Русская война 1854. Книга вторая (СИ) - Савинов Сергей Анатольевич - Страница 50

— Что, вообще нельзя наказывать? — усомнился я.

— Почему? Наказывать можно. В тюрьму отправить или в Сибирь. А вот пороть нельзя.

— А что еще слышал?

— Что собака у царя любимая, хоть и странная, не охотничья. Он с ней один по городу с утра бегает, — Ефим начал входить в раж. — И, вообще, царь любит ходить по Петербургу. И если увидит непотребства какие, сразу пресекает. Если солдат какой одет не по форме, все выскажет. Или один раз приметил он парочку пьяных нижних чинов, так хотел их приструнить. Они побежали, а царь погнался. Он сильный, быстрый — догнал их, скрутил и сдал патрулю.

Я слушал Ефима и невольно сравнивал его рассказы с тем, что писали о Николае в будущем. Совсем не похоже, но в то же время все эти истории мне что-то напоминали.

— Еще он мундиры любит, — продолжал Ефим. — Иностранные цари во всяких кружевах и золоте порхают, а наш — всегда в мундире. Причем не парадный он у него, а самый обычный. И работает он каждый день, с утра и до ночи.

У меня в голове щелкнуло. Странно, конечно, но истории Ефима почему-то напомнили мне по своему стилю заметки о Ленине, как тот был на одной ноге с народом. Интересно, эти двое просто оказались похожи друг на друга или это уже пропаганда воспользовалась удачным образом, живущим в народе? Кстати, и мундир вкупе с жуткой работоспособностью — тоже ведь будет. Только в рассказах уже не про Ленина, а Сталина.

После этого разгоряченный мозг выстроил параллель двух веков. Сначала европейская война. Вторжение Наполеона и Первая Мировая. После нее приходит к власти правитель-консерватор и защитник, который помогает стране собраться и сделать технологический рывок. Пара Николай I — Сталин. Потом ожидаемо общество ждет хоть каких-то поблажек, и новый правитель их дает. Пара Александр II — Хрущев. Не повезло, конечно, сыну Николая с такой параллелью, но что поделаешь. Оба отпустили поводки, которые были надеты на элиты их предшественниками. После будет пара крепких середняков, которые старались не дергать общество и просто бежали по накатанным рельсам. Александр III и Брежнев. Ну, а потом Николай II и Горбачев…

Мысли резко оборвались и прыгнули в то будущее, из которого я пришел. А что будет там? Если и в 21 веке повторится та же самая параллель правителей? Я уткнулся в подушку, прогоняя наваждение. Ну, не чушь ли приходит в голову в час ночи? Нашел кого сравнивать!

— О, еще один случай вспомнил, — продолжал болтать Ефим. — Однажды в одном питейном заведении приезжий барин настолько напился, что устроил драку, а потом харкнул в портрет царя и, более того, сказал, что плевать на него хотел. Естественно, дебошира арестовали и, так как дело касалось оскорбления короны, доложили Николаю Павловичу. А тот только рассмеялся и написал на деле две резолюции. Первая — отпустить, потому что я тоже на него плевать хотел. Вторая — портреты мои более в питейных заведениях не вешать.

Новая история звучала подозрительно гладко для обычной речи Ефима, и стало понятно, что он просто повторяет за кем-то, кто когда-то ее в таком вот виде рассказывал. Точно не народное творчество, но народу нравится… Это была последняя осознанная мысль, а потом я все-таки уснул.

До Инкерманского сражения оставалось всего несколько часов.

Глава 23

Севастополь, Крым, 24 октября 1854 года

Бум! Бум! Бум! Мы наступаем под грохот барабанов, пение флейт и рев труб.

Я бы одним своим небольшим отрядом, может, ударил и тихо. Но армии нужно ощутить свою мощь, обрести волю, которая сомнет любого противника не хуже, чем град пуль. И идущие плечом к плечу роты, летящая над утренним туманом музыка помогают этому, как ничто другое.

— Забегали, черти, — рядом довольно сопит прапорщик Игнатьев.

Кстати, вот еще одна причина пошуметь. Как показала практика тысяч сражений от монголов и до наших дней, если тебя заметят в правильный момент, то враг успеет запаниковать, но не успеет подготовиться. Идеальный момент для рывка. А умение быстро маневрировать большими группами — это то, в чем русская армия сейчас точно превосходит своих противников, сделавших ставку на индивидуальное оружие и индивидуальные действия.

— Покажите им! — я хлопнул Игнатьева по плечу, и в тот же миг трубы сменили тональность и проиграли сигнал атаки.

Наша штурмовая рота вместе с остальными частями Томского полка ускорилась и пошла вперед. Чуть левее двигались Колыванский и Екатеринбургский полки. Теперь очередь была за врагом, и он…

— Они пошли нам навстречу! — выдохнул идущий рядом со мной лейтенант Лесовский.

Вчера информаторы Дубельта выяснили, что генерал де Ласси, стоящий на нашем участке, ранен, и его заменил бригадный командир Джон Пеннфазер. И вместо того, чтобы, оценив соотношение сил, отвести своих под прикрытие пушек, он двинулся вперед. 2700 англичан против наших 15000, что были собраны генералом Соймоновым. Хорошее начало.[1] Храброе для наших врагов, но не очень умное.

— Лейтенант, — обернулся я к суетящемуся рядом с техниками Лесовскому. — Что со связью?

— С земли ничего не видно, — первым вместо него доложился Степан. Он запрыгнул на скрещенные руки своих учеников, чтобы оказаться повыше, но этого все равно не хватило, чтобы выбраться из накрывшего низину тумана. Эх, нам бы такой на всем поле боя, уж мы бы устроили англичанам кошмар своими «Ласточками», но увы… Над позициями противника на возвышенности небо чистое, и вряд ли теперь даже в горячке боя хоть один командир позволит нам к себе подлететь.

— Связь! — повторил я.

— Есть сигнал! — вскинулся Лесовский, отходя от огромной деревянной катушки, с которой мы потихоньку раскручивали медный кабель.

Первая наша добыча, еще после Альмы. В защите мы в итоге от него отказались, полностью перейдя на световые сигналы с «Ласточек» и «Карпов», а вот сейчас пришло время проводного телеграфа. Естественно, не на замену, а в дополнение к уже привычной воздушной связи. Так, командный пункт, где Меншиков и остальные следили за боем, принимал сообщения от рыбок над позициями Павлова и Горчакова. Через них же шли приказы обратно. Ну, а у нас вместо «Ласточек» и фонариков работал провод.

— Генерал Павлов наверстал утреннее отставание, — один из связистов Прокопьева, сидящий за похожим на прялку аппаратом Морзе, ловко принял и расшифровал первое сообщение. — Он сможет атаковать позиции артиллерии вместе с нами.

Я выдохнул. Вот и одну из первых проблем будущего боя мы решили. В реальной истории Павлов застрял на переправе и опоздал больше чем на час. В итоге Соймонов атаковал позиции артиллерии в одиночку, был ранен, потерял кучу людей и отступил, так больше и не вернувшись в сражение. Павлов же, словно отыгрываясь за ошибку, даже в одиночку сумел прорвать укрепления англичан, но вот сил, чтобы удержать их, особенно когда подошли подкрепления французов, ему уже не хватило.

Теперь же все будет по-другому.

Грохот выстрелов и лязг штыков стали потише — это первые ряды Пеннфазера, наконец, осознали, сколько наших идет в атаку, и принялись откатываться назад. Немного раньше времени, но ничего. На переднем крае работает всего тринадцать вражеских орудий, справимся.

— Мичман, — я придержал Алферова. — Помните, ракет у вас всего сорок, работайте прежде всего по тем пушкам, что будут стрелять картечью. Подавите их, а с остальным разберется уже пехота.

— Есть, ваше благородие! — отсалютовал гордый своей задачей мичман. Рядом мялся мрачный Димка Осипов, у него все утро настроение было хмурым и подавленным, но приказы он выполнял, а со всем остальным будем разбираться позже.

— Лейтенант, — я снова повернулся к Лесовскому. — Что по второй линии?

— Движутся, — тот как раз закончил новый обмен сообщениями. — Идут с отставанием в сто пятьдесят — двести саженей от нас.

Я кивнул, невольно думая о том, как же мне сейчас хочется быть сразу в нескольких местах одновременно. Работать штыком рядом со штурмовиками Игнатьева, ползти на вражеские батареи с ракетчиками Алферова, ловить даже самые незаметные сигналы на «Ласточках» с Прокопьевым или же прокладывать рельсы и везти вперед тяжелые пушки вместе с капитаном Рудневым.