Русская война 1854. Книга вторая (СИ) - Савинов Сергей Анатольевич - Страница 46

Глава 21

Слушаю об истории русского Черноморского флота, и по спине то и дело бегут мурашки от осознания масштабов проблем и получившегося результата. До этого у меня иногда бывали мысли, смогу ли я справиться, и теперь точно знаю, что смогу. Если Лазарев не сдался и довел дело до конца, если в городе сейчас такие люди — у меня просто не может не получиться.

И вот финал истории. Как оказалось, еще в 1848 году Николай спросил Лазарева, а сможет ли флот захватить Босфор, и Михаил Петрович взялся за подготовку плана. Причем не просто рисовал карты, как любили это делать некоторые теоретики, а сразу начал с практики. Покупал у турок фирманы на хождение наших кораблей вдоль побережья Османской империи в Черном и даже в Мраморном море. За год была составлена полная лоция всех глубин, и возможный план высадки десанта у Константинополя сразу стал реальнее.

— Не слишком ли это дерзко? — осторожно уточнил я.

— Это разумно, — пояснил Михаил. — Можно вспомнить моего великого предка, Петра. Сколько лет он воевал со Швецией, но именно десанты помогли поставить точку в Северной войне. Так что это была бы даже не первая подобная операция для России.

— И Лазарев сказал, что это возможно?

— Более чем, — кивнул великий князь. — Я читал его записку. В операции должны были принять участие два 100-пушечных корабля, одиннадцать 84-пушечных, восемь фрегатов, четырнадцать пароходов. Также он хотел привлечь малые пароходы, что сейчас патрулировали Кавказское побережье. То есть это была не армия, построенная огромным напряжением на один поход, как Непобедимая армада — нет. Это просто были наши корабли на определенном этапе развития и перевооружения флота. Их и тридцати тысяч десанта, по мнению Михаила Петровича, должно было хватить, чтобы вернуть России второй Рим и проливы. Представляете, какая мелочь на фоне всех остальных войн, что уже были?

«И что еще будут», — выдохнул я про себя.

— Но план не был реализован, — заметил я вслух. — Царь не поверил. Или Меншиков?

— И отец, и Александр Сергеевич оба верили Михаилу Петровичу как себе, но он заболел. Рак желудка. Отдельным приказом его отправили лечиться, но это не помогло, в 1851 году Михаил Петрович Лазарев нас оставил, и вот здесь прошла черта. Если отец верил в план и Черноморский флот, то Меншиков верил именно в адмирала. И когда того не стало, он так и не решился дать свое добро на начало Босфорской операции.

— Просто сказал «нет»⁈

— Он лично поехал на заключение мира с Турцией в 1853 году, — продолжил Михаил. — Скорее всего, вы слышали про кризис, когда по наущению Франции султан начал притеснять православных паломников. Князь хорошо себя проявил, действовал дерзко, немного грубо, но зато фактически доказал связь Османской империи и ее союзников в Европе. Это позволило частично представить глубину будущего конфликта, и в том числе благодаря этой информации Паскевич успел заготовить на Дунае припасов почти на два года ведения боевых действий.

Я чуть не присвистнул. Вот это серьезный подход. Теперь понятно, почему хотя бы у той части армии не было никаких проблем с питанием и снарядами.

— И Меншиков что-то увидел или услышал в Константинополе, что укрепило его мнение о невозможности десанта? — я вернулся к разговору.

— Он подкупил нескольких офицеров, чтобы собрать точные данные. Так мы узнали, что в фортах Босфора стоят 400 пушек, а в гарнизоне почти тридцать тысяч солдат. Против такой силы флот бы не смог оказать должной помощи, а для десанта нужно было бы перевозить минимум пятьдесят тысяч. Слишком рискованно.

Я сжал кулаки. В отличие от остальных я знал детали следующей русско-турецкой, когда наши войска дойдут до Константинополя и увидят те пушки. Большая часть — сгнившая старая мелочь, построенная еще в прошлом веке. Понимаю, почему Лазарев говорил, что этот десант не просто нужен, а его требуется проводить как можно скорее. Но могу ли я об этом сейчас сказать?..

— Помимо Босфорской князь остановил еще и несколько других операций, — неожиданно добавила Анна Алексеевна. — Флот был готов захватить турецкий Батум и форт святого Николая, но Меншиков сказал, что корабли нужно беречь для более важного момента.

— Как во времена Грейга, — невольно вырвалось у меня, но уж очень напрашивалось сравнение.

Михаил нахмурился — кажется, сам он о таком ранее не думал.

— И тем не менее, — наконец, заговорил он. — В чем-то князь оказался прав. Именно артиллерия и команды с сохраненных кораблей помогли удержать Севастополь. Остановить объединенное войско сразу двух великих держав, что ранее казалось немыслимым. И главное… О чем больше всего думает Меншиков — он хочет сохранить наследие своего друга. Чтобы реформы Лазарева не закончились, пусть и ценой победы или даже проливов, а чтобы создали систему, которая будет ковать кадры для всей России десятки или даже сотни лет.

Я хотел сразу возразить, что подобное убийство инициативы как раз и уничтожает всю суть реформы Лазарева, но потом задумался… А ведь в этом весь Меншиков. В нем нет ни капли того, за что порой ругали полководцев будущего и прошлого — готовности отправить полки на убой ради каких-то своих амбиций или карьеры. Наоборот, он всячески старался беречь солдат, пусть порой и в ущерб самой сути их существования. И, кажется, в этом была его главная трагедия. Чтобы отойти от этой тактики, ему был нужен человек, в которого он мог бы поверить, но которого пока не было…

— Значит, поэтому он злится, — понял я. — Знает, что вы привезли приказ царя идти вперед, но всей душой не хочет этого?

Михаил кивнул. А я опять задумался, как опять же именно эта нерешительность и половинчатость привели к будущим поражениям Крымской войны… Мы еще долго разговаривали. Анна рассказывала про инициативу воспитанных Лазаревым капитанов и адмиралов. Про первое сражение пароходов, когда наши моряки, которым просто не рассказали, что «англичан на море не победить», спокойно и на равных выдержали несколько часов перестроений и обстрелов.

Я слушал эти истории вместе с Михаилом и, кажется, с каждой из них все лучше понимал, какой же флот мы сейчас теряем. Такие люди ведь на самом деле могли пойти в бой против технически более сильного противника и не просто геройски помереть, а победить… Потом великий князь глянул на часы и предложил мне сходить домой, чтобы подготовиться к наградному построению, но я вместо этого по пути развернулся и отправился к Меншикову.

Пусть тот хоть сколько угодно злится. Если я сейчас его правильно понимаю, то великому князю придется меня выслушать. Вот только у Волохова Меншикова не было, как оказалось, он решил не стесняться гостей и временно перебраться на «Громоносец». Что ж, я мог заглянуть и туда. Жалко, только времени мало… Тут я заметил мелькнувшую в небе тень «Ласточки». Уваров! Я узнал Лешку по резким, рубленным после морских полетов маневрам.

А у земли как раз ровный, разогнавшийся между домов ветер…

— Подхвати меня! — заорал я без особой надежды. Показал на себя, потом вперед и так несколько раз.

К радости и удивлению, мичман умудрился и разглядеть мои сигналы, и понять. Через минуту я уже помогал ему сдерживать приземлившуюся «Ласточку», а через две, запалив один из ускорителей, мы уже вместе оторвались от земли.

— Куда летим, ваше благородие? — Лешка был страшно горд, что помогает мне. А еще тем, что мы вместе делаем что-то новое.

— На «Громоносец», нужно будет высадить меня на палубу, — попросил я, и молодой мичман без лишних вопросов кивнул.

Мы тем временем набрали высоту прямо над зданием госпиталя, потом сделали разворот над Большой бухтой и уже привычно против ветра на ускорителе сели на нос пароходофрегата. Вышло шумно. Во-первых, нас никто не ждал, а во-вторых, мы снесли груду пустых бочек, зачем-то выставленных на палубе.

— Можете возвращаться к патрулированию, пилот, — я отпустил Лешку под удивленными взглядами собирающейся вокруг команды.