Главред: назад в СССР 4 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 45

А еще метранпаж Правдин, верстальщики, отдел писем, машинистки-корректорши, водители Сева с Олегом, секретарша Валечка, завгар Доброгубов, завхоз Гулин, бухгалтерия, отдел кадров. Мне хотелось посмотреть в глаза каждому, чтобы заразить своей уверенностью, энтузиазмом и отсутствием страха перед будущим. Столько людей, и все они ждут от меня откровения. Откровения ли? Скорее спокойствия.

— Советская власть меняется, — начал я. — Партия сделала выводы и планирует перестроиться. Исправить ошибки, оставив все лучшее и заменив то, что себя не оправдало. Для нас с вами, коллеги, ничего нового. Мы по-прежнему работаем в соответствии со своими задачами. Доносить людям информацию, учить их думать и принимать самостоятельные решения.

— А откуда нам брать-то ее, эту информацию? — вновь подал голос Шикин.

— Напрямую из райкома, — ответил я. — Думаете, у меня есть все готовые ответы? Отнюдь. Я буду разбираться вместе с вами. Разбираться, докапываться до мелочей, чтобы у читателей не оставалось вопросов. Для этого нам дают больше свободы действий. Перед нами открылось окно возможностей, и теперь главное — правильно этим воспользоваться.

И я рассказал им обо всем, что мы обсуждали сначала на партсобрании, а затем и в узкой компании райкомовских секретарей. Об аудиогазете, о киностудии, о сети консультационных бюро. О расширении штата и… О том, что в скором времени у наших изданий появится конкурент.

— Что? — первой отреагировала старушка Метелина. — Евгений Семенович, вы серьезно?

— Не шутите? — подхватила ее подружка-коллега Евлампия Горина.

— Как же так, товарищ Кашеваров? — недоумевал Шикин, который был сегодня в ударе. — Получается, все наши старания — петуху под хвост?

Коллектив в ленинской комнате взволнованно зашумел, я поднял руку, чтобы собравшиеся успокоились.

— Я понимаю, что новость довольно неожиданная, — когда страсти поулеглись, я принялся гасить негатив. — Вам кажется, будто мы сдались, я правильно понимаю, Пантелеймон Ермолаевич? Оставили поле битвы, где до этого одержали победу?

— Все верно! — гневно сверкнула глазами Метелина. Даже со стула вскочила. — Для чего тогда был этот фарс с опровержениями?

Вот так. Грустно, а я ведь думал, что Людмила Григорьевна, выйдя за свои прежние рамки, легче воспримет обновление. Я ошибся. Инерция мышления никуда не делась. Метелиной было комфортно в привычном мире, она готова была меняться, пока стабильно все остальное. Но перемены ее пугали. Ей просто страшно. И непонятно, почему враг, с которым боролись, вдруг стал частью привычной картины мира. Что «Любгородский правдоруб» теперь не подпольный журнальчик, а городская общественная газета. Официально, конечно, пока еще нет, мы ведь только сегодня обсудили концепцию, а редактор еще в больнице… Но все-таки.

— Это не было фарсом, Людмила Григорьевна, — я покачал головой. — Это все было нужно. И нужно по-прежнему. Просто раньше у нас была полемика с неизвестными, а теперь… Теперь мы будем вести пламенные дискуссии с коллегами. Возможно, это будет кто-то из здесь присутствующих. Те, кто захочет… преподносить информацию несколько по-иному.

— Это как же? — пожилой ветеран Шикин раскраснелся и тоже вскочил. Его губы тряслись. — Как по-иному? По-белогвардейски?

«Мой дед из Оренбурга, он многое рассказывал, — тут же всплыло в моей памяти. — Живьем закопали красноармейцев…»

— Дискуссионный клуб, — спокойно сказал я, одновременно стараясь обуздать бурю в душе. — Мы уже несколько недель публикуем в обеих газетах противоположные мнения по самым животрепещущим поводам. И всех устраивал такой порядок. У нас при этом, хочу напомнить, официальная газета района. Рупор КПСС. И вечерка — приложение к этому рупору. А гласность предполагает альтернативный источник.

— А чем это отличается от полос дискуссионного клуба? — подняла руку Катя Голушко. — Разве этого недостаточно? Зачем еще отдельная газета?

— Да неужели вы не понимаете? — не выдержала Соня Кантор. — Публикации в «Андроповских известиях» были пробным шаром! Это эксперимент!

— А он сработал? — осторожно уточнила Марта Мирбах.

— Я думаю, да, — и вновь меня удивила Зоя. Второй раз за сегодня. — Вы позволите, Евгений Семенович?

Девушка встала и решительно направилась в мою сторону. Все в той же строгой одежде, делающей ее похожей на школьную учительницу или библиотекаршу — белой блузке с черным галстуком-петличкой и черной же узкой юбке. Хотя нет, кое-что все-таки изменилось. Каблуки стали чуть повыше, походка уверенней, а волосы, судя по всему, уже некоторое время не накручиваются на бигуди. Может, это из-за больницы? Она же только сегодня оттуда выписалась. Нет, это уже совсем не та Зоя, что когда-то взволнованно склонилась надо мной, пока я валялся, откинув копыта… По телу словно ток пробежал, и это я сейчас о своем теле, если что.

Зоя встала рядом, расправила плечи, едва задев меня рукавом-фонариком.

— Эксперимент сработал, — сказала она, отвечая на вопрос притихшей Марты Мирбах. — Это отлично видно по статистике наших бюллетеней. Читатели спорят друг с другом, с авторами публикаций, и динамика мнений меняется. Алевтина Викторовна, мне потребуется ваша помощь.

— Да, Зоя Дмитриевна? — со своего места поднялась тетушка, считавшаяся за главную в отделе писем.

— Помните, мы говорили с вами о распределении предпочтений?

Я слушал этот диалог, и мои глаза лезли на лоб. К счастью, фигурально выражаясь. Оказывается, Зоя самостоятельно озадачила отдел писем выборкой по собственному усмотрению. И нет, я не считаю это проступком. Скорее здоровой инициативой.

— Да, конечно, — ответила, между тем, Алевтина Викторовна. — К сожалению, я не захватила бумаги… Но и так хорошо помню, что процент читателей, поддерживающих авторов колонок, растет. Цифры стабильны в отношении Якименко и слегка гуляют в отношении Челубеевой… Однако материалы Сеславинского и Голянтова все популярнее. Евгений Семенович, это предварительные данные, Зоя Дмитриевна просила подготовить подробный отчет…

— Спасибо, — уверенно прервала ее Зоя, порозовев. — А теперь, коллеги, давайте подумаем, о чем нам говорит такая статистика? Пусть даже предварительная!

— О том, что нужно открывать еще одну газету? — Метелина, оказывается, так и стояла, скрестив руки на груди.

— Не открывать, — подчеркнул я. — Газета уже существует. Просто теперь в правовом поле советского государства. И по той самой очевидной причине, которую ярко демонстрирует нам статистика, представленная Зоей Дмитриевной… — я посмотрел на Зою, в глазах которой пылали странные искорки. — Статистика говорит нам, что в обществе оформился спрос не только на альтернативное мнение, но и на альтернативные же источники информации.

— Но это же раскол! — воскликнула Катя Голушко. — Получается, мы делим читателей?

— Нет, — я покачал головой. — Мы делим мнения. И подачу. Аудитория вокруг этого формируется самостоятельно. Более того, может плавно перетекать от одного источника к другому.

— Как говно в проруби! — неожиданно выругался Шикин. — А как же единая линия?

— Единая линия, — ответил я, решив проигнорировать грубость, — это информационная безопасность нашей страны. И это наша с вами работа. Я уже говорил в райкоме и повторю здесь. Если не давать альтернативу, она возникнет сама собой. Только вот ее качество оставит желать лучшего… Это будет тот же самый «Правдоруб», только неподконтрольный и опять полузапретный. А нет, как вы знаете, ничего более желанного, чем запретное. Лучше склочная собака на привязи, знаете ли, чем свободный волк, от которого не знаешь, чего ожидать.

Собравшиеся загомонили. Кажется, мне удалось донести основную мысль. Не уступать сопернику, а позволить ему просто быть. Но заставить играть по тем же правилам, что и мы сами. Все, как и раньше. Все, как и в колонках от дискуссионного клуба.

— Что ж, — Пантелеймон Ермолаевич немного поумерил пыл. — Если товарищи в райкоме согласны завести ручную щуку, чтобы карась не дремал, пускай. Вы, Евгений Семенович, меня извините, я не настолько силен в западной журналистике, как вы… Но я сомневаюсь, что редактору нового «Правдоруба» удастся найти пишущих, кто согласится работать в открытую.