Любовь, смерть и роботы. Часть 1 (ЛП) - Коллектив авторов - Страница 36

— Думаешь, она вправду придет? — прошептал я.

В тот день мне исполнилось тринадцать, и я впервые был взят отцом на охоту.

— Придет, — ответил отец. — Хули-цзин не может устоять перед зовом околдованного ею мужчины.

Мне тут же вспомнилась бродячая труппа артистов народной оперы, завернувшая в нашу деревню прошлой осенью.

— Как «Влюбленные-бабочки»[2] не могли устоять друг перед другом?

— Не совсем, — сказал отец. Но объяснить, в чем различие, он, похоже, не мог. — Просто знай: это вещи разные.

Я кивнул, хоть ничего и не понял, и вспомнил, как купец с женой пришли к отцу с просьбой о помощи.

— Какой позор! — бормотал купец. — Ведь ему нет и девятнадцати! Как же мог он, прочитавший множество мудрых книг, поддаться чарам этакой твари?

— В том, чтобы пасть жертвой красы и коварства хули-цзин, нет никакого позора, — отвечал отец. — Даже великий ученый Ван Лай однажды провел три ночи в обществе одной из них, и это не помешало ему занять первое место на Императорских экзаменах. Вашему сыну просто нужно немного помочь.

— Вы должны спасти его, — заговорила супруга купца, кланяясь, точно курица, клюющая рис. — Если об этом прознают, ни одна из свах к нему и близко не подойдет!

Хули-цзин — это духи, демоницы, крадущие сердца людей. Встревожившись, хватит ли мне храбрости столкнуться с одной из них лицом к лицу, я задрожал.

Теплая ладонь отца легла на плечо, и от этого стало спокойнее. В другой руке он держал Ласточкин Хвост — меч, выкованный нашим предком, генералом Ло И, тринадцать поколений тому назад. Меч этот нес в себе сотни даосских благословений и отведал крови бессчетного множества демонов.

Набежавшая тучка на миг заслонила луну, и все вокруг окутала тьма.

Когда же луна появилась вновь, я едва сдержал крик.

Там, посреди двора, стояла прекраснейшая из всех женщин, каких я когда-либо видел! Одета она была в изящное платье белого шелка, перехваченное серебряным поясом. Лицо ее было белым, как снег, длинные угольно-черные волосы спускались ниже талии. Я тут же подумал, что она выглядит совсем как великие красавицы времен династии Тан с картин, что артисты бродячей оперы развешивали вокруг подмостков.

Она медленно повернулась, оглядываясь вокруг. Глаза ее блестели в лунном свете, словно два озерца, подернутых легкой рябью.

Но больше всего меня удивила печаль на ее лице. Внезапно мне сделалось жаль ее и больше всего на свете захотелось заставить ее улыбнуться…

Легкое прикосновение отцовских пальцев к затылку помогло стряхнуть с себя чары. Ведь он предупреждал, какой силой обладают хули-цзин! Щеки мои обдало жаром, сердце стучало в груди, точно кузнечный молот. Отведя взгляд от лица демонессы, я сосредоточился на ее позе.

Всю эту неделю слуги купца каждую ночь стерегли двор с собаками и не подпускали хули-цзин к жертве. Но сегодня двор был пуст. Она замерла в нерешительности, подозревая ловушку.

Жалобный голос купеческого сына зазвучал громче.

— Сяо-цзюнь! Ты пришла? Ты пришла ко мне?

Девушка повернулась к дому и пошла — нет, поплыла, столь плавными были ее движения! — в сторону дверей в спальню.

Отец выскочил из-за камня и бросился на нее, занося над головой Ласточкин Хвост.

Хули-цзин увернулась от него, словно у нее имелись глаза и на затылке. Не в силах остановиться, отец вонзил меч в прочную дощатую дверь. Клинок с глухим стуком вошел в дерево. Отец рванул меч на себя, но быстро высвободить оружие не сумел.

Девушка бросила на него взгляд, развернулась и направилась к воротам.

— Лян, не стой столбом! — крикнул отец. — Она уходит!

Я побежал к хули-цзин с горшком собачьей мочи в руках. Мне следовало выплеснуть на нее содержимое, чтобы она не смогла оборотиться лисой и сбежать.

Она повернулась ко мне и улыбнулась.

— Какой храбрый мальчик.

Меня окутал аромат жасмина, цветущего под весенним дождем. Голос ее был, точно сладкая, холодная паста из семян лотоса, его хотелось слушать вечно. Рука опустилась, позабытый горшок закачался у бедра.

— Живей! — крикнул успевший высвободить меч отец.

В отчаянье я закусил губу. Как же мне стать охотником на демонов, если я так легко поддаюсь их чарам? Сняв крышку, я выплеснул содержимое горшка вслед удаляющейся фигуре, но от безумной мысли о том, что пачкать ее белое платье не стоит, рука дрогнула, и прицел оказался неверен. Лишь несколько капель собачьей мочи достигли цели…

Однако этого оказалось довольно. Хули-цзин взвыла, и от этого воя, очень похожего на собачий, только куда более яростного и дикого, волосы на затылке поднялись дыбом. Она развернулась и зарычала, оскалив два ряда острых белых клыков, и я отпрянул назад.

Случилось так, что я обрызгал ее собачьей мочой в самый миг превращения и остановил его на полпути. Женские глаза, безволосая лисья морда, злобно подрагивающие острые уши… А руки сделались лапами с острыми когтями, немедля потянувшимися ко мне.

Демонесса больше не могла говорить, однако ее злобные мысли явственно читались и по глазам.

Мимо, подняв меч для смертельного удара, промчался отец. Хули-цзин развернулась, бросилась к запертым воротам, с разбегу врезалась в них и скрылась за створками, сорванными с петель.

Отец устремился в погоню, даже не взглянув на меня. Сгорая от стыда, я побежал за ним.

Хули-цзин была быстра на ногу. Казалось, ее серебристый хвост оставляет за собой тянущийся через поле мерцающий след. Но ее не до конца обращенное тело сохранило человеческую осанку, и бежать так быстро, как на четырех лапах, она не могла.

На наших глазах она свернула к заброшенному храму примерно в одном ли[3] от деревни и юркнула внутрь.

— Ступай, обойди храм сзади, — сказал отец, с трудом переводя дух. — Я войду с парадного входа. Если попробует сбежать через черный, ты знаешь, что делать.

Сзади храм сплошь зарос густой, высокой травой, половина стены обвалилась. Свернув за угол, я увидел что-то белое, мелькнувшее среди обломков.

Полный решимости оправдаться перед отцом, я подавил страх и без колебаний побежал следом. Несколько быстрых поворотов, и добыча загнана в одну из монашеских келий.

Я уже было собрался окатить ее остатками собачьей мочи, но вдруг сообразил, что этот зверек намного меньше, чем хули-цзин, за которой мы гнались. То была маленькая белая лисичка, судя по размерам — щенок. Поставив горшок на пол, я прыгнул на нее и прижал животом к полу.

Лисичка забилась подо мной. Для такого маленького зверька она оказалась на удивление сильной. Я с трудом мог удержать ее. Во время борьбы лисий мех под пальцами вдруг сделался гладким, как кожа, туловище лисички стало длиннее и шире — так, что пришлось прижимать ее к полу всем телом…

Миг — и я осознал, что крепко сжимаю в объятиях обнаженное тело девочки примерно моих лет.

Я вскрикнул и вскочил на ноги. Девочка медленно поднялась, извлекла из-за кучи соломы шелковый халат, надела его и надменно уставилась на меня.

Издали, из главного зала, послышался рык. За ним последовал тяжкий удар мечом о стол. Треск досок, новый рык, отцовская ругань…

Мы с девочкой замерли, не сводя глаз друг с друга. Она была еще красивее той певицы из оперной труппы, которую я не мог забыть с прошлого года.

— Зачем вы охотитесь на нас? — спросила девочка. — Мы не сделали вам ничего дурного.

— Твоя мать околдовала купеческого сына, — ответил я. — Мы должны спасти его.

— Околдовала?! Да он сам ей покоя не дает!

— Как это так? — ошеломленно спросил я.

— Однажды ночью, около месяца назад, этот купеческий сын наткнулся на мою мать, попавшуюся в капкан крестьянина, что продает кур. Чтобы освободиться, ей пришлось принять человеческий облик. Тут-то он увидел ее и потерял голову от любви. Она любит свободу, и не хотела иметь с ним никакого дела. Но, если человек всем сердцем любит хули-цзин, она против собственной воли слышит его, какие бы дали ни разделяли их. Его непрестанные стоны и вопли не на шутку раздражали ее и отвлекали от забот. Пришлось матери навещать его каждую ночь, только затем, чтобы утихомирить.