Вечно ты - Воронова Мария - Страница 7

В отличие от большинства врачей муж не был суеверен, но часы любил и без них чувствовал себя неуютно. Он бы обязательно взял их с собой, но накануне командировки отдал почистить механизм, и ко дню вылета они еще не были готовы. Мы решили, что ничего страшного, и ошиблись. Виню ли я себя за это? Может, да, а может, нет, сама не знаю. В любом случае я ничего не могла изменить.

Я никому не сказала, что забрала часы из мастерской на следующий день, как узнала о гибели мужа. Это поступок психопатки, а не любящей жены, но я вот пошла. Достала квитанцию из рамы зеркала в прихожей, куда мы с Пашей втыкали подобные штуки и записочки для памяти, и отправилась в часовую мастерскую. Меня бы извинило, если бы я надеялась на ошибку, что муж на самом деле жив, но нет. Я сразу знала, что его смерть – это правда, и чуда не будет. Я даже не думала о том, что если выпаду из размеренного ритма жизни с работой, домом и часовыми мастерскими, то у меня уже никогда не хватит сил вернуться обратно. Не знаю, зачем я пошла, наверное, просто хотелось постоять в очереди рядом с людьми, у которых все в порядке. Еще я думала про обручальное кольцо. Муж не носил его на руке по той же причине, что и часы, но и в кармане не таскал, боялся потерять из-за маленького размера. Кольцо лежало в шкатулке с драгоценностями, на каковую торжественную роль у нас была назначена жестяная баночка из-под чая, и как-то Паша сказал: «Когда буду умирать и станет ясно, что больше я уже не подойду к операционному столу, дай мне кольцо или сама надень, если я буду уже не в силах. Я хочу, чтобы меня в нем похоронили. Но поторопись, потому что у тебя не получится нацепить его на мертвый скрюченный палец».

Меня не было рядом, и я не успела.

Я собиралась тихонько положить кольцо Паше под правую руку, но хоронили в закрытом гробу. Часы я смогла бросить в землю, а кольцо – нет. Не знаю почему. Мне показалось, будет правильнее, если оно останется лежать там, где пробыло последние двадцать лет, – в жестяной банке с полустершимся затейливым индийским узором.

А вообще все это не имеет ни малейшего значения. Просто немножко легче, когда одно большое горе дробится на тысячу маленьких проблем: куда положить кольцо, какой талисман покойного дать ему с собой, что было бы, если бы мы не отнесли часы в починку… Все эти бессмысленные вещи, как комариные укусы – болят, зудят, но заставляют чувствовать себя живой.

Снова на ум приходит генерал Корниенко. Он попал к нам, когда Паша еще был жив, собственно, именно от мужа я и узнала, что в нашем богоспасаемом заведении появился столь именитый пациент.

Паша хоть и не служил под началом Корниенко, но уважал этого генерала, можно сказать, восхищался им, хотя сейчас не принято всерьез употреблять этот глагол. У мужа вообще была развита эта редкая черта – умение радоваться чужим успехам и искренне ими гордиться. Злые языки могут заметить, это потому, что у него не было серьезных собственных, но я знаю, что нет, не поэтому. Паша всю жизнь чувствовал себя человеком на своем месте, был рад тому, что может спокойно заниматься любимым делом, а ко всяким регалиям был совершенно равнодушен. Вообще я замечала, что чем человек посредственнее, тем больше у него всяких званий и регалий. Исключая, конечно, настоящих корифеев, которые своими подвигами и открытиями прорываются в такие высокие сферы, где награды появляются у них сами собой и вполне заслуженно. Но в повседневной жизни, не озаренной божественным светом гениальности, ситуация обратная. Когда человек занят любимым делом и увлечен им, у него не остается ни сил, ни времени, ни особого желания на интриги и бюрократическую возню, что необходимо для получения ученой степени или очередного звания.

Генерал Корниенко относился скорее к первой разновидности, чем ко второй. Паша говорил, что он много сделал чего-то такого, что мне не дано понять, для развития морской авиации, разработал технику взлета с палубы авианосца, а когда начались военные действия в Афганистане, был переброшен служить туда, где и тянул лямку целых пять лет, считаясь одним из самых эффективных военачальников, пока не был вызван на заседание Политбюро. Высокопоставленные товарищи хотели послушать, как ограниченный контингент под руководством коммунистической партии уверенно одерживает победу за победой, но Корниенко вместо этого сообщил кремлевским старцам, где он видел все это мероприятие и на чем вертел. Или, как убеждены поклонники генерала, представил весомые и убедительные аргументы в пользу скорейшего вывода войск.

Так или иначе, но строптивого военачальника быстренько перевели в распоряжение. Есть в военной системе такая странная, недоступная гражданским людям возможность – снять человека с должности, но не уволить, а как бы отложить про запас, где и держать, пока он вновь не понадобится. Не исключено, что тем бы все и кончилось, если бы Корниенко в ожидании нового назначения сидел тихо, но он принялся строчить докладные записки министру обороны. По ним, кстати, много можно было бы сказать о состоянии его душевного здоровья, но гриф секретности не позволил приобщить их к истории болезни. В отличие от других диссидентов, Корниенко нигде с антивоенными плакатами не бегал и одиночных пикетов не устраивал, борьба за мир происходила в тиши высоких кабинетов, но мудрое руководство, видимо, читало внукам «Денискины рассказы» Драгунского и знало, что тайное всегда становится явным. Рано или поздно народ узнает о генерале, протестующем против войны, героем которой сам является, и это будет нехорошо, потому что люди не то чтобы прямо не одобряют ввод войск в Афганистан, потому что кто они такие, чтоб не одобрять руководство, но горячего воодушевления не испытывают. И как они отреагируют на генеральские пассажи, знает только бог, которого нет. Корниенко следовало срочно заткнуть, но он преступлений не совершал ни военных, ни гражданских и даже свою деятельность вел строго по уставу. Даже этикет не нарушал. Да, высказывался вразрез с генеральной линией партии, но на сегодняшний день иметь свою точку зрения у нас законом не запрещено. Формально прихватить генерала было не за что. Между тем слухи о нем уже потихоньку начинали просачиваться от военных в гражданское общество, где вызывали живейший интерес. Действовать надо было быстро.

Законным образом человека нельзя лишить званий и наград иначе, как по приговору суда, но существует такая штука, как указание сверху, телефонный звонок, по силе равный божественной воле. Именно по такому звонку с Корниенко сняли погоны и ордена, и вдруг так удачно совпало, что у бедняги открылась шизофрения, потребовавшая его срочной госпитализации в стационар. Генерала должны были положить в военный госпиталь, но теперь Корниенко был никто и звать никак, поэтому скромно заехал к нам на огонек в городскую психиатрическую больницу.

Помню, как огорчился Паша, узнав об этом. Он был уверен, что госпитализация насильственная и необоснованная, звонил даже своему однокурснику, ставшему профессором на кафедре психиатрии, но тот не захотел даже разговаривать на эту тему, и в итоге муж оказался единственным человеком, вступившимся за опального генерала.

Наверное, я могла бы сделать что-то, если не как поборница гражданских свобод, то как верная жена, во всем поддерживающая мужа. К примеру, передать бедняге напильник и веревочную лестницу в пироге. Но я только подошла к Регине Владимировне с просьбой внимательно отнестись к пациенту, она обещала, и на сем я посчитала свой долг исполненным.

Честно сказать, я не разделяла чувства мужа по поводу госпитализации Корниенко. Человек, который пять лет исправно крутил ручку мясорубки под названием Афганская война, вдруг перековался и требует мира? Не странно ли это? Как показывает практика, острая борьба за всеобщее благоденствие обычно начинается в результате личных обид или ущемленных карьерных устремлений, а если этого нет, то в самом деле имеет смысл присмотреться к человеку на предмет душевного расстройства.

Увы, никто не гарантирован от сумасшествия. Да, в последние годы злоупотребляют диагнозом «вялотекущая шизофрения», чтобы нейтрализовать неугодных, карательная психиатрия не миф, а вполне реальное явление. Далеко не все граждане, несогласные с генеральной линией партии и не верящие в победу коммунизма, являются сумасшедшими (не учитывая житейский аргумент, что в нынешнее время надо быть полным психом, чтобы заявлять об этом вслух), но, с другой стороны, оппозиционный настрой совершенно не маркер психического здоровья.