Странные игры - Омер Майк - Страница 2

Лаура держала пластиковое яичко, делая вид, что разбивает его о край сковородки.

– Жаришь яичницу? – заметила Робин. – Омлет или глазунью?

– Глазунью, – пропела Лаура, отложила яйцо и передвинула сковороду.

– М-м-м… Выглядит аппетитно.

– Готовлю для тебя.

– Для меня? Огромное спасибо… Обожаю яичницу!

Сегодня от девочки исходило спокойствие, впрочем, как и на нескольких последних сеансах. Впервые Робин встретилась с ней год назад – тогда Лаура была напряжена, замкнута и страшилась всего на свете, однако двенадцать месяцев психотерапии улучшили ее состояние. По словам Бет, матери Лауры, ночные кошмары дочку мучить почти перестали. Пожалуй, вскоре придется сказать, что курс подошел к концу. При этой мысли Робин ощутила печаль – сеансы с Лаурой доставляли ей удовольствие.

Девочка вручила ей пластмассовую тарелочку и вилку.

– Все, готово! Я еще добавила несколько картофельных оладий.

– Ух, слюнки текут! – Робин притворилась, что ест воображаемое блюдо. – Правда вкусно!

Лаура радостно улыбнулась и, отвернувшись от кухоньки, огляделась. Робин следила, как девочка осматривает уже привычную ей игровую зону.

Стены комнаты были выкрашены в кремовый оттенок, на полу лежал бледно-голубой ковер, а занавешенное окно пропускало внутрь достаточно солнца. Робин сделала все, чтобы цветовая гамма настраивала детей на спокойный лад. Вдоль одной из стен шел ряд из четырех полок, заставленных пластмассовыми игрушками. С другой стороны стояла миниатюрная кухонька, пластиковый столик, за какими обычно сидят врачи, и кукольный домик. У окна Робин пристроила маленькую песочницу и небольшой желтый стол с разложенными на нем цветными карандашами, бумагой и акварельными красками.

Лаура двинулась к песочнице.

– Можно я здесь немного поиграю?

– Конечно, если хочешь.

Девочка знала, что в игровой зоне ни с какими ограничениями не столкнется – именно этого Робин и добивалась. Осознание полной самостоятельности и контроля над обстановкой для процесса лечения значили очень многое.

– Во что будем играть? – спросила Лаура, остановившись у песочницы, и Робин подошла ближе.

– Хм… Например, в «До и после». Не возражаешь?

– А что это за игра?

Робин присела на корточки рядом с маленькой пациенткой, и их головы оказались на одном уровне. Взглянув на девочку, она вспомнила свою фотографию в рамке, висевшую в гостиной у матери. На фотопортрете ее лицо было круглым и пухлощеким; большие карие глаза полны любопытства, рыжие волосы рассыпались по плечам… Теперь детская округлость пропала, хотя мать настаивала, что Робин все еще следует «работать над собой». Что именно она имела в виду – непонятно.

Лаура застыла в ожидании, и Робин начертила на песке две линии, разделив песочницу на три равные части.

– В «До и после» играют так: здесь будет «до», – указала она на левую сторону. – Возьми с полки игрушки и расставь их так, чтобы я поняла, как ты себя чувствовала до исчезновения Кэти.

Девочка задумчиво посмотрела на песочницу, затем подошла к полке с игрушками и внимательно их изучила. Робин следила, как она выбирает фигурки. В прошлом году сеансы посещали четыре ребенка из ее родного Бетельвилля – и всех привели к ней в результате похищения Кэти. А если считать ее племянницу Эми, лучшую подружку пропавшей, – то и все пять. Как и взрослые жители городка, дети испытывали приступы страха и неуверенности после исчезновения девочки – правда, в отличие от своих родителей, имели весьма смутное представление о произошедшем. Вчера подружка была здесь, а сегодня куда-то делась… Родители и учителя в подробности не вдавались. Кэти так и не нашли, потому версии по Бетельвиллю гуляли самые противоречивые. Детям говорили, что она умерла, уехала в путешествие или потерялась. Когда ребятишки начинали обсуждать случай с Кэти в школе, гипотезы переплетались и лишь усиливали страх и смятение. Похитителя не поймали, и он превратился в зловещее чудовище, которое таится в шкафах или под детскими кроватями и – того и гляди – придет за новой жертвой.

Лаура вернулась к песочнице с полной пригоршней игрушек и поставила их на песок.

– Это ребята из школы, – объяснила она, – а вот это мы с Кэти.

Поместив фигурки двух девочек бок о бок, Лаура развернула их так, словно те держатся за руки.

– Девочки выглядят веселыми.

– Они неразлучны. Любят встречаться в парке, ходят друг к дружке с ночевкой…

– По-моему, остальные дети тоже счастливы? – полувопросительно заметила Робин, посматривая на расставленные пациенткой игрушки.

Фигурок мальчиков и девочек в кабинете имелось всего восемь, и Лаура дополнила группу чем пришлось, взяв с полки Губку Боба, Дональда Дака и Питера Пэна.

– Они играют в догонялки, – придумала Лаура. – Все счастливы, потому что еще не знают.

– Не знают чего?

– Не знают, что иногда с детьми случается что-то ужасное, – пробормотала Лаура. Поставив с краю фигурки пожарного и балерины, она пояснила: – Мои родители.

– Они тоже держатся за руки.

– Ага. Мама с папой никогда не ругаются и не боятся ни плохих людей, ни разных вирусов.

Подобно многим пациентам Робин, Лаура связывала между собой пандемию и похищение Кэти, хотя пандемия началась за год до потрясшего город события. Обе катастрофы обрушились словно волны цунами, и Бетельвилль под их ударами пошатнулся.

Лаура осмотрела фигурки, а затем придвинула двух девочек еще ближе друг к другу и сообщила:

– Готово.

– Отлично. – Робин указала на среднюю часть песочницы. – Сюда мы поставим игрушки, которые покажут нам, как ты себя чувствовала после исчезновения Кэти.

– Можно передвинуть несколько фигурок из «до»? – Девочка глянула на нее.

– Если это необходимо – то да.

– Ага, хорошо.

Немного повременив, Лаура снова пошла к полкам и остановилась в раздумьях.

Именно подобную цель и преследовала игровая зона в кабинете Робин. Взрослые могли поведать психотерапевту о тяжелых и болезненных для них событиях, осмысливая их в разговоре, а вот детям вербальный компонент давался хуже. Просто сообщить – мол, лучшая подружка Кэти пропала, и никто не знает, куда она делась, – еще не значит рассказать о своих эмоциях, о чувстве потери. Лежа ночью в кровати, ребенок боится, что с ним случится то же самое. Детскими репликами не передать обиду на родителей, не дающих своему чаду прямых ответов.

Робин же предоставляла маленьким пациентам место, где те могли поделиться своими опасениями самым естественным для себя способом: кто-то выражал внутренние страхи в игре, другие – в рисунках. Робин мягко подталкивала их в том направлении, на котором необходимо сосредоточиться.

Лаура вернулась с пластмассовым малышом и заборчиком от игрушечной фермы. Малыша она поставила в центр средней части и огородила его забором.

– Ребенок выглядит одиноким, – проговорила Робин.

– Ну да. – Лаура поправила заборчик. – Она и правда одинока. Все время плачет.

– Наверное, ей страшно одной…

Девочка поместила две изображающих родителей игрушки за ограждением, но по разные стороны.

– Родители не выпускают ее из дома… – Она вздохнула. – Говорят, так будет лучше. Надо сидеть в домике, потому что за ней охотятся плохие люди. И с другими детьми играть нельзя – вокруг полно вирусов.

– Родители ее защищают.

– Ага.

– За руки они теперь не держатся…

– Не держатся. Все время грустят и ругаются. Мамочка хочет куда-нибудь переехать, но папочка говорит, что дочке нужно встречаться с друзьями. Мама с ним спорит и часто плачет. А девочка скучает по подружке, не знает, что с ней случилось…

Лаура погрузилась в молчание. Робин собралась продолжить разговор, но девочка поднялась и снова направилась к полкам. Выбрала Скелетора[1] из сериала «Хи-Мэн» – зеленого скелетика в бордовом плаще. У Робин на полках имелось несколько подобных страшноватых игрушек – такие детям тоже требуются. Например, жестокий отец вполне может превратиться в пластмассового людоеда, а задиристая сестренка – в покрытую бородавками ведьму. Каждой из этих фигурок маленький пациент был вправе всячески манипулировать и даже их наказывать – таким образом у ребенка возникало чувство контроля над ситуацией, которого в обычной жизни ему не хватало.