Караул устал (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 50

— Но этот «Чижик» в силу мастера не играет?

— Не играет. Второй разряд, и то, между нами, слабенький. До мастера расти и расти. Но представьте, что один строит жилые дома — двух, пяти, девятиэтажные, строит быстро и недорого, а другой обещает роскошный дом в тысячу этажей. Проходит семь лет, а не построено ни одного этажа, я, мол, сразу тысячный возведу, без промежутков. Один тысячный этаж, и всё.

— Ты хочешь сказать…

— Я от имени «Чесс интеллект» вызвал Ботвинника, то есть его программу, на матч. Победитель получит миллион долларов.

— Твоих?

— Фирмы. Риска никакого: у Ботвинника нет не то, что программы-мастера, у него нет программы, способной играть, вообще. Согласитесь, что для семи лет работы научного коллектива это маловато. Невольно вспоминается притча о Ходже Насреддине, который обещал эмиру выучить ишака грамоте за двадцать лет

— Соглашусь, — серьёзно сказал Стельбов, и опять достал блокнотик и карандаш.

Вот я и настучал на Ботвинника. Ну, а чего он ждал, затевая комбинацию с недопущением меня на матч-реванш? Бочку варенья и корзину печенья? Получит волшебный пендель, вдруг и что-нибудь получится.

— Но такие? Такие у нас сделать могут? — Стельбов показал на «Чижик Берлин»

— Если элементная база позволит, то смогут, конечно.

— Элементарная база?

— Элементная. Детальки всякие. Прежде всего, микропроцессор. Маленький, дешевый и надежный. Но тут я не компетентен. А если сделают, я, конечно, и учебник напишу новый, и много чего ещё. Только сделайте.

Однако Стельбов в книжечку записывать ничего не стал. Оно и понятно: других забот у советской промышленности нет, как шахматные компьютеры мастерить.

Он ещё минут пять для приличия поговорил о политическом климате в мире, а потом возвестил:

— Ты, Чижик, готовься брать Берлин. То, что в Спорткомитете говорили — это они не подумавши. И ты не Рокоссовский, и они не Ставка Верховного Главнокомандующего. Играй, побеждай, а Родина тебя не забудет. Насчет же Общества Трезвости — потом решишь, но дело как под тебя задумано. Будешь пропагандировать эффективное трезвое мышление собственной жизнью.

Сказал, успокоил, и отбыл.

А я вернулся к роялю.

«Мой Лизочек так уж мал, так уж мал…»

Я ведь и в самом деле готовлюсь к матчу. Музыка помогает прийти в гармонию с самим собой. Не я придумал — так готовились и Тарраш, и великий Алехин. Другое дело, что все меньше и меньше людей играют сами, всё больше магнитофон слушают. А это не совсем то. Точнее, совсем не то.

Играю, но думаю не о шахматах, а о внезапном визите Стельбова.

Похоже, он проводил ревизию. Можно ли меня выпускать не просто на матч с Карповым, а вообще, так сказать, в мировом масштабе? Не сбегу ли? Это для него катастрофой не станет, если сбегу, а всё-таки неприятность. Куда проще оставить меня здесь, в Москве, или даже в Сосновке, под надзором, объяснив всему миру заботой о здоровье, ведь зимой я перенес клиническую смерть, ага. В санаторий поместить, очень закрытого типа.

Но, полагаю, осмотром он остался доволен. Вряд ли перед бегством человек будет вкладывать огромные деньги в ремонт квартиры. Она и прежде была хороша, квартира, а теперь и вовсе парадиз. Но, главное, то, что я все деньги — или почти все — потратил на «Космос», ливийскую клинику. В Ливии советскому человеку сейчас почёт и уважение, в Ливию идет комсомольский набор — на строительство и того, и сего, и всякого. Так что даже если я поселюсь в Ливии, никакого укора ниоткуда не будет, напротив — в нелегких условиях пустыни оказываю медицинскую помощь населению дружественной страны.

Ну да, в представлении Стельбова я с загибами, но всё равно наш, советский парень. Работящий, что важно. А загибы… Загибы тоже можно к делу приспособить.

Так думает он. Буду считать, что так. Девочек он к делу приспособил, впряг, и меня впряжет. Однажды Чиж, Пантера и Лиса везти с поклажей воз взялись на небеса. В отличие от крыловских животных, наш воз по дороге катится бойко, грузовой воз «Прогресс». «Поиск» процветает, «Молодая Гвардия» оживилась, глядишь, и важнейшее искусство, кино, тоже нас милостью не оставит, «Молодость» и Суслов одобрил, и всё Политбюро — пусть молодёжь творчески поработает. Под чутким руководством.

Смущает иное.

Стельбов делает вид, что позабыл причину ремонта в квартире. А ведь нас в ней убивали. Да только ли нас? Меня Виктор Луи свел с одним обитателем Дома На Набережной, историком. Не простым историком, а особенным, допущенным к столику, впрочем, других в этот дом и не селят. Так вот, свыше полутора тысяч ответственных квартиросъемщиков закончили жизнь путем расстреляния. То есть в среднем по три расстрела на квартиру. Было это, конечно, давно, партия решительно осудила перегибы и отступления от ленинской линии, но призраки ходят по коридорам, ходят…

И я их вижу, вот в чём дело.

И мне страшно.

Но ни отворачиваться, ни бежать не стану.

Не мёртвых я боюсь. Но пусть и они меня боятся.

И я перешел к маршам. Нет лучшего способа поднять настроение, чем сыграть бодрый и радостный марш.

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!»

Хорошая музыка.

И тут зазвонил телефон.

Это Лиса.

— Чижик, Высоцкий пропал!

— В каком смысле «пропал»?

— В смысле исчез. Мы сейчас на студии, приезжай!

13 июля 1979 года, пятница, продолжение

Подмена

— Значит, исчез, — я принял вид серьёзный и сосредоточенный: видно было, что девочки расстроены.

— Да. Вчера мы проводили Марину…

— Марину?

— Марину Влади. В аэропорт. Мы и Владимир Семенович.

Понятно. Мировые знаменитости следует лелеять и холить.

— Проводили, и дальше?

— Владимир Семенович встретил в Шереметьево старых друзей, и решил побыть с ними. Немного. Без излишеств. Это его слова — без излишеств.

— Уже теплее.

— Сказал, что в десять утра будет как штык. В студии.

— В этой студии?

— Да, в этой. Каждый час, между прочим, обходится в копеечку.

Мы были в звуковой студии: здесь артисты в идеальных условиях говорят то, что положено по сценарию. Во время съёмок они тоже говорят, но качество записи никудышное. И потому то, что зритель слышит, записывают не в поле и не в лесу, даже не в комнатах и залах, а здесь, на студии. А грозу, кукушку или бой напольных часов всегда можно добавить.

Но фильмов снимают много, а звуковая студия одна. Как следствие, во-первых, очередь, во-вторых, внутренний хозрасчет. Напрасно потраченное студийное время всё равно придется оплачивать из бюджета картины, что скажется на размерах премиальных, а срыв сроков сдачи картины опять скажется на размерах премиальных. Потому отсутствие Владимира Семеновича режет без ножа.

— А старые друзья — это кто?

— Спортсмены, азербайджанские борцы. На Спартакиаду прилетели прямо из Болгарии.

— Странный путь.

— В Болгарии какие-то соревнования были.

— Понятно. Значит, Владимир Семенович отправился с борцами — куда?

— В «Баку». Нас тоже звали, конечно.

— Ну, разумеется.

— Но мы и не подумали. В рабочее время в ресторан — фи…

— Итак, Владимир Семенович вместе со старыми друзьями, азербайджанскими борцами, направился в ресторан, а утром не явился на рабочее место. Так?

— Точно так.

— И что вы ждете от меня? Я не ясновидец, да, думаю, даже ясновидец не скажет, где сейчас Владимир Семенович. Москва, Московская область, Ленинград, Тбилиси — да где угодно. И потом, Владимир Семенович — совершеннолетний, дееспособный, сам решает, что, где и когда.

— Нам ясновидения не нужно. Нам нужно, чтобы ты озвучил роль Высоцкого.

Ну да, конечно. Если Высоцкий загулял, это неделя, две, кто знает. Гении непредсказуемы, иначе они бы не были гениями. А кино — это как битва. Если выбыл один, на его место становится другой. Например, Чижик.