абсолютной, уничтожительной, опасностью тоже. Я верю в искренность его слов, сказанных не только той ночью, но и в целом на протяжении нашего сложного-сложного пути. Он — не чистое зло. Но при желании может им стать. Как и любой человек. Да даже я.

С брюками, «наркотиками», поездками в гостиницу, предложением лечь под другого — это было очень жестоко. Мы вдвоем понимаем, что слишком.

Но кроме этого было и то, что списать со счетов невозможно. Стремление. Боль. Ломка собственных запретов. Непережитая любовь. Нами двумя, как оказалось.

Наказание — как путь к прощению. Только не меня, а собственной слабости, которой стала я.

Сложно? Очень. Вот и мне так. Сложно…

Тем не менее, Айдар, будучи топ-адвокатом, потом топ-прокурором и в итоге топ-бизнесменом ожидаемо оказался топ-отцом.

Мы живем под одной крышей, но внимание Сафие все равно делим. Ни язык не повернулся бы назвать нас семьей, ни сердце в это не поверило бы. Сейчас мы родители.

Через день укладываем ее спать. Распределяем обязанности и время. Я больше не чувствую к нему той ревности, которая сжигала изнутри поначалу. Айдар — хороший папа. Что бы я ни говорила со зла в ту ночь (пусть и искренне), сейчас в душе живет уверенность, что ее-то он как раз защитит. Надеюсь, я стала для него уроком. Думаю об этом без злорадства. Просто ему правда нужно было знать: я не верю мужчинам. Меня предал каждый, начиная с отца. Для своей дочери такого я не хотела бы. Поэтому он должен быть другим.

Между собой мы с Айдаром конечно же общаемся. Он меня волнует. Но спектр чувств к нему — совсем не тот. Это, наверное, хорошо, но точно я не знаю.

Поначалу мне было стыдно за море выплаканных слез. Постепенно стыд потупился. Неловкость осталась. Рядом с ней — ноющая боль и непонимание, чего хочу и к чему готова я.

К чему готов он — говорят глаза. Жгут меня и жрут. До дрожи и поджатых пальчиков. Иногда мне приходится трусливо сбегать, чтобы не поторопиться с глупостями. Иногда, сбежав, я жалею. Но чаще — нет.

Бывают минуты, когда тошнота возвращается. Накатывают воспоминания о грязи, в которую меня с его легкой руки макали.

Он знает, что у меня ни черта не было ни с Буткевичем, ни с кем бы то ни было. Эта боль тоже вылилась со слезами. И вроде бы что мне пересуды чужих людей, правда же? Они меня не увидят больше. Я их — тоже. А все равно мерзко.

Я не так давно узнала, что Сафие теперь — Салманова. Все происходит очень быстро и без особой заботы о процедуре, когда твой бывший муж — обросший связями денежный мешок.

Меня триггерит разность наших с дочкой фамилий. Это неправильно, так быть не должно. Но… Об этом я молчу.

Главное, что он оказался достаточно сильным, чтобы в сложный момент наш ребенок не остался на попечении у посторонних людей, которым он совсем не нужен. За это я прощаю Айдару многое.

А что и как прощать за себя — пока не поняла. Буду ли. Стоит ли. Как…

Я готовлю для него янтыки и с замиранием сердца слежу, как ест. Сердце реагирует на присутствие рядом, запахи, взгляды, касания. Я исподтишка иногда наблюдаю, как ведет себя с Сафие.