Завет воды - Вергезе Абрахам - Страница 39

Подъезжая к дому, он говорит вслух, обращаясь к автору письма: «Я намерен дать показания. У меня нет выбора. Я видел то, что видел. Мне наплевать на свое доброе имя, карьеру или что там люди скажут». А если Клод разведется с Селестой, она станет полностью моей.

В четыре тридцать, когда Селеста пьет чай в прохладе библиотеки, она видит, как подруливает «модель Т». Из «форда» вываливается Клод. Натыкается на стоящий «роллс», шарахается в сторону, по пути к двери опрокидывает горшок с жасмином. Похоже, муж пил с самого утра. Заметив жену, Клод удивленно таращит глаза. Тщетно пытается взять себя в руки, но не способен сфокусировать взгляд.

— Как прошел день? — старательно произнося слова, вопрошает он, но все равно язык заплетается.

Селеста не скрывает отвращения.

— На что ты, черт побери, уставилась? — наконец выпаливает он мерзким тоном, отбросив все претензии на любезность, даже не дожидаясь, пока шофер выйдет из комнаты.

В былые времена она в любых обстоятельствах могла рассчитывать на его вежливость. Разве это не признак английского воспитания, в противовес ее туземному? Он, может, и планирует выволочь ее за волосы на площадь и четвертовать, но до тех пор будет вежливо подвигать ей стул за обедом.

— Сделай мне выпить, Селеста, — командует он, нависая над ней.

Слава богу, без «дорогая». Она поднимается, чтобы уйти, его близость отвратительна. Клод, полагая, что жена направляется к подносу с напитками, великодушно взмахивает рукой:

— И себе налей.

— Слишком рано, — отвечает она. — И ты угомонись, Клод. Тебе точно хватит пить.

Он дергается, будто она залепила ему по физиономии.

— Селеста! — орет Клод, шатаясь и тыча пальцем в воздух в бестолковой попытке указать на нее. — Ты должна знать… — Тут он теряет равновесие и падает, стукнувшись головой о кофейный столик. Касается рукой лба, и пальцы его окрашивает кровь. — О господи! — испуганно восклицает он, а потом его рвет прямо на кофейный столик.

Муж смотрит на нее жалким взглядом, ниточка слюны свисает из угла рта.

Она лишь горько смеется:

— Клод, раньше твой единственный подлинный талант состоял в том, что ты мог держать себя в руках. Не понимаю, зачем я так долго жила с тобой.

Селеста выходит и садится на велосипед. Есть еще один человек, с которым она должна быть честной.

В сумерках она врывается к Дигби, напугав его. Дигби у себя в студии, с голой грудью, моет кисти в керосине. Парафиновая свеча отбрасывает призрачный свет на натюрморт: причудливый глиняный сосуд и три манго на деревянном верстаке. Рядом с сосудом словно случайно брошено изумрудное шелковое сари, ткань водопадом спадает вдоль ножки стола, складки образуют на полу небрежный букет.

Селеста залпом осушает стакан воды. Глядя в лицо Дигби, чувствует: что-то изменилось. Он ему сказал? Скользит взглядом по комнате, как будто стараясь запомнить, а затем поворачивается к Дигби.

Дигби видит ее лицо и сразу понимает, что она пришла проститься. Внутри все обращается в камень. Стрела вонзается прямо под ребра, в солнечное сплетение.

Неужели она часть заговора?

В конце концов Селеста решается:

— Дигби… — Глаза блестят от слез. — Я…

— Не надо! Не сейчас. Подожди… не говори ничего.

Он подходит ближе, вдыхает ее запах, замечает капельки пота над бровями, след, оставленный шляпой. В медицинской школе он видел выступление алиениста Гарри — тот вытаскивал человека из публики, а потом, прижав палец к виску, открывал остолбеневшим зрителям все подробности его жизни.

— Ты решила остаться с Клодом, да? — Он не в силах скрыть горечь в голосе.

— Нет. Как раз наоборот.

Он тут же отказывается от своего сценария. Лицо его светлеет.

— Дигби, я пришла рассказать тебе, что Клод намерен подать на развод и обвинить тебя…

— Я знаю.

Теперь ее черед удивляться:

— Как? Откуда?

— Получил анонимное письмо с предупреждением. В клубе Адьяра. От кого-то, недолюбливающего твоего мужа. Но я хочу знать, Селеста, откуда Клод узнал?

Ее смех похож на щелканье кнута.

— Он ничего не знает о нас, Дигби! Это лишь уловка. Поскольку он не может угрожать тебе напрямую, он решил пожертвовать мной, чтобы дотянуться до тебя.

— Постой… И поэтому ты пришла сюда тогда, когда мы в первый раз… В тот день, когда ты внезапно явилась в гости? Ты пришла по его просьбе просить меня отказаться от показаний?

— Боже, нет! Я пришла предупредить тебя. Когда он признался, что именно намерен сделать — выставить меня изменницей, чтобы выгородить себя, — я была в ярости. Я ушла от него, бросила. Села на велосипед и поехала куда глаза глядят. И оказалась здесь. Да, я собиралась предупредить тебя. — В голосе появляются сердитые нотки. — И так и не сделала этого, если помнишь.

Слова Дигби полны ехидства:

— Почему же? Решила, зачем страдать за просто так? Или сказала себе: «Пересплю-ка я со стариной Дигсом, чтобы утихомирить его»? А может, ты и сейчас работаешь на него. — Дигби повышает голос.

— Дигби, остановись! — Она спокойна, собранна… и уязвлена его словами. — Если ты будешь кричать, я уйду. На сегодня с меня достаточно. — Селеста гордо выпрямляется, побелевшие пальцы вцепляется в сумочку, как будто это поможет безопасно перебраться к тому, что будет дальше.

В свете парафиновой свечи она напоминает натурщицу художника. Художник отводит взгляд. Художника берет оторопь.

— Прости, — лепечет он, пристыженный и раскаивающийся.

— Клод пойдет на что угодно, лишь бы защитить себя, он с легкостью принесет меня в жертву. Все что угодно, лишь бы очернить тебя. Но он думает, что до этого не дойдет. Думает, что если пригрозит, ты сломаешься и отступишь, — умоляю, не отступай. Возможно, он решил, что я сломаюсь и начну уговаривать тебя. Но со мной это не сработает. Я хочу развода…

Смеет ли он торжествовать? Отчего же она не торжествует вместе с ним?

— Селеста… Тогда для нас нет препятствий… мы можем быть вместе.

Она отрицательно качает головой.

— Селеста, я не понимаю… Я люблю тебя. Я никогда не говорил этого ни одному человеку на свете, кроме матери. Я люблю тебя.

— Дигби, я хотела бы сказать, что тоже люблю тебя. Но я не понимаю, кто эта я. Мне нужно это узнать. Я хочу жить своей собственной жизнью и самостоятельно, чтобы выяснить это.

Глаза у него умоляющие, как у ребенка. Она кладет ладонь ему на щеку, но он отстраняется.

— Куда ты отправишься?

Она вздыхает.

— У меня был план, хотя я не подозревала, что расставание примет такие формы. Я откладывала деньги. Понемногу, конечно, но почти за двадцать лет набралось вполне достаточно. У меня есть драгоценности, которые он дарил в первые годы. У меня есть сарай, полный произведений искусства, и я знаю, какие из них кое-чего стоят уже теперь, а какие будут представлять ценность в будущем. Я могу снять комнату у Теософского общества. Мы с Джанаки, если будем жить вдвоем, можем обходиться малым и быть счастливы. Единственный крючок, на котором он меня держал, это дети, но они уже достаточно взрослые, я надеюсь, чтобы разобраться, что за тип их отец. Достаточно взрослые, чтобы захотеть познакомиться со мной поближе. Когда я выясню, кто я такая.

Дигби переваривает ее слова. Он ей не нужен — она же это хотела сказать? Он злится на себя, что позволил себе размечтаться.

Дверь открывается, и на пороге возникает Мутху; он явно удивлен, застав Селесту, застав их стоящими лицом друг к другу, словно оба готовы броситься в драку. Он складывает ладони перед грудью:

— Добрый вечер, мисси, я не слышал, как вы пришли.

— Мутху, — кивает она, не сводя глаз с Дигби.

Мутху растерянно переводит взгляд с одного на другого.