Овация сенатору - Монтанари Данила Комастри - Страница 27

У Агенора выступили слёзы на глазах, и он растерянно посмотрел на своего хозяина. Аврелий подошёл к Цепиону, всеми силами стараясь сдержать гнев.

— Этот человек, которого ты осуждаешь за варварский нрав, имеет больше прав называться римлянином, чем многие из наших отцов-основателей, — спокойно сказал он. — Рождённый в лесу, он теперь говорит на латыни, выросший в грязи, он моется каждый день, он платит налоги, соблюдает законы и отправляет своих детей в школу. Вот в чём величие Рима, а не в победах его легионов!

— Посмотрим, как суд расценит слова твоего так называемого римлянина, — с презрением возразил Валерий.

— Значит, все же обратишься в суд?

— Да, согласно закону! — подтвердил он.

— Как поступил с Антонием? — спровоцировал его патриций.

— Прекрати нести чушь, Публий Аврелий! Ты прекрасно знаешь, что если бы я захотел избавиться от тебя таким подлым образом, то уж точно не ошибся бы!

— Но ведь и ты не убеждён в моей виновности. Ты хочешь отомстить мне за мать.

— Моя мать! — воскликнул Валерий, с ненавистью глядя на него. — Я чтил её, боялся, обожал… А ты превратил её в моих глазах в проститутку из лупанария! Всё, хватит болтовни, прямо отсюда отправляюсь в суд с обвинением!

— Тебе не требуется никакой суд, — сказал Аврелий. — Если нужна моя жизнь, можешь взять её сейчас же, сразу.

— Каким же образом? — удивился Валерий.

— Вот это я написал сегодня утром, изменив моё завещание, — сказал патриций и протянул ему свиток. Потом обратился к слугам, которые молча ожидали: — Уйдите все. И ты, Кастор, тоже!

— Я не оставлю тебя наедине с этим сумасшедшим, мой господин, — ответил грек, отказываясь уйти. — Можно узнать, что означает это письмо?

— Это касается только римлян, — с улыбкой возразил Аврелий.

Когда все рабы ушли, Валерий развернул папирус и громко прочитал:

Я, Публий Аврелий Стаций, римский сенатор, прошу Марка Валерия Цепиона, полководца Восточных легионов, взять в руки меч, которым убью себя. Он не должен нести никакой ответственности за то, что согласился помочь мне. Моё завещание находится на хранении у верховной жрицы храма Весты. Всем друзьям: avete atque valete[56].

Дверь внезапно распахнулась, и в комнату влетел Кастор.

— Хозяин, ты совсем с ума сошёл! — вскричал он. — Ты прекрасно выиграешь дело в суде. У этого шарлатана нет ни единого доказательства!

— Сколько раз тебе повторять, чтобы ты прекратил подслушивать? — рассердился Аврелий.

— А теперь хватит, мой господин! Хорошая шутка — короткая шутка! Ты не смеешь играть со своей жизнью. Ты патерфамилиас, от тебя зависят сотни людей, все рабы, вольноотпущенники, и не последний из них твой покорный слуга. Неужели ты бросишь нас на произвол судьбы из-за какой-то дурацкой щепетильности? Что будет с нами, если ты умрёшь?

— Наверное, ты не знаешь этого, Кастор, но вы с Парисом мои главные наследники. До сих пор я тщательно скрывал это, чтобы вы не прикончили меня как-нибудь во сне.

— О Зевс всемогущий! Мой господин, неужели это правда? Я не ожидал… — признался Кастор, явно заинтересовавшись. — Но если на то пошло, куда веселее обворовывать тебя, чем владеть и управлять всем этим имуществом. И потом, что я тут буду делать без тебя, над кем подшучивать? Нет-нет, лучше оставить всё как есть!

— А теперь хватит! — прервал сенатор секретаря, выпроваживая его за дверь. — Если нужно умереть, то лучше сделать это быстро!

Во время всего этого разговора Валерий смотрел на Аврелия с нескрываемой враждебностью, уверенный, что тот разыгрывает давно задуманный спектакль. Но потом он увидел, как Аврелий подошёл к сундуку и достал из него какую-то вещь, обёрнутую в льняную ткань.

— Это старый меч, которым твоя мать дала сигнал к началу наступления, — сказал патриций, вкладывая его в руку Валерия. — В Германии я поверил было, что настал мой последний час, но судьба решила иначе. Теперь пришло время расставить всё по своим местам.

Когда полководец взял меч и выставил его вперёд, Публий Аврелий закинул руку ему за шею.

— Держи меч крепче, Валерий, когда я налягу на него и прижмусь к тебе… — негромко произнёс патриций, готовясь к смертельному объятию.

— Подожди… — в свою очередь неуверенно проговорил тот.

— Откажешься от суда? — спросил сенатор, не ослабляя хватки.

Валерий вдавил меч в его грудь.

— Ты и моя мать… — пошептал он. — Признайся, это правда?

Аврелий ощутил острый укол, и какое-то мгновение хотел было солгать.

— Да, — решительно ответил он, заставляя себя забыть о боли.

Валерий увидел крохотное красное пятнышко, расползавшееся на белоснежной тунике, и спустя мгновение, которое, казалось, длилось вечность, медленно опустил меч.

Когда он заговорил, голос его звучал глухо.

— Всю жизнь буду сожалеть, что не воспользовался этим случаем.

Патриций ощутил, как радость полыхнула в груди. Он жив, он ещё раз остался жив! Валерий отшвырнул в сторону меч и вышел из комнаты.

Аврелий не успел даже облегчённо вздохнуть, как влетел Кастор и, увидев кровь на тунике, снова вскипел.

— Да ты совсем спятил, что ли! Может, аплодисментов ждёшь за то, что так хорошо сыграл спектакль из жизни эпикурейского философа, который, не моргнув глазом, идёт навстречу смерти? Когда перестанешь, наконец, выкидывать эти свои идиотские шутки? Я разрываюсь на части, стараясь спасти твою шкуру, а ты собираешься заколоть себя мечом! И ради чего все это, можно узнать? Ради женщины, которая умерла двадцать лет назад! Ладно, уж позволь я скажу тебе, хозяин: может, ты и человек чести, но по мне, так просто круглый дурак!

— Ты и в самом деле готов был отказаться от наследства, Кастор? — улыбнулся патриций, чувствуя, как спадает напряжение и пот стекает по лбу.

— Да нет, конечно, это я просто так сказал… — увернулся секретарь, который ни за что на свете не желал выглядеть честным человеком.

— Тем лучше, — притворился, будто поверил ему, Аврелий. — Пришли Нефер смазать царапину, и закончим с этой досадной историей. Нам нужно заняться куда более серьёзными делами. А где, кстати, Парис?

— Лежит в обмороке, мой господин.

— Окати его водой из ведра. Теперь мне как никогда нужна ваша помощь, чтобы найти убийцу!

На следующий день после «большого страха» в домусе на Виминальском холме царило неестественное спокойствие — предвестие беды.

— Расследованию ещё не видно конца, хотя теперь можно исключить из списка подозреваемых Валерия. Если бы это он покушался на твою жизнь, то вчера, разумеется, не оставил бы тебя в живых, — рассудил Кастор.

— Где это видано, чтобы наёмный убийца громко звал свою жертву по имени, рискуя привлечь внимание? — заметил Публий Аврелий. — Я всё более убеждаюсь, что убийца выкрикивал моё имя, чтобы запутать нас.

— В таком случае он добился цели. Когда происходит убийство, то первыми под подозрение попадают члены семьи, потом деловые партнёры, затем женщины, с которыми у покойного были отношения. Но в этот раз никто не совал нос в дела Антония, если только не считать Помпонию, для которой интересоваться чужими секретами — своего рода призвание. Следовательно, давай начнём с жертвы.

— Большой жизнерадостный ребёнок, не способный повзрослеть, щедрый до расточительности.

Аристократ, ветреный красавец, любимец женщин.

— Любимец до известного момента, во всяком случае, по словам подруг Помпонии. Послушать их, так он был тщеславным вроде Нарцисса, что свалился в болото, желая обнять своё собственное отражение, — уточнил секретарь.

— И это плохо согласуется с образом неутомимого любовника, каким рисует его нам Глафира. А у неё, между прочим, имеется точно такая же серёжка, как и та, что найдена на трупе Антония, убитого в то время, когда он задумал некую сделку, которая, возможно, как-то связана с тёмной историей, произошедшей двадцать лет назад в Германии…