Протокол "Наследник" (СИ) - Лисина Александра - Страница 21

Впрочем, дедок меня не напрягал, на разговорах не настаивал, так что вскоре я расслабился. Как оказалось, зря — проблемы начались примерно через час… то есть через рэйн, конечно, когда старик, свернув на узкую тропку, довез меня до старого, но еще крепкого бревенчатого дома и остановился.

Когда он выбрался из телеги, я, естественно, последовал за ним. И вот когда я спрыгнул на землю, одновременно зашуршав пакетом, дед вдруг вздрогнул, суматошно обернулся и вытаращился на меня так, словно впервые увидел.

— Ты еще кто такой⁈

— Э… — чуть не растерялся я при виде такой реакции. — Адрэа Гурто. Мы с вами в лесу встретились, и вы были так добры, что согласились помочь мне с ночлегом, а назавтра пообещали отвезти в Кринки. Я заблудился. Мне домой надо.

— В Кринки? — задумался старик и через пару мгновений махнул рукой. — Само собой, отвезу. Давай, заходи, не то холодает. Негоже ребенку на улице в такое время оставаться.

Он отвернулся и преспокойно принялся выпрягать лошадь, которую потом отвел в стоящий неподалеку сарай, а я все это время стоял, как баран, и молча смотрел ему в спину.

Это что сейчас такое было?

Он что, реально забыл, что подобрал меня рэйн назад в лесу⁈

— Пойдем, — кивнул дед, проходя мимо. — Надо поесть, да и спать будем уже укладываться. Темнеет здесь быстро. Оглянуться не успеешь, как солнце спрячется за горизонт. Еды у меня, правда, немного, но на двоих хватит. Голодным не останешься.

Я, поколебавшись, потоптался у крыльца, но дед больше не выглядел растерянным, рассуждал вполне здраво. Когда я вошел в дом, он, скинув видавшие виды сапоги, отправился в ближайшую комнату, а я присел на грубо сколоченный табурет и настороженно прислушался к доносящемуся из комнаты шуму. Дед чем-то гремел, скрипел, что-то ворчал себе под нос, и примерно четверть рэйна эта возня у него заняла. А когда он вышел, уже переодетый в домашнее, то увидел меня и снова ошарашенно замер.

— Ты кто такой⁈

Мля-а…

— Адрэа, — обреченно повторил я, на всякий случай оценив расстояние до двери, а то вдруг дед не только склеротик, но еще и буйный. — Гурто моя фамилия. Вы меня в лесу сегодня подобрали.

— А, ну да, ну да, — закивал дедок, сразу же расслабившись. — Я тут тебе одежку нашел. От внука осталась. Надеюсь, подойдет, он на тебя похож немного был, такого же росточку, такой же худой…

Я собрался было отказаться, но старик вдруг цапнул меня за руку и буквально втолкнул в ту комнату, откуда только что вышел, напоследок проворчав что-то насчет того, что родители нынче совсем за детьми не следят, раз дети не пойми во что одеты.

Насчет тряпок он, кстати, не соврал — у окна на большом деревянном сундуке лежала аккуратно сложенная горкой одежда. Простая, серая, слегка мятая, но чистая рубаха. Такие же безыскусные, тщательно выстиранные черные брюки, которые и впрямь пришлись мне почти в пору. Рядом стояли грубые башмаки и висел узкий кожаный ремешок на удивление приличного качества.

Я, поколебавшись, все-таки переоделся — в таком виде внимания уж точно буду привлекать меньше, чем в приметном комбинезоне. После чего вернулся обратно в горницу и…

— Малишек! Внучек! — прослезился при виде меня дедок и, кинувшись навстречу, крепко обнял.

Ух мать! Ну и силища у этого кабана!

— Где ж ты был так долго⁈

— Э… дедуль, да я вообще-то не…

— Я так тебя ждал! Так соскучился! Когда же ты приехал, Малишек⁈

— Сегодня, — замедленно ответил я, настороженно отстраняясь, но старый медведь агрессии не проявлял. Только беззвучно плакал и одновременно лыбился, словно действительно любимого внучка встретил. Эмма тоже молчала. Так что я решил, что лучше не выпендриваться и, раз уж дед все равно ничего из недавнего времени не запомнил, то имело смысл ему подыграть. — Ты же сам за мной на станцию ездил. Забыл?

— Да ты что⁈ — испуганно отшатнулся старик. — Как же я мог такое забыть⁈ Ты же мой единственный внук! С малолетства ко мне летом ездишь!

Хм. Хорошо, что уже почти осень, и у меня конкурентов нет. Не то второго «Малишека» дедок мог бы не пережить. Хотя, может, никакого внука у него и не было. Или же родители в этом году решили не рисковать, оставляя несовершеннолетнего отпрыска наедине с забывчивым стариком.

— Да что ж ты у порога стоишь, как неродной⁈ — тем временем всплеснул руками тот. — Давай, садись… садись, мой хороший, ужинать будем!

Он еще много чего говорил, суетился, когда накрывал на стол, называл меня чужим именем, поминал не моих родителей и вообще, выглядел на редкость воодушевленным. Я старался говорить поменьше, пакет с сухпайками и комбинезоном припрятал в углу, чтобы случайно себя не выдать. Послушно кивал. Жевал черствый хлеб, пил молоко и ел сыр с отчетливым привкусом плесени. Терпеливо сидел и слушал. Угукал, когда надо. А по мере того, как за окном становилось все темнее, начал подмечать, что энтузиазм у деда иссякает прямо на глазах.

Наконец он совсем устал и велел мне укладываться спать в той самой комнате, где стоял сундук. Я сначала подумал, а не пойти ли мне отсюда нафиг, но мыкаться в лесу до утра очень уж не хотелось. Запрячь чужую лошадь я тоже не смогу. Верхом тем более не поеду. Так что придется или прикинуться чужим внуком, наутро напомнив деду про Кринки, или же топать туда пешком, теряя на этом лишних полтора дня.

Ладно. Авось дед не людоед и маленькими детьми не питается. А если он вдруг начнет руки распускать, то съем его сам. В буквальном смысле слова, угу. Я теперь умею.

Ночь, как ни странно, прошла спокойно. Выспался я нормально, никто меня не тревожил. Однако утро, как и следовало ожидать, началось с новых вопросов. Правда, на этот раз дед «вспомнил» меня почти сразу, снова полез обниматься и принялся плакать, зато на прогулку в соседнюю деревню я уговорил его без труда. Как оказалось, во внуке он души не чаял и был готов ради него на любые подвиги.

Когда он запрягал лошадь, мне даже стало немного совестно — вот так открыто использовать больного, по сути, человека. С другой стороны, мое появление подарило ему массу положительных эмоций, он снова вспомнил близких, порадовался. А когда мы расстанемся, так же быстро об этом забудет и вряд ли когда-нибудь узнает, что я в его жизни вообще появлялся.

Успокоив таким образом свою совесть, я дождался, пока дед закончит возиться с упряжью, и запрыгнул в телегу.

Следующие полдня прошли в дороге, и я порядком утомился, раз за разом напоминая забывчивому старику, кто я, откуда и почему нам обязательно надо поехать в Кринки. Он в общем-то оказался хорошим человеком, добрым, по-своему заботливым, только на головку немного того. Поэтому при желании вынести его было можно. Однако после полудня, когда ехать осталось всего ничего, я от него окончательно устал, поэтому забрался в телегу, накрылся валяющейся там рогожей и сделал вид, что уснул, незаметно посматривая за тем, чтобы мы не сбились с дороги.

Старик воспринял это как должное. В смысле замолчал. Но с пути не сбился. Назад не повернул. А в какой-то момент даже подстегнул свою рогатую лошаденку, поэтому в деревню мы прибыли даже с небольшим опережением графика.

Когда же Эмма сообщила, что мы почти на месте, я, уже прикидывая, что и кому буду говорить в деревне, перебрался поближе к деду. И вот тут-то меня поджидала очередная подлянка, потому что на этот раз старик, на помощь которого я, если честно, очень рассчитывал, почему-то наотрез отказался мне верить и вдруг без предупреждения замахнулся кнутом.

— Да какой ты мне внук⁈ — гаркнул он, и на его глаза навернулись злые слезы. — Мой Маришек уже пять лет как умер! Понял, выкормыш дайна[1]⁈ С телеги он упал! Зашибся насмерть! А ты, нелюдь поганый… А ну пошел вон отсюда, пока я тебе башку не разбил! Ишь чего удумал — внуком моим прикинуться! Да я ж тебя сейчас…

Не дожидаясь, пока меня огреют по хребту, я, проклиная свое невезение, кубарем скатился с телеги и со всех ног кинулся в лес, слыша по пути проклятия и собирая на свою голову все возможные кары. Старик был в бешенстве. Орал мне вслед чуть ли не матом. Грозил убить. Обещал оторвать все, что возможно. Клялся со свету сжить за обман.