Авиатор: назад в СССР 11 (СИ) - Дорин Михаил - Страница 31

— Не жалеют, бойца, — улыбнулся Николай, заглядывая в воздухозаборник. — Здесь, наверное, ещё и катапультирование раздельное?

— Да. Странно, что ты такие вопросы перед полётом задаёшь, — посмеялся я.

— В голову просто пришло. Просто уже столько машин перепробовали и каждая по-своему уникальна и особенна.

За спиной послышались чьи-то разговоры, и я повернулся. В паре десятков метров уверенной походкой и активно жестикулируя, шли Федотов и Меницкий. Коля даже решил волосы пригладить, будто красивую девчонку увидел и боится показаться некрасивым.

— Сергей, как дела? — поздоровался со мной Федотов, а затем пожал руку и Морозову.

— Всё хорошо, а у вас?

— Жарко, как видишь, — посмеялся высокий и плечистый Меницкий.

Александр Васильевич, как всегда, был в кожаном комбинезоне и протирал залысину. Меницкий же расстегнул свой комбинезон нараспашку, охлаждаясь на весеннем ветру.

— Как ребята дела? Учёба продвигается? — спросил Федотов.

— Без замечаний, — буквально доложил Морозов.

Как будто первый раз видит столь известных лётчиков! У нас теоретические занятия эти двое несколько раз вели.

— Не напрягайся, парень, — похлопал Колю по плечу Меницкий.

Мы ещё пару минут пообщались и за «большими» людьми подъехал микроавтобус «Раф». Только когда автомобиль отъехал на достаточное расстояние, Морозов расслабился.

— Ты бы не хотел у них работать? — спросил Коля.

Не говорить же ему, что меня и Швабрина уже рассмотрели к распределению туда. Однако это всё пока что слова.

— Хочу, но сейчас нам надо лететь. Хватит прохлаждаться, — сказал я и подтолкнул Морозова к стремянке.

Запуск произвели, запросили выруливание, и через несколько минут я уже прогревал двигатели на исполнительном старте. Не первый раз уже я в кабине этого настоящего чуда инженерной мысли. С каждой секундой чувствуешь, как этот самолёт хочет разогнаться по полосе и взлететь как можно выше. Быть в небе быстрее всех и не останавливаться.

— Секундомер… время, — сказал Коля по внутренней связи.

— Гордый, 088, взлёт, форсаж, — запросил я в эфир.

— Взлёт разрешил, — ответил руководитель полётами.

Разбег по полосе. Морозов следит за скоростью и докладывает о её изменении. На указателе 380 км/ч, нос поднят, и я аккуратно отрываю самолёт от ВПП.

— Шасси… убрано, — проговариваю я по внутренней связи. — Набираем 600 метров.

Форсаж выключил. По команде руководителя полётами отвернули в пилотажную зону. С Николаем договорились, что маневрирование будем выполнять поочерёдно. Чтоб ему в задней кабине было не скучно.

Уже идёт 20 минута полёта, а нам ещё крутиться и крутиться. Морозов даже расстроился, что так долго придётся летать.

— Ты же хотел больше налёта. Вот и получай, — посмеялся я.

— Вынужден согласиться, — ответил Коля.

Самолёт хорошо входит в один разворот за другим. Ограничений по углу атаки и крену не превышаем, а Морозов и вовсе держит все параметры на градус, а то и два меньше, эксплуатационных. Ещё минут десять работы и можем возвращаться. Краем глаза смотрю за топливом. Всё же отложился в памяти у меня тот случай с опасной вибрацией двигателя. Сейчас показания в норме. Однако топливо расходуется быстрее, чем это должно быть. Гораздо быстрее.

— Коля, секундомер, — сказал я.

— Уже включил. Топливо? — спросил он.

— Точно так. Слишком быстро уходит.

Ритм расхода топлива меняется всё больше и больше. Задание надо прекращать.

— Гордый, 088, задание прекратил, топливо быстро уходит, — доложил я, разворачиваясь в сторону аэродрома.

— Вас понял. Остаток ваш?

Определить было сложно, поскольку показания топливомера и расходомера менялись постоянно. И всё в сторону убывания.

— Остаток 10, но быстро уходит.

— Понял вас, — ответил руководитель полётами.

Пока с ним разговаривали, килограммов 200 керосина успели потерять. До аэродрома ещё лететь и лететь, а у нас темп расхода порядка тонны в минуту.

Топливо продолжало быстро уходить. Двигатели перевёл в дроссельный режим. Пытался выбрать более экономичный вариант полёта. В эфир постоянно запрашивали с земли, но сейчас было совсем не до них.

— Гордый, 088, посадка с ходу, как приняли? — вышел я в эфир.

— Понял, обеспечим, — громко сказал руководитель полётами, и радиообмен прекратился полностью.

Не знаю, попадал ли кто в подобную ситуацию. Мысли сейчас были только о том, чтобы аэродром появился как можно быстрее. Это даст хоть какую-то уверенность в счастливом исходе полёта.

Дальность 25 километров и стало совсем всё печально. Показания топливомера были уже рядом с отметкой «500 кг-0». Ещё немного и стрелка начнёт болтаться между этими значениями. Через минуту выключатся двигатели и на этом всё.

— Коля, давай прыгай! Дальше я сам, — дал команду Морозову, но ответ меня поразил.

— Или вместе — садимся. Ну, или… ложимся, — ответил он, придав окончанию фразы похоронный оттенок.

Из того самого «ложимся» ещё никто не возвращался.

Произошла сложнейшая ситуация, которая могла бы любого заставить растеряться. Но присутствие на борту ещё одного человека придаёт уверенности. И я верю, что нам удастся сесть. Вопрос только как⁈

— Серый, топлива почти нет. Минута и движки встанут. До точки 23 километра, — подсказал мне Коля.

Я бросил взгляд на землю. Вокруг одни посёлки и деревни. Дороги есть, но садиться на них та ещё авантюра.

— Тут некуда сесть. Надо попытаться тянуть до аэродрома.

Впереди уже можно разглядеть окрестности Циолковска. Скоро должна появиться серая полоска ВПП.

Обстановка продолжала накаляться. В голосе Морозова были уже слышны высокие ноты тревоги. До аэродрома 15 километров, но снижать скорость нельзя.

— Топливо на нуле, — сказал Коля, и я уже готовился к тому, что сейчас у нас встанут двигатели.

Двигатели двухконтурные. Снизиться мы сможем, но нужно держать высокую скорость. Сколько? Понятия не имею. На указателе скорости, как было 600 км/ч, так и застыло. Напряжение росло, в любую секунду выключатся двигатели и нужно будет дальше только планировать. А ведь есть гидросистемы, отключение которых ещё страшнее!

— Тянем ещё. Потеряем скорость, и управлять не сможем, — ответил я, наблюдая впереди белую «зебру» порога полосы.

— Серый, обороты падают, — дал мне знать Николай, и я направил самолёт на снижение. — Скорость 500.

Двигатели на МиГ-31 с большим тормозящим моментом и авторотации у них нет от слова совсем. Поэтому и гидравлика не сможет обеспечить управление самолётом.

— Двигатели встали, Серый.

Здравый смысл подсказывал — «Катапультируйтесь!». Но, есть вещи, которые ему не поддаются.

— Шасси… аварийно, — сказал я, выпуская стойки.

— Выходят… медленно.

Это уже плохо! Земля приближается очень быстро. Время совершенно потеряло значение. Я видел только полосу и повторял про себя молитву:

— Гидравлика-скорость-гидравлика-скорость, — шептал я, ощущая во рту солёный привкус пота.

Мне казалось, что я совершенно не дышу. Движения органами управления нужны плавные, иначе резерв гидравлики закончится очень быстро. Пока лампы отказа гидросистем не загорелись, шанс есть.

— 400, скорость 480, — сказал Николай. — Шасси есть!

Первая приятная новость. Я даже не думал бросать взгляд на «держки» катапульты. Полоса передо мной и уверенность в посадке всё больше.

— 300, скорость 460!

— Скорость-гидравлика, — продолжал шептать я.

И вновь меня одолела тревога. Если отказ гидросистемы выскочит на выравнивании самолёта перед посадкой, тогда шансов даже на «выход из кабинета» у нас не будет. Похоже, у нас только один вариант — садиться.

— 200, скорость 440!

Так и хочется, чтобы эти секунды уже закончились. Я смотрел только на полосу и упирался в органы управления, держа самолёт ровно по осевой линии. Теперь уже всё равно, сядем мы до полосы или в первую бетонную плиту. Сколько огней подхода мы собьём и насколько сократим количество кротовых нор на концевой полосе безопасности.