Главред: Назад в СССР. Книга 3 - Савинов Сергей Анатольевич - Страница 5

– Спасибо, Анатолий Петрович, – я улыбнулся. – Приятно слышать. Но мне и на моем месте хорошо.

– И слава богу, – пробормотал Краюхин. – Давай рассказывай уже. И почему, кстати, раньше не сообразил? Или стесняешься кого-то?

– Я думаю, для начала достаточно нам все это обсудить втроем. А потом уже донести до остальных.

Первый секретарь и чекист пристально смотрели на меня. Каждый по-своему: Краюхин с надеждой, Поликарпов с интересом. Что ж, уверен, я не разочарую обоих.

– Эксперимент нужно расширить, – наконец, я решился. – Если мы будем работать исключительно на опровержение, получится, что мы только оправдываемся…

– Погоди, – Краюхин заиграл бровями, что у него означало сильную степень раздражения и непонимания. – Ты же сам тут при всех говорил, что мы должны в полемику с диссидентами вступить! А сейчас почему заднюю дал?

– На опровержениях я по-прежнему настаиваю, – я улыбнулся. – Просто это не должно стать нашим единственным оружием. Если хотите, это только оборона позиций, а нам нужна контратака.

– Так-так-так, – Краюхин забарабанил пальцами по столу. А вот это хороший признак.

– И как же мы должны контратаковать? – прищурился Поликарпов.

– В двух направлениях. Одно пока опущу, а второе… Мы должны перетянуть на свою сторону умных диссидентов вроде Котенка.

Первый секретарь и чекист молча слушали, не споря и не перебивая. Так что я продолжил, пока они не передумали.

– Вот только мы сразу должны принять, что у них будет совершенно иное мнение. Даже несколько мнений, причем довольно противоречивых. Плюрализм. Взять Котенка, – я посмотрел на Евсея Анваровича. – Он ведь вам нужен, чтобы выпускать пар, чтобы он выражал мнение меньшинства несогласных. Но если наше общество едино, то противники разрозненны. Котенок – либерал. А ведь наверняка же в городе еще есть монархисты…

– Есть, – подтвердил Поликарпов. – И «зеленые» есть, как их на Западе называют.

– Экологи? – уточнил я.

– Они самые, – кивнул чекист. – И самая яркая их представительница – Аэлита Ивановна Челубеева.

– Аэлита Ивановна? – Краюхин, услышав знакомую фамилию, поморщился. – Не к ночи будь помянута.

Я тоже сразу же вспомнил, кого имел в виду чекист. Бодрая активная старушка по кличке Кандибобер обивала пороги всех мыслимых учреждений, таская с собой сумку на колесиках, забитую воззваниями. Открытое письмо в защиту Каликинского леса, петиция против сброса сточных вод в Любицу – в целом Аэлита Ивановна мне нравилась как человек. Ничего плохого не делала, никого свергнуть не призывала, а жалела букашек и зверушек. Говорят, во дворе ее частного дома жило не меньше пяти барбосов и полтора десятка разномастных кошек. И всех она подобрала на улице.

С другой стороны, добейся она успеха, закрой хотя бы один завод, и что дальше? Без работы останется полгорода, и это в Союзе нас не бросят, а в девяностых сказали бы: выживайте, как умеете. И, возможно, через месяц голодовки собаки и кошки гражданки Кандибобер пообедали бы в последний раз уже ей самой. Ох, что-то не туда меня потянуло. Наверно, от напряжения. А с тетушками такими просто нужно работать: перенаправлять энергию в конструктивное русло, без максимализма. Пусть требует не полного запрета стока, а установки очистных сооружений. Чтобы и природу сохранить, и страну без промышленности не оставить, а людей без работы.

– Чудаков у нас, Евгений Семенович, много, – продолжил тем временем Поликарпов.

– А нам не нужны чудаки, Евсей Анварович, – возразил я. – Нам нужны люди, которые умеют отстаивать свою позицию. И ключевое определение – последовательно. Не как наверняка известный вам Электрон Валетов, который с тарелочками контактирует, а как тот же Котенок.

– И зачем нам именно сильные оппоненты? – Поликарпов не спорил, он хотел правильно уловить мою мысль.

– Они будут задавать вопросы, до которых на кухне или в курилке пока не додумались… – я поднял руку, чтобы меня не останавливали. – И тогда мы в свою очередь сможем на них ответить, успеем подготовиться.

– К чему? – уточнил чекист.

– К тому, чтобы если… вернее, когда что-то подобное скажет провокатор, наши люди сумели бы достойно возразить.

– Знать ответы недостаточно… – и опять Поликарпов не спорил.

– Это первый шаг. Если мы тоже последовательно будем работать, то научим людей и самих думать, разбираться, смеяться над теми, кто пытается навешать им лапшу на уши, пользуясь моментом.

– Хорошо… Тогда Голянтов, – чекист кивнул и, словно ничего и не было, вернулся к обсуждению возможных оппонентов. – В миру Вадим, а среди своих – Варсонофий. Служитель единственной в Андроповске действующей церкви.

– Не слышал о нем, – я покачал головой. – Чем он может быть интересен?

– Активный сторонник восстановления Успенского собора, – ответил Краюхин. – Того, что раньше стоял на месте городского парка…

– Тот самый парк на костях? – я понимающе кивнул. – Слышал. Значит, этот отец Варсонофий сможет стать голосом верующих.

– Женя, ты к чему, вообще, клонишь? – не выдержал первый секретарь. – При чем тут священники? Вы что мне тут устроить хотите? Дать высказаться? Всем этим клоунам?! Это уже перебор, Кашеваров. Тебе никто это не позволит сделать. Я! Не позволю! В первую очередь!

– А как же гласность, товарищ Краюхин? – напомнил я. – В партии ее разве просто так придумали?

– Опять ты за свое, Женя! – Анатолий Петрович рубанул воздух ладонью. – Мы ведь уже обсуждали с тобой перед тем, как ты историю того ликвидатора выдал!.. Как его там? Садыкова! Забыл уже? Гласность нужна не для того, чтобы страну грязью поливать или всякой шушере слово давать! Критика, Кашеваров! Здоровая адекватная критика, а не оголтелая антисоветчина!

– Я и говорю про критику…

– Помолчи! Я еще не закончил! Ты знаешь, чего Кандибобер добивается? Чтобы мы все заводы закрыли в городе! В Европе, говорит, уже ловушки какие-то на трубы ставят! А Андроповск, мол, чем хуже?

– Я так понимаю, она тоже предлагает эти… ловушки использовать? – уточнил я. Возможно, старушка не так плоха, как я изначально про нее подумал.

– Именно! – подтвердил Краюхин и неожиданно успокоился. – Да это все будут делать, Женя, будут! И выбросы постепенно снизятся… Просто она хочет все и сразу. Остановить производство, пока уровень вредных веществ не придет в норму. А куда я людей дену? Как я поставки продукции зарублю?

– Вот и надо это объяснять, – я снова терпеливо улыбнулся. – Каждый из этих людей – Котенок, Кандибобер, Голянтов – задают нам вопросы от лица части общественности. Пока они делают это адекватно, не переступают черту, мы с ними разговариваем. Отвечаем им, заодно разъясняем населению нашу позицию. Подробно рассказываем, что уже делается, что можно сделать, а что – просто популистская болтовня.

– Я так понимаю, что в основном это все будет идти через газету? – Поликарпов уже ухватил суть моей идеи, но не до конца. – Вот только не превратится ли тогда районка в поле для словесных баталий? Если каждую претензию так разбирать, полос не хватит… На ежедневку тогда предлагаете перейти?

– В идеале, – принялся объяснять я, – нужно открыть новую площадку для выражения мнений. Необязательно печатное издание, хотя вскоре это все равно потребуется… Пока я предлагаю оставить это на перспективу вечерки. А на постоянной основе – дискуссионный клуб. С жесткими правилами. Кто не вписывается, как этот Смелый из боевого листка, тот остается на обочине информационной повестки. И ответственность несет по всей строгости закона.

– Ты понимаешь, что тогда будет? – Краюхин одним махом выпил половину стакана крепкого горячего чая, который внесла Альбина. – Ты видел, что сегодня произошло после статьи в твоей газете. А что начнется, когда всем высказываться можно будет?

– Не всем, – я вновь покачал головой. – Только тем, кто примет наши правила игры. Знаете, как у детей… Нарушаешь – с тобой никто не играет. Единственное отличие – во взрослой жизни и ответственность взрослая. По всей строгости советских законов. И люди это увидят. Читатели, я их имею в виду. Адекватно критикуешь, доносишь свою позицию – к тебе прислушиваются. Грязью поливаешь – это твой выбор, пеняй на себя. Помните, я в начале сказал, что нам надо контратаковать в двух направлениях? Там вот, если одно – это трибуна для тех, кто готов сотрудничать, то второе – это война.