Рубеж-Владивосток (СИ) - Павлов Игорь Васильевич - Страница 42

— Дождаться чего? — Спрашивает с неожиданной иронией.

— Когда вы будете одни.

Усмехнулась! Вздохнула.

— Ваш подполковник так гоняет новобранцев. Что к нему страшно подходить. Заставит ещё отжиматься, — решил отшутиться.

— Так ведь сильно вы хотите говорить о нём? — Спросила с улыбкой, которую я кожей почувствовал. И сам воспарил.

Агнесса улыбается. Как мне хочется увидеть её улыбку. Но я всё стою, не решаясь обернуться, ибо боюсь разрушить нашу связь.

— Знаете, Андрей, — начала говорить с волнением. — Жизнь научила меня не привязываться к людям. Но так случилось, что нечто выше моей воли. Оказывается, не нужно много времени, о чём и не ведала даже. Я скажу, как есть. Ибо бывает, что возможности больше не сыскать. Андрей… Я дорожу каждым мигом… проведённым с вами. И каждым мигом, когда мои мысли о вас. Но когда сажусь в кабину меха, мои мысли только о враге. И смерти. Их, своей… всех, кого защищаю. И кем дорожу. Так рождается моя ярость. Лишь она помогает мне устоять на поле боя.

Закончила говорить. Не думал, что окажется смелее меня.

Грусть в душе. Но следом прорывается и счастье от осознания сказанного! Слепая эйфория, порыв неистового торжества. Обнять, поднять, закружить, рассмеяться на весь мир. Послать его к чёрту со всеми порядками и гнетущим ожиданием смерти. Ведь у меня в объятиях девушка, о которой мечтал.

Ведь это её признание? Наверное, самое искреннее.

Хочется признаться и мне. Но не так. А глядя в глаза, близко–близко. Чтобы уловить каждый пунктик на лице, каждый вздох.

Но боюсь повернуться. Боюсь, что раскрывшись, сбежит. Как в прошлый раз, когда ослабела в моих объятиях.

От неожиданно сильного порыва ветра зашумела листва. И показалось даже, что вот–вот польёт дождь. Небо пасмурным стало. Чайки над головой забеспокоились. И сердце моё задолбило бешено. Потому что я решился ответить, наконец.

— Вчера я полез под пули и полезу снова, если придётся. Потому что понял, сударыня, не могу я без вас.

Агнесса не отвечает. Зато ощущаю вибрацию от приближающихся ударов по земле и слышу треск ломающихся ветвей!

Обернулся с холодеющей грудью, услышав резкий и мощный рык двигателей. Агнессы рядом нет! Её чёрный мехар взмывает в воздух в двадцати метрах от меня. С него сыплются огромные ветви и целый дождь из листвы.

Вот и лесу досталось.

Похоже, Агнесса не услышала моего признания. Просто улетела.

С тревогой на душе от предчувствия дурного отвязал коня и, взлетев в седло, рванул к побережью.

На подъём с берега мчат новобранцы, а мехара подполковника уже и нет.

Задолбили корабельные орудия со стороны моря. Четыре выстрела донеслись раскатистым эхом. Следом ещё три и ещё.

И понял я, вдруг, что Агнесса никуда не сбегала. А ринулась защищать город.

Потому что оргалиды осмелились атаковать вновь.

20 километров от Владивостока. Бухта Якорная.

25 июня 1905 года по старому календарю. Воскресенье.

13:33 по местному времени.

Доскакал за двадцать минут до расположения эскадрона! Практически не отрывая глаз от моря, где только разгорается сражение. Два броненосца восточнее нашей бухты бьют из всех орудий, не прекращая. Дирижабли стягиваются в тот же район. Врага пока не видно. Наши, похоже, окучивают гадов на дистанции.

В Поместье лагерь поднят по тревоге и уже держит оборону по всей линии вверенного в охрану берега. Гусары с ошалелыми и перепуганными лицами прибывают из города и сёл группами, отмечаются у вахтенного, получают винтовки с патронами и занимают свою позицию.

Откуда–то выкатили пулемёты Максима, целых четыре расчёта. По два на мыс расположили в бухте. И уже как–то спокойнее стало.

Привязав коня в стойле и получив оружие, я двинулся уже пешим по приказу ротмистра на правый фланг, где занял оборону в окопе в составе взвода.

К этому времени нас собралось уже семнадцать гусар. Большая часть из которых, затаив дыхание, наблюдает, как два дурака из расчёта пытаются разобраться, как им зарядить пулемёт и куда лить воду для охлаждения ствола.

Пушечная канонада доносится уже со всех направлений залива. Похоже, вступили в бой практически все сторожевые броненосцы.

Товарищи перепуганные в окопах сидят, некоторые винтовки обнимая, будто барышень. Слышу, как с другого фланга доносится матерная брань Азарова. Пара гусар нервно посмеивается, остальные хлопают глазами.

— И чего это они в воскресный день полезли, безбожники, — выдаёт один из товарищей.

— А что, в понедельник лучше? Перед смертью не надышишься, — посмеивается другой.

— Сплюнь! — Рычат на него.

— А вы чего такой спокойный, барин? — Интересуются, поглядывая, как я в полный рост стою с подзорной трубой.

— Дрожать прикажете, господа? — Говорю приподнято. — От ледяной шрапнели окопы спасут. Главное не зевайте, на стекло смотрите, чтоб иней не пополз. Если оргалиды полезут, Белого мы тут изрешетим. А если Синий нагрянет, уже ничего не поможет. Однако отвлекаться такой на нашу бухту не будет. Мехары его цель, как и он их. Так что спокойствие, братцы. Слон клопа не давит.

Уверенностью своей пытаюсь подбодрить товарищей. Но самого себя обмануть сложно. Ведь Синий может нагрянуть куда угодно.

— Вот вы вроде юный ещё, барин, жизни не видевший, а мудрый не по годам, — хвалят.

— Два синих оргалида переживите, и вам уже не будет страшен дед с дрыном, — посмеиваюсь.

То ли нервы у меня пошаливают, то ли всё ещё радости полные рейтузы от признания Агнессы.

Только бы она уцелела!

От опасений сразу и разволновался. Улыбку, как рукой сняло. Я ведь ничем ей помочь не смогу. Только молиться Богу, чтоб её не зацепило.

— Не шутите, барин? Два Синих? Мы, хабаровские, дальневосточных бед и не ведаем, — признаются гусары, у которых всю бравость, как рукой сняло.

Оно и понятно. Тихоокеанский рубеж держат Камчатка, Находка, Сахалин и Владивосток. Три японских острова — чисто формально. Там у нас гарнизоны минимальные, всё на японцах. До Хабаровска если и доходили оргалиды, то крайне редко. А последние восемь лет вообще затишье по всем границам было. Копили силы твари поганые.

— Да какие шутки, братцы, — отвечаю. — Раньше здесь был четырёхэтажный особняк в двести комнат, сад, как два у Третьякова, три гостевых дома и конюшня на эскадрон.

— Ого!

— Соболезнуем, князь.

— Да полно, отстроим всё заново, — отмахиваюсь, из подзорной трубы не вылезая.

За ближайшей эскадрой из трёх броненосцев наблюдаю, затаив дыхание. А ребята в окопах скорее, как некое отвлечение. Чтоб хоть вспомнить, как вообще дышать.

— Ну что там, барин? — Спрашивают.

— Пока не ясно, — отвечаю, стараясь не нагнетать.

Всплески на воде от снарядов уже стали видны поближе. На дальнем броненосце блеснуло! Сперва на корме, а затем уже по всей верхней палубе. А вот и гады двухметровые из воды полезли, смахивающие на лягушек. Застрочили пулемёты, винтовки захлопали, забегали моряки по палубе.

Твари сыплются на осколки, падая обратно в воду, часть прорывается к рубке. Задымляется пространство, да ещё и пар от воды идёт. Пошатнулся броненосец сильно! Огромный голубой оргалит на треть корабля величиной стал вылазить, лапами паучьими металл надстроек корабельных проминая. Одну из трёх труб свалил и мачту накренил.

Вылезла туша здоровенная полностью и разлетелась от залпа трёх крупнокалиберных орудий соседнего корабля, который её подкараулил.

Одно радует, и это знаю точно. Оргалиды из–под воды атаковать не могут, им вылезать нужно.

Вот очередной огромной твари спина в колючках, как у ежа, показалась из воды. Словно кит, рассекая воду мощными волнами, понёсся оргалид ко второму броненосцу. Задолбили орудия, стёсывая спину. Минута боя и тварь потонула, каких–то десяти метров до корпуса не дойдя.

Поплавки от сеток уже все пропали под водой. Два броненосца стоят, прикрывая выдвинувшийся дальше третий, который сам уже из орудий не стреляет. Прожектора их мигают, идёт активный обмен сообщениями.