Филарет – Патриарх Московский 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 35

— Так не пойдём, же дале никуда.

— Пусть на Западной Двине крепостицы ставят. Да, кстати, я тут вспомнил. Когда-то давно я прочитал про то, как русские обороняли от поляков город Вильно. Было это… Э-э-э… Вернее, будет это буквально через сто лет. Воеводой в том осадном сидении, что длилось без малого полтора года, будет некто Мышецкий Даниил Ефимович.

— Вильно⁈ — удивился и обрадовался царь. — Значит мы Вильно возьмём?

— Ну, сейчас вряд ли. Может и возьмёшь, но в той истории, что знаю я, много полков положишь, но ни Вильно, ни Витебск взят так и не будут. После тебя цари возьмут. Через сто лет от сих пор. Тогда Польша сильно ослабнет в войнах. Так вот. Этот Мышецкий…

— Знаю я таких князей сызмальства, — снова перебил Иван Васильевич. — Их было четверо братьев — знатные воеводы — и у них в Новгородском уезде около пятидесяти деревень. Сейчас их двое осталось. Данила Иванович в Твери вторым воеводой, а Семён в Новгороде третьим воеводой. Но сыны у Данилы подросли. Да и племянники у него Борисовичи, все как один — вои достойные. А что с ними не так?

— С ними, государь, всё так. Очень достойное семейство, эти Мышецкие. Вот на кого я бы опёрся. За царя и государство судя по Даниилу Ефимовичу сражались яро и, главное, неподкупно. Сколько раз за полтора года осады его пытались подкупить и соблазняли различными благами. Аж сам король польский приехал к стенам крепости и сулил богатства и почести, но не сдал Мышецкий Вильно. Предали его. Оставшиеся в живых соратники — восемьдесят из пятисот человек — скрутили Мышецкого, когда он готовил замок к самоподрыву, и открыли ворота. Польский король приказал отрубить князю голову, но сперва его пытали, заставляя отречься от русского царя.

— А кто тогда царь был? — спросил Иван Васильевич.

— Так, это… Алексей Михайлович Романов.

— Из твоих, что ли? — нахмурился царь.

— Внук, — потупил глаза Фёдор и снова вернулся к Мышецким. — А другой его потомок — уже ближе к нашему времени — не захотел присягать на верность шведскому королю, бросил земли под Новгородом и переместился в другую свою вотчину — Пудоссскую гору Обонежской пятины.

— Достойные князья, — покивал головой царь.

— По-моему тоже. Привлёк бы ты их к себе, государь.

— Новгородцы они, Федюня, а те в большинстве своём поражены жидовской ересью. Уверен ты в них?

— Уверен, государь. Ариане они, это — да, но ведь вера сия отцов и дедов наших. Сергий Радонежский так веровал и учил тому. А ведь он святой-преподобный. Его называли ангелом-хранителем России. Во всех веках славится имя его.

— Нравится мне в его обители останавливаться, — задумчиво пробормотал Иван Васильевич.

— Вот какой веры держаться надо, — очень уверенно произнёс Фёдор.

Царь посмотрел на «советника».

— Но ведь ты говорил, что опасаешься изменения будущего. И греческие патриархи не поддержат. До сих пор пеняют мне за арианство. Не видать России патриаршества. И не стать новым Иерусалимом.

Попаданец, едва сдерживая себя, чтобы не выдать эмоции, вздохнул и сказал, а оно тебе надо, государь, чтобы за счет тысяч твоих верующих, сгоревших в кострах папской инквизиции, Русь назвали Иерусалимом? А? И ведь не назовут, государь. А ещё и обхаят все дела твои. На памятнике тысячелетия Руси, который поставят в Новгороде через триста лет, тебя единственного не увековечат из всех царей русских. Ты этого хочешь?

Иван Васильевич некоторое время смотрел на Фёдора, а потом опустил взгляд и по его щекам потекли слёзы.

— Но ведь если признать, что Христос лишь подобен Богу, тогда я кто? — вдруг спросил он.

— Задурили вам голову Софья Палеолог и Византийские патриархи, что Русь — есть третий Рим, а царь едва ли не «мессия». Сами просрали, прости господи, свою страну, вот и лезут сюда, ломая наши традиции. Ты же сам мне говорил, что на Руси не Византийское христианство, а совсем другое! Вот и не уподобляйся им, соединившимся с Римскими еретиками. В искушение И эти люди запрещают нам ковырять в носу! Довели свою церковь до протестантизма, а теперь и нашу хотят расколоть. Ты пойми, государь, в единстве сила Руси. В единстве людей, а не церквей. Если будешь всех насильно соединять вокруг одной веры, обязательно свара будет и раскол. А про то «кто ты?» скажу словами Иосифа Волоцкого, хотя и не люблю его: «Царь убо естеством подобен есть всем человеком, властию же подобен есть Вышнему Богу". Вроде понятно сказано. Хотя и про 'власть от Бога» врёт он. Люди решают, кому царствовать, а кому нет. Так что не обольщайся, государь.

Иван Васильевич насупился. Он молчал, тяжело дыша, и недовольно сопел.

— Хулишь ты меня, Федюня, — мрачно проговорил царь. — Не уж-то думаешь, что кто-то решится на меня руку поднять?

— Судя по той истории, что я знаю, ещё двадцать три года не решатся, а вот потом не понятно, как ты умрёшь. Похоже, что удавят.

Царя передёрнуло, словно ударило током.

— Прости, государь, но ты сам просил меня не лукавить и говорить только правду. И то… Это только слухи. Потом Борис Годунов… Ну, какой из него царь, милостию Божей? А Шуйские? Один и второй… Тоже промысел Бога? А через сто лет убийства царей и дворцовые перевороты на Руси станут традицией царской власти. А церковь превратят в репрессивные рычаги в руках царей. Народ под угрозой штрафов и каторги станут загонять в храмы. И так несколько столетий пока совсем не отменят Бога.

— Это как это отменят? — опешил царь.

— А так! Скажут, что Бога нет! И храмы закроют.

— Свят-свят-свят, — три раза перекрестился Иван Васильевич. — Да как же так-то?

— А вот так, великий государь. И всё из-за раскола, что через сто лет случится. Понаедут патриархи Византийские, продавшиеся Папе римскому, тайные католики, перепишут церковные чины и книги, несогласных жечь станут, а согласным продавать прощальные грамоты. Макарий такой, патриарх Антиохийский, попросит разрешение пять тысяч грамот напечатать. Озолотится. А отчитываться о проделанной работе перед папой Римским будет. Нормально, да? Знаешь сколько народа убежит с Руси? Пустые земли останутся стоять. Аж введут запрет на Юрьев день.

— Да, как же так? То право крестьянское. Всегда так было, что переходили с земли на землю.

— Во-о-от. Даже ты это знаешь и понимаешь. А так и будет, если не остановить лиходеев, что церковью теперь руководят и уже сейчас жгут на кострах твой народ. И ведь, когда первого «еретика» сожгли, многие против «папских костров» тогда восстали. Но Иосиф Волоцкий разъяснил, что так и православным можно, и все успокоились. Приняли. И всё остальное примут. Так и станет твоя церковь латинянской.

— Ты предлагаешь сместить Макария? — воскликнул испуганно царь и с сомнением покрутил головой. — Никто не примет его опалу. Он двадцать лет митрополитом. Высокочтимый в среде церковников. Сам видишь, я всех «избранных» разогнал, а его тронуть опасаюсь.

— Так, не много ему осталось, государь. Через год преставится Макарий.

— Да, ты, что? — встрепенулся Иван Васильевич. — А кто ж взойдёт на престол церковный?

Фёдор скривился, а потом улыбнулся и пожал плечами.

— Свято место пусто не бывает. Некого, что ли? Всегда надо думать о приемниках. Человек смертен и смертен, чаще всего, внезапно. У хорошего руководителя должен быть кадровый резерв. У нас это называлось подбор и расстановка кадров.

— Что такое «кадры»? — осторожно спросил царь.

— Это люди, что работают у тебя в приказах, избах, дворня. Одним словом — служивые. Вот им всем надо иметь достойную замену. Не абы кого, а подготовленного для определённой работы. Сейчас, вот, счёт осваивать надо, письмо светское. Этому учится надо. Ты же видишь, что зная счёт и письмо, легче справляться с учётом. Ведь государство — это впервую очередь учёт, а во вторую — контроль. Вот и у митрополитов должна быть скамейка достойных «запасных», у епископов… Чтобы не пьяница и не дурак, и что ещё хуже — самодур. Чтобы и тебе служил и церкви. Это если по серьезному заниматься управлением государством.