Прощай, Алиса! (СИ) - Ловыгина Маша - Страница 15

Ушастая рыба, что может быть смешнее?

Только Алисе, той, которая жила в большом доме, было не до смеха. И если поначалу, когда рядом с ней еще находилась няня, материна тетка — старенькая тихая женщина в белом платке, ее маленький мир был наполнен тихими шепотками, мягким рыхлым телом, в которое ее вдавливали, когда в доме раздавались тяжелые шаги, и дальней комнатой, откуда они выходили лишь в сад, то потом…

Алиса не любила вспоминать об этом. Няня умерла, и мир изменился. Он стал гораздо шире и объемнее, будто кто-то вышиб все двери и сломал стены. Но вы пробовали жить среди обломков, торчащих балок, гвоздей и строительного мусора? Разумеется, выражаясь фигурально, но ей все виделось именно таким. Понятный прежде, теплый, пусть и скудный на радости мир приобрел очертания страшного полуразрушенного замка. А тот, кого следовало называть отцом, был его полноправным владельцем.

…Когда Дмитрий направился к стоянке, она все еще стояла в серой предрассветной темноте и никак не могла заставить себя сделать хоть один шаг. И Алиса-рыбка замерла, немного оглушенная произошедшим, но ее плавники ни на минуту не прекращали двигаться. Как и ее мысли.

Сети… проскочит ли она сквозь них? Не запутается ли снова? Не сгинет ли?

Рыбка Алиса взмахнула хвостом и ринулась сквозь шумящий поток. Впереди брезжило бескрайнее море. Неизведанное, волнующее, дарующее свободу…

— …не хлопай дверью. И будет лучше, если ты ляжешь на заднее сидение.

Его голос звучит тихо, но все равно отдается толчками в ее барабанных перепонках. Напряжение, которое жило в ней с тех самых пор, когда она узнала о существовании зла, просто так никуда не уйдет. Хорошо это или плохо, она не знает, как не знает и другой жизни, где не приходится все время контролировать все вокруг. А в первую очередь, себя.

Матери не повезло. В ней не было той хитрости, которая, вероятно, передалась Алисе от отца. Ведь умение просчитывать опасность и избегать ее — это именно хитрость. Но матери это было не дано. Она все время попадала впросак. То не так посмотрела, то не так встала, то не то сказала… Напиваться до беспамятства она начала, когда Алиса должна была пойти в первый класс.

Прибегая из школы, Алиса вихрем пробегала по всему дому, чтобы убедиться в том, что все на своих местах. Отец мог придраться к чему угодно, и даже если все было в порядке, избежать наказания удавалось редко. И чаще всего, именно из-за того, что к его приходу мать накачивалась вином, как пиявка. До Алисы в этих обстоятельствах дело уже не доходило, но лучше бы он срывался на ней, потому что слышать глухие удары за стеной было невыносимо.

О том, чтобы снова вмешаться, не было и речи. С того самого дня, когда она сделала это в первый раз. Что-то копилось у нее внутри все это время, горькое и безысходное, отравляющее кровь и мешающее дышать. До рвотных спазмов и желания порезать себя бритвой или столовым ножом. Тогда ее посещали странные мысли. Но там, где происходит насилие, других, наверное, и не бывает.

Тот день, когда между отцом и матерью в очередной раз разразился скандал, Алиса помнила наизусть. Мучительное ожидание, похожее на предчувствие грозы, переполняло ее с самого утра. Кажется, мать тоже это ощущала. И словно специально бродила по дому неопрятная и дурно пахнущая.

Ее блуждающий взгляд время от времени останавливался на Алисе, и глаза ее пугали, потому что горели безотчетной яростью, которая, впрочем, быстро сходила на нет, уступая место тупому безразличию.

Когда приехал отец, стало понятно, что у него какие-то проблемы. Алиса могла определить его настроение по звуку шагов. А мать, ее красивая мать ни хрена не понимала, и это было ужаснее всего.

Разумеется, когда отец увидел ее, скандала было не избежать. Впрочем, скандал подразумевает диалог, пусть и на повышенных тонах, здесь же происходило нечто другое. Звериная отцовская натура вылезла наружу, а мать превратилась в молчаливую боксерскую грушу.

Алиса не выдержала и кинулась на ее защиту. Внутри нее будто прорвался гнойник, и ей стало все равно, что будет с ней. Лишь бы ее мать наконец уползла в свою комнату и закрылась там.

Хорошо, что он не убил ее тогда…

Она кидалась на него, а он смеялся хриплым смехом и называл ее бешеной сучкой. Потом схватил за горло, приподнял над полом, словно щенка, а затем отбросил в угол. Боль вышибла из нее все мысли и чувства. Но когда ты ничего не чувствуешь, становится легче.

Хорошо, что не убил. А может, лучше, если бы…

— …ты как?

Алиса приподняла голову с кожаного сидения, но тут же опустила ее обратно. Тело налилось свинцом, а щека опять впечаталась в кожаное сидение.

Наверное, надо было сесть и посмотреть в окно, чтобы увидеть подернутые сонным туманом улицы, проститься с тем, что через несколько минут останется в прошлом. Но она давно поняла, что прошлое никуда не девается. Оно проросло внутри нее своими кривыми мертвыми корнями и не хочет сдавать свои позиции.

— Хочешь пить?

Алиса не ответила. Она глубоко вздохнула, закрыла глаза и с наслаждением нырнула в темную прохладную воду…

Когда именно прекратилось движение, Алиса не поняла, и сколько проспала, уткнувшись в кожаную автомобильную обивку, тоже. В голове было мутно, словно черепная коробка превратилась в аквариум наподобие тех круглых, где держат неонов или гуппи. Среди ее одноклассников ни у кого не было аквариума, в их семьях предпочитали разводить скотину или держать собак. Что проку от мелкой рыбешки, которая все время только жрет и гадит, а еще в самый неподходящий момент норовит сдохнуть в стенах пластикового замка или под заросшей склизким мхом корягой.

Ухватившись за скрипучий бок водительского сидения, Алиса тяжело приподнялась и огляделась. Дмитрия в машине не оказалось, стекло его двери было приспущено и через него в салон поступал степной горячий, наполненный ароматами шалфея и ковыля, воздух.

Алиса прищурилась, пытаясь уловить хоть какое-то движение, но кроме жужжащих насекомых и качающихся маковых головок, красными пятнами разбавляющих желто-зеленую траву, ничего не увидела. И все же ей понравилось то, что ее окружало. В мерном гудении и ослепительно-ярком солнце, бесстыдно раскинувшемся на небе, время останавливалось, а вместе с ним, притуплялись и мысли. Луга и степь вокруг Тимашаевска были давным-давно перепаханы, так что подобный кусок диковатой природы впечатлял. Однако Алиса одернула себя, заставляя собраться, потому что клевер и маки цвели для романтично настроенных девушек, а себя она таковой не считала.

Ведь стоило ей оказаться наедине с собой, как легкий тревожный холодок вновь пробежался по ее позвоночнику, а мозг опять прострелила навязчивая мысль: а что, если он передумает? Что, если поступит так же, как тот, кому она однажды доверилась, будучи ребенком. И рассказала о том, что происходит в ее доме.

Его звали Тимофей Ильич, и он работал дворником при школе. Смурной дядька, отставной военный, гонявший мальчишек за курево во время перемен, жил где-то на окраине города. Был он не местный, то ли купил, то ли снял дом, переехав откуда-то с Севера.

Занятия в начальной школе заканчивались рано, но Алиса домой не спешила. Слонялась по школьному двору, висела на турнике и думала, думала… Однажды, отставив метлу, подошел к ней и довольно грубо спросил, почему она болтается вниз головой вместо того, чтобы идти учить уроки. Тогда ее еще не «водили», потому что школа была недалеко от дома, да и кому бы в голову пришло приставать к Бражниковой дочке.

Единственный раз тогда Алиса позволила себе быть откровенной. Пожалуй, все дети в этом возрасте еще уверены в том, что у взрослых есть ответы на все вопросы. Из подслушанных разговоров одноклассников она вынесла многое — семейные споры и скандалы происходили не только в ее семье. И все же, то, что творилось за стенами ее дома, казалось гораздо страшнее, чем единичная пьяная драка на дне рождения тещи или визгливое выяснение отношений с выдиранием волос между ревнивыми соседками. Ее дом обходили стороной. Как и ее.