Русская война 1854. Книга вторая (СИ) - Савинов Сергей Анатольевич - Страница 42
- Предыдущая
- 42/59
- Следующая
— Вы задержали его?
— Несмотря на очевидность ситуации, прямых доказательств не было. И именно поэтому я до сих пор считаю, что враг в этой провокации сыграл сильнее, чем мы. Нас дразнили, нас хотели выставить агрессорами и добились этого. Вы бы видели, что писали в газетах тех лет… Честные английские торговцы обсуждают с мирными черкесами размер пошлины, а русские пираты берут и нападают без какого-либо повода. То, что одни контрабандисты, а другие пособники работорговцев, никого не волновало. Представляете?
— Представляю, — честно ответил я. — С победой Нахимова у Синопа они попытались провернуть то же самое. Превратили триумф в варварское уничтожение города.
— Думаете? — Дубельт поджал губы. — Синоп они использовали как один из поводов для войны. А тогда? Тоже были готовы?
— Если бы нашли тех, кто, как французы и турки, был бы готов проливать за них кровь, то почему бы и нет, — я пожал плечами. — А так — линия не меняется. Любые добродетели наших врагов возносятся до небес. Если же их нет, то можно и придумать. Те же пошлины — вроде бы мелочь, но на самом деле очень сильный маркер. Мол, смотрите, они такие же, как мы, не то что русские варвары.
— Вы необычно смотрите на ситуацию, надо будет мне тоже так потренироваться, — Дубельт оскалился в улыбке, словно обещая неприятности всем, кто попадет ему под руку.
— Так, а чем все кончилось? Я точно знаю, что войны не было, но… Неужели все просто заглохло?
— О нет, — ответил Дубельт. — Дальше в дело вступил наш царь, и сейчас я еще лучше понимаю, насколько же правильно он поступил. Во-первых, он наплевал на заграничный шум. Капитан Вульф за свои действия был награжден орденом Анны 2-й степени. Во-вторых, Россия не отдала «Виксен» обратно. Да, шхуна не несла контрабанды, но она незаконно пересекла нашу границу, и плевать, признаете вы ее или нет. Ее переименовали в «Суджук-Кале» и ввели в состав Черноморского флота.
— Назвали как город, у которого захватили?
— Да, у царя хорошее чувство юмора.
— А потом?
— Потом мы все же договорились. Черноморское побережье было признано полностью нашим, мы сумели доказать, что просто так его не отдадим. А англичане, как вы сказали, так и не нашли никого, кто был бы готов за них сражаться.
— И что, мы не пошли ни на какие уступки?
— Какие-то таможенные мелочи, которые не стоят упоминания, — отмахнулся Дубельт. — Что они могут значить по сравнению с главным — с уважением и территориями.
Я не стал спорить, и мы разошлись. Генерал отправился спать в хорошем настроении, а вот я — нет. В голове постоянно крутились мысли о том, что в этом времени как-то совершенно недооценивают экономику. Тот же эпизод со шхуной «Виксен»: мы получили признание того, что уже было наше, но где-то чуть больше пустили иностранный капитал на свою территорию. А может, как раз потерянной из-за этого гибкости или ресурса нам и не хватило в этом году, чтобы вовремя довести до ума перевооружение?
Или взять Парижский мир, который был подписан в моем мире по итогам Крымской войны. Он опять же позволил свести потери территорий до символических, но при этом полностью открыл наши рынки. Уничтожил сотни поднимающихся собственных производств, а еще… После историй об агентах я неожиданно задумался об еще одной части нашей истории.
Взять Николая — он сейчас каждое утро в одиночку гуляет по набережной Невы. Один и не боится. Потом уже год идет тяжелейшая война, которая заставляет империю выкладываться и затягивать пояс, но при этом никто не бунтует. Наоборот, нападение сплотило народ, армию, дворянство. Вот картина сейчас, а что будет через тридцать лет? В рядах оппозиции каким-то непонятным образом выделяются и находят деньги только радикалы. Их образ поддерживается, романтизируется, и после такого совсем не удивительна накрывшая страну волна бомбистов. А русско-японская война 1905 года, чем-то похожая на нашу? Вместо единства она привела, наоборот, к разобщению страны и первой революции.
Может, конечно, я все это и надумал под влиянием истории про Эдмунда Спенсера, вот только все равно. Мое мнение о том, что нельзя пускать бесконтрольно чужие деньги в свою страну, только укрепилось. А уж полагаться на приличия и этику в таких вопросах — и вовсе последнее дело.
* * *
На следующий день я уже привычно пробежался по всем своим предприятиям. Сначала стапели ЛИСа, где рос будущий дирижабль. Здесь же перекинулись парой слов с Волоховым о финансовых вопросах. Потом инженерный корпус, где Михаил с Генрихом уже начали собирать трубы в единый контур. Они как раз выяснили, что при столь малом объеме стенок пар за такт успевает так сильно нагреться, что становится сухим. Как результат, никакой конденсации в цилиндрах, и тяга стала выше. Я порадовался, а ребята стали смотреть на меня с еще большими подозрениями, чем раньше.
После были деревянный цех, склады, где Лесовский размещал все собранные заранее припасы, тренировочный полигон, наконец, собственно наши позиции. В небе привычно парили «Ласточки», пушки не менее привычно выбивали подтянутые за ночь позиции французов. И ведь те могли бы остановиться, дождаться подкреплений и нового оружия, но нет. Каждое утро синие мундиры шли вперед, словно назло всем шуткам двадцатого века про неумение французов сражаться.
— Как вы? — поинтересовался я у ефрейтора Николаева.
— Хорошо! Спасибо, ваше благородие, — бодро ответил тот. — Первая рота на передовой, а вторая сдает экзамен по первой помощи.
— Уже сдали, — из землянки выбралась и прищурилась на солнце Анна Алексеевна. — Кстати, Григорий Дмитриевич, я составила списки отличившихся. Кто проявляет интерес, кто талант, кто твердую руку. Вам нужна эта информация?
— Конечно, — меня осенило. — Вы просто гений, Анна Алексеевна. А я-то все гадал, как понять, кто из нижних чинов справится с повышением, и вот ответ. Соберем, составим списки по всем дисциплинам и оценим.
— Правильно, чем больше человек прикладывает усердия, тем большего он сможет добиться, — согласилась девушка.
— Но оценивать мы будем не только его, — уточнил я. — Теория важна, но без практики она ничего не стоит. Зачем нам академик, который может пересказать справочник, но ничего не умеет делать с этой информацией? Книжку, если что, я и сам прочитать смогу. Так и на поле боя: усердие и талант важны, но без правильного инстинкта все это не работает.
— Так точно, ваше благородие, — закивал Николаев, когда я бросил на него взгляд. — Взять рядового Игната, он ведь первую помощь завалил, но, когда идем в атаку, я точно знаю, что его отделение никогда не собьется с шага и всегда ударит в самый нужный момент. Причем я спрашивал, как он это делает, а он не знает. Просто чувствует.
Я невольно вспомнил казака Митьку, который тоже не мог объяснить, как замечает любого врага с высоты. И подобные инстинкты нельзя игнорировать. Точно не в это время, когда их просто нечем заменить. Главное, при этом помнить, за что ты ценишь каждого, и понимать их предел. Чтобы не было как в будущем, когда «идеальный начальник штаба» Белого генерала, став самостоятельным полководцем, в итоге превратился в того, кто привел к одному из самых обидных для страны поражений[1].
Да и сейчас тот же пример перед глазами. Князь Горчаков — не наш, а его брат, поставленный во главе Дунайской армии — как к помощнику Паскевича к нему не было вопросов. Но вот стоило Михаилу Дмитриевичу лишиться пригляда, и целая огромная армия словно перестала принимать какое-либо участие в войне.
— Григорий Дмитриевич, — звонкий голос Анны Алексеевны отвлек меня от мыслей. — Я сейчас собираюсь к Волохову. Говорят, туда уже приехали великие князья, может, вы со мной? Я с ними лично знакома, так что смогу вас представить.
Такого я точно не ожидал и растерялся. Да, у меня были мысли, что мы сможем пересечься с сыновьями Николая на официальном приеме, и что, возможно, они отметят какие-то мои достижения, и это поможет установить отношения в будущем. Но личная встреча — это гораздо лучше.
- Предыдущая
- 42/59
- Следующая