Я знаю, кто убил Лору Палмер (СИ) - Баюн София - Страница 30

И тогда прозвучал выстрел. Бестолковый, пуля почему-то ушла в дверной косяк, и, кажется, стрелок сам его испугался, потому что второго не последовало, и никто целых несколько секунд не пытался ее поймать.

Она, почему-то по-прежнему на четвереньках, добралась до двери и выкатилась в заснеженную темноту.

Улица Блюхера и правда спала. Ни в одном окне не горел снег, на чистом снежном полотне не было следов, кроме цепочки ведущих к прокату.

— Помогите! — закричала она, бросаясь к ближайшему дому, надеясь, что хотя бы на первых этажах люди ее услышат. Что у кого-то открыта форточка, кто-то курит или выгуливает собаку. Она схватила монтировку, которая была воткнута вместо одного из прутьев крыльца. Яна отбивала ей лед от ступенек. Сейчас она бежала через двор, прижав к себе ледяной кусок металла, и знала, что ничем он ей не поможет.

— Помогите!

Но двор молчал, равнодушно таращась на нее слепыми окнами.

Услышав хлопок двери, она упала на землю и спряталась за ближайшей машиной, попытавшись скрыться за колесом.

— А ну стой, шлюха! — раздался позади разъяренный рев, и Яна успела удивиться, что прокат пришли грабить втроем, но действует всегда кто-то один.

— Там!

Она ошиблась. На крыльце стояли все трое — один зажимал лицо, а другой трясущимися руками целился в полумрак спального района.

Никто не выйдет. Никто не спасет, не поможет, потому что всем плевать. Поэтому Вету убили. Убили Раду, которую любил Яр, убили мать девочки Инны, убили подругу Алисы, и много кого еще обязательно убьют, когда согреется вода в реке.

Но сейчас в спящее равнодушие двора падает снег. В окнах пустая темнота, но кое-где монотонно мигают синие огоньки сигнализаций под затянутыми инеем лобовыми стеклами машин.

Яна не стала ждать, пока ее вытащат из-за колеса. Вскочила и, встретившись глазами со стрелком, размахнулась и ударила монтировкой по капоту. Вой сигнализации раскатился в сонной тишине, мгновенно подчинив ее своему ритму.

— Газ! — рявкнула она, удивившись, что ее вообще слышно. — Утечка!

Метнувшись в сторону, она ударила по капоту второй машины, и, для верности — в лобовое стекло. А потом по третьей, просто чтобы стряхнуть остатки отчаяния.

И люди проснулись. Захлопали окна, сверху раздались голоса, где-то неподалеку уже запищала открытая подъездная дверь.

И через несколько секунд Яна услышала короткое кряхтение мотора и визг шин. Она стояла у разбитой машины одна, будто рядом с поверженным зверем, и глаза почему-то жгло, а голову наполняла голодная черная пустота.

— Суки, — пробормотала она, пытаясь разжать пальцы. Не получилось. Тогда она просто опустила руку и побрела к прокату, а сигнализация выла ей вслед. Все равно она успеет дойти раньше, чем разъяренные хозяева наденут тапочки и добегут до своих машин.

Мокрый подол тяжело волочился по залитому кровью линолеуму, размазывая полосу. За ней оставались следы талого снега, и Яна отстранено подумала, что больше не будет бегать по снегу в одних чулках.

Она выпустила Нору, которая зачем-то пыталась объяснить, что вызвала милицию, и они вот-вот приедут.

Яна только поморщилась и, по-прежнему сжимая арматуру, медленно подошла к стойке. Опустилась на колени рядом с Лемом. Он дышал. И даже глаза его были открыты — он нашел ее взглядом, и, кажется, попытался что-то сказать.

— Я не знаю, умрешь ты сейчас или нет, — прошептала она. — Но я хочу, чтобы ты знал, что я тебя ненавижу.

Потом она легла рядом, прямо в лужу крови, разбавленной талым снегом, положила голову ему на плечо и закрыла глаза.

Окна были темны, но это ничего не значило. Яр точно знал, что они завешены одеялами изнутри.

Потому что он уже бывал в этой квартире. Поздним вечером он приехал к дому, пытаясь убедить себя, что беспокоиться не о чем.

… Что за днями заблужденья

Наступает возрожденье,

Что волшебно наслажденье-наслажденье нежным сном.

Подъезд встретил его затхлостью и придушенным дешевой дверью The First Rebirth. Пролетом выше сидел тощий паренек в вытянутой вязаной шапке и часто дышал. Сначала Яр думал, что глаза у него закатились, но потом все-таки разглядел зрачки.

— Отдыхаете? — хрипло спросил Яр.

Лицо у парня расплылось в бессмысленной блаженной улыбке.

Он поднимался по крошащейся бетонной лестнице вдоль ядовито-синих стен. Из «О» в «Цой жив» выползала трясущаяся надпись «Оля шлюха», а из «Ж» дымком струилось «жизнь прожить — не поле перейти», но внизу, конечно, все-таки написали «жопа». Яр успел на ходу заметить, что Цой поблек, цитата нацарапана почти каллиграфично, но едва различимо, и только «жопа» выведено уверенными, жирными линиями.

Надписи закрасили. Неизбывная жопа игриво просвечивала из-под блестящей зеленой корки масляной краски.

Он отвернулся и дернул ручку. Конечно, заперто. Скользнул взглядом по белоснежной кнопке звонка, а потом несколько раз пнул рваный дерматин. Кажется, диссонанс между ритмом его ударов и электронными аккордами оказался слишком болезненным для расширенного сознания, потому что дверь ему открыли сразу.

На пороге стояла такая же тощая девица в цветастом халате и такой же дурацкой шапке.

— Не, мужик, мы уже не принимаем, — с сожалением сказала она, выдыхая ему в лицо сладковатый дым.

Позади нее двигалась полутьма, полная размазанных цветных пятен света. Яр кивнул с самым серьезным видом, на который был способен, а потом подхватил девчонку под мышки и выставил в подъезд.

— Э-э-эй! — раздался за его спиной обиженный вздох.

Дальше Яр не слушал, потому что протискивался через узкий коридор, заставленный стульями и обувью, и старался пореже дышать.

В квартире было не протолкнуться. Кто-то орал что-то несвязное, но очень яростное и воодушевляющее. Оратора поддерживали одобрительным мычанием. Кто-то сидел на полу, но большинство пытались танцевать — тряслись и извивались в поникших крыльях своих пестрых тряпок и восторженно таращились друг другу в глаза. Яру пришлось протискиваться вдоль стены, через бока, руки, влажные лица, запахи алкоголя, пота и злых, шипровых, совсем неподходящих этим обдолбанным хиппи духов.

На полу, на полках тянущегося вдоль стены стеллажа, на перевернутых стульях — везде стояли банки с мотками часто мерцающих гирлянд. У порога кухни кто-то спал, свернувшись калачиком, будто сторожил дверь. Яр отодвинул спящего ногой, не встретив никакого сопротивления.

На кухне — с завешенными одеялами окнами, конечно — набилось не меньше десяти человек. Трое сидели прямо на деревянной столешнице у мойки, одна девчонка устроилась на холодной плите. Она раскачивалась, закрыв глаза и подняв обмотанные плетеными шнурками руки. Остальные смотрели на нее со смесью ненависти и умиления. Один парень, сидевший на подоконнике, укачивал огромную тыкву и мурлыкал ей песенку.

— Где Хельга? — рыкнул он на ближайшую девчонку, на которой из одежды были только фенечки и берестяной хайратник.

— Во-о-о-н, — протянула она. — Подружку, хи-хе, сторожит.

Яр дернул дверь спальни, и с облегчением обнаружил, что комната почти пуста. Окна так же завешены одеялами, на полу горит тусклая желтая лампа. Хельга сидит на краю разложенного дивана и сочувственно гладит по спине девушку, лежащую лицом вниз.

— Пришел, — обрадовалась Хельга. — Давай, забирай ее, я сюда людей из коридора запущу и наконец-то до толчка доберусь!

— Вы что ей дали? — хрипло спросил он, опускаясь рядом. Погладил Раду по плечу, убрал спутанные волосы с ее лица. Она спала.

— Полстакана «отвертки» и вторяков, — усмехнулась она, пальцами поправляя упавшую прядь синего ирокеза. — Никто ее не поил и не накуривал. Никто ее пальцем не тронул, и не тронул бы, но я, как видишь, все равно тут просидела все это время. Твоя девушка не умеет пить.