Эскимо с Хоккайдо - Адамсон Айзек - Страница 62

• Предыдущая
• 62/63
• Следующая

Сомневаюсь, что их найдут.

«Общество Феникса» не упоминалось ни разу. Я-то полицейским все рассказал, рассказал о том, как заморозили Такэси и пытались сыграть ту же шутку со мной. Арадзиро только кивал с эдаким скучающим лицом, которое отработал до совершенства. Когда я закончил, он спросил, есть ли у меня хотя бы одно доказательство существования этой организации. Я заговорил о птичьей татуировке на плече Ёси, об удостоверении Ночного Портье, о брошюре, которую я прочел, но которой у меня при себе уже не было. Посреди моего рассказа Арадзиро поднял руку и повторил свой вопрос, сделав ударение на слове «доказательство».

Я сменил тактику и поведал ему, что импресарио, найденный мертвым в полупустом офисе в Сибуя, был убит человеком по имени Яцу Кидзугути. Я рассказал, как Хидзимэ «Санта» Сампо и Кидзугути сговорились убить Ёси, как план изменили, но слишком поздно, каким образом в него вмешалось «Общество Феникса». Но тут Арадзиро снова потребовал доказательств.

Я возразил: пусть сам ищет доказательства, это его работа.

— Спасибо за сотрудничество, — ответил инспектор. Не знаю, мне показалось, он благодарил искренне.

Что касается аутентичности ре/ин/троспектив-ного альбома, я утешался знаменитой поговоркой самураев: «Самое страшное оружие — меч в ножнах». Пусть фанаты Ёси послушают альбом и сами решат. Ребятки не так глупы, как хочется «Сэппуку Рекордз». Они почувствуют фальшь и захотят узнать, в чем дело. Вот тогда я подброшу кое-какие намеки в чате, подтолкну ребят в верном направлении. Чем черт не шутит, эта детективная история может пробудить в одном парнишке или даже в двух интерес к журналистским расследованиям.

Телерепортерша сообщила, что имена замороженных на Хоккайдо жертв будут храниться в тайне, пока не известят ближайших родственников. Для всех, кто располагает информацией о преступлении или о местонахождении беглецов, на экране высветился телефон горячей линии.

После новостей — интервью с Исяо Тондой, режиссером знаменитого фильма «Одуревши от гейши».

Я выключил телевизор.

Остаток утра я ломал голову, каким образом Такэси заслужил столь печальную участь. Конечно, ответов на подобные вопросы нет. Но факт остается фактом: если б он отказался от разговора со мной, или если бы он не сказал мне про два вызова «скорой помощи», а я ему — про обложку «Мощного аккорда Японии», Такэси был бы сейчас жив. По-прежнему обитал бы в своей картонной коробке в парке, работал бы в «Балагане» и пил «Семь Ликов Блаженства» в Голден-Гай.

Конечно, все бы сошло благополучно и в том случае, если бы «Общество Феникса» экипировало каждую машину экипажем из пяти человек. Или если бы Ночной Портье не помер в моем номере. Или я бы не наткнулся на гитарный журнал. Или у Ёси хватило бы мужества все бросить и бежать в Швецию, а не превращаться в жертву убийства/самоубийства/неорганизованности и безответственности — выбирайте причину по вкусу.

Столько вариантов, при которых Такэси был бы жив, но он умер и не вернется. Не вернется, вопреки вере Дневного Менеджера в девять жизней и вопреки научной теории бессмертия, которой торговало «Общество Феникса». Мир наш — хаос, но каждому отпущен только один конец. Такэси заслуживал лучшего конца.

При виде двух разбитых гитар, нагромождений дисков, пластинок, кассет, журналов, окурков, банок из-под пива и вообще оставленного Ёси разгрома, я возмечтал, чтобы «Общество Феникса» и впрямь сумело сохранить тело Ёсимуры Фукудзацу. Я готов был желать, чтобы криоконсервация сработала, чтобы в 2099 году Ёси вернули к жизни, целого и невредимого. А я бы дожил до ста с лишним лет, дождался бы возвращения Ёси и влепил бы ему пощечину, да хорошенько, за то, что он стольких людей втравил в этот бардак.

Впрочем, с пощечины и началась для меня эта мрачная история.

Я приехал в «Павильон № 2 Кикбоксинга Иокогамы» минут за десять до гонга. Гимнастический зал расчистили и превратили в примитивный, пропахший табачным дымом ринг. Встреча бывшей рок-звезды с никому неизвестными спортсменами собрала неожиданно большую толпу зрителей. Я пристроился рядом с сэнсэем Фудзотао и его сыновьями в ожидании схватки и услышал пронесшуюся по толпе весть: Яцу Кидзугути не сможет почтить своим присутствием спортивный дебют Суды. Детективы из городского отделения полиции Токио захотели срочно с ним побеседовать. Я еще переваривал эту приятную новость, когда зазвенел гонг.

Суда вышел в центр ринга, прикрывая кулаками свежеобритую голову. Ноги в борцовских шортах казались длинными и тонкими, будто у новорожденного жеребенка, Суда как будто заблудился в собственном теле. Противник приплясывал, руки его болтались у бедер, он лениво обходил Суду. Вдруг Суда ринулся вперед и неуклюже попытался ударить противника ногой в солнечное сплетение. Тот подпустил Суду ближе, ухватил за костлявую лодыжку и сильно дернул вверх.

Толпа ахнула — Суда взлетел и на миг замер в воздухе, прежде чем рухнуть на мат. Ударился он крепко, его еще на пару дюймов подбросило.

— Вперед, Исаму! — рявкнул сэнсэй Фудзотао. — Не трусь.

— Ты — победитель! — вопил Аки.

— Глаз тигра! — надрывался Маки.

Суда кивнул друзьям и вскочил на ноги. Оттого, что его так легко сбили с ног, адреналиновые шлюзы открылись, и теперь Суда носился по рингу, точно мышь в вольере удава.

Второй боец спокойно вышел в самый центр и там встал на якорь. Когда Суда его обходил в очередной раз, противник атаковал.

Первый удар — рон-хог-клаб — пришелся повыше колена. Дап-тя-ва-ла прошел над головой, но апперкот, или эраван-соэй-нга, врезался в слабое место под грудью.

Щеки Суды раздулись, как у Луи Армстронга, капа выскочила. Пластиковая подковка угодила противнику точно промеж глаз. Лучший удар Суды за всю встречу.

Прозвенел гонг. Конец первого раунда.

Суда кое-как поднялся с мата и уполз в свой угол. Аки и Маки поспешили размассировать его, а старый Фудзотао орал инструкции:

— Не лезь напрямую! Двигайся как бабочка, не как гусеница.

Гусеница даже по осени не стала бабочкой. Вспомнив поэтическое оскорбление, нанесенное мне Сарой, я невольно подумал про Ольгу. В перерыве между раундами я пытался вообразить жизнь в Швеции. Об этой стране я ничего не знаю, разве что старые фильмы Бергмана смотрел. Макс фон Сюдов и Биби Андерссон.155 Я не мог вообразить Ёси на улицах Гётеборга. Не мог представить себе и Ольгу в Гётеборге, если на то пошло, как и она, должно быть, не представляла себе меня — в Кливленде. Тот, кто назвал человеческое воображение безграничным, обладал довольно-таки ограниченным воображением. Как люди проводят время в Швеции? Живут в продуваемых ветром приморских поселках, выглядывают из грязных окон, перебирают те радостные и горестные моменты, которые были для них судьбоносными?

В моей жизни был один судьбоносный момент — много лет назад, когда девятнадцатилетняя Сара вошла в офис «Молодежи Азии», с кольцом в носу и сжатыми кулаками, и потребовала указать ей писаку, оскорбившего ее любимую группу «Ханойские подррржки».

Сара.

Такэси говорил, мы с ней созданы друг для друга. Говорил, хватит играть в кошки-мышки. Судя по тому, как много я о ней думаю, Такэси был прав. Может, мы еще сумеем все наладить. Невзирая на мои токийские приключения и уверенность, что мое дело жизни — писать для подростков. Невзирая на диагностированную доктором Ником раздутую личность. В глубине души Сара понимает: я никогда не стану другим. И в глубине души я не сержусь на то, что она хочет меня исправить.

И может быть — но только может быть, — на этот раз есть шанс. Кто знает, каким я предстану, когда с меня снимут кокон бинтов. Гусеницы и бабочки. Кошки-мышки. Тигры и «Битлз». Ольга права, и не только насчет Токио: весь этот клятый мир — зоопарк.

Но Токио, возлюбленная моя Токио! Мы столько еще должны друг о друге узнать, столько ран еще нанесем друг другу! А сейчас мне пора возвращаться в Кливленд. Сесть на дешевый металлический стул перед роскошным деревянным столом с видом на озером Эри. Мне предстоит написать крепкую статью, которую подростки — а может, и кое-кто из ребят постарше — не посмеют пропустить.

• Предыдущая
• 62/63
• Следующая