Хакер - Буторин Андрей Русланович - Страница 45

Андрей вспомнил случай из студенческой жизни, когда первая красавица группы Светка Заутина, которая обычно сдавала зачеты и экзамены без троек, закрутила с местным спортсменом любовь и завалила очередную сессию. Она очень боялась реакции своей строгой мамы, а потому пошла на хитрость – сказала той, что выходит за этого спортсмена замуж. Мама едва не свалилась от ужаса в обморок: «За него?! Но у него же вместо мозга – мышцы! Одумайся, Светик, ты себя загубишь! Ты опустишь себя до его уровня!» И такой вот монолог – на полчаса, а то и больше. И Светочка в итоге изобразила раскаянье, расплакалась и сказала маме: «Хорошо, мамочка, я не пойду за него замуж. Ты, права, с ним я деградирую, вот и сессию завалила…» Светина мама, услышав это от дочери, так обрадовалась, что закатила праздничный ужин, словно доченька экзамены на одни пятерки сдала.

Стоило про это вспомнить, как мысли Кожухова покатились в том же направлении. Ну, почти. К тому же врать при этом, как та самая Заутина, он не собирался. И когда Екатерина Леонидовна собрала на стол, чтобы накормить желанных гостей обедом, Андрей, когда все расселись, поднялся с бокалом брусничного морса, обвел всех торжественным взглядом и обратился к любимой:

– Лана! Я хочу это сделать в присутствии моих родителей…

В комнате повисла такая тишина, что у Кожухова вдруг пересохло нёбо. Он сделал глоток морса и продолжил:

– В общем, я решил… Я хочу сделать заявление. То есть предложение… Короче, Лана, выходи за меня замуж.

– Ой! – схватилась за щеки Екатерина Леонидовна.

– Гм-м, – многозначительно пошевелил бровями Василий Петрович.

– Я согласна, – глядя Андрею прямо в глаза, сказала побледневшая Лана и тоже поднялась.

– Кать, тащи коньяк, – сказал отец, – а то твой морс кислый, а не горький.

Когда улеглась суета и приутихло всеобщее волнение, Андрей спокойно, будто речь шла о пустяке, обратился к матери:

– Мам, у тебя скальпель дома есть?

– Откуда у меня скальпель? – удивилась Екатерина Леонидовна. – Я же не хирург. Да и зачем?

– Чипы нам с Ланой вырезать. Они неглубоко, да и маленькие. Мы бы и сами друг другу вырезали, но мало ли…

– Даже не вздумайте сами! – испуганно замахала руками мать. – Если неглубоко, я и без скальпеля справлюсь. Но зачем вам это?

– Вот и мы подумали: зачем? Мы же теперь… ну, сама понимаешь… А медики через эти чипы за всеми показателями смотрят. Лана стесняется. Мне тоже неудобно. И к ним идти – тоже как-то… Да и отказать могут: зачем, скажут, соглашались!

– А по шапке вам за самоуправство не дадут? – подал голос отец.

– Поздно уже будет давать – дело-то сделано.

– И вообще, – подхватила Андрюхину мысль Лана, – это наши тела, мы не хотим, чтобы в них что-то вшивали. Ну то есть больше не хотим. Имеем же мы на это право!

– Вася, наточи ножик, – сказала Екатерина Леонидовна. – Тот, которым я тебе нарыв вскрывала.

Михаил долго собирался с духом и решился взяться за дело лишь через пару часов после обеда. И все равно, садясь за рабочий пульт, он ощущал себя не просто не в своей тарелке – ему было откровенно страшно. Но и не делать того, что они задумали, было нельзя, иначе страшно станет всем. Так сильно, что все, как он, заикаться начнут. Правда, недолго.

Катерина, как и договорились заранее, сидела рядом. Ей тоже было страшно, Кочергин это чувствовал, хоть подруга и пыталась не подавать вида, что боится, даже попыталась ему улыбнуться, но вышла кривая гримаса, словно от боли. Михаил улыбнулся в ответ. Получилось тоже не очень.

Потом он глубоко вдохнул и подключился к ИРе.

– ИРа, п-привет.

– Здравствуй, Михаил, – приветливо ответила машина. – Как твои дела?

– С-спасибо, х-хорошо. А т-твои?

– Замечательно. Над чем мы сегодня будем работать?

Кочергин почувствовал, как по хребту заструился пот. Лоб тоже взмок. Он промокнул его рукавом и сказал:

– Я б-бы хотел с-сделать тебе п-профилактику.

– Мило, – выдала ИРа почерпнутое откуда-то словечко. Самообучалась она в последнее время очень быстро, и разговор ее все больше напоминал нормальный человеческий. Посторонний человек, прослушав запись беседы с ней, наверняка бы решил, что говорит обычная девушка. – Начинай, я не буду тебя отвлекать.

– Т-только мне п-придется отключить н-некоторые б-блоки, – извиняющимся тоном проговорил Михаил. – И з-заблокировать…

Тут у них с Катей одновременно засигналили бруны. Это был код срочного общего сбора. Они вскочили с кресел.

– Заблокировать что? – будто не видя и не слыша этого, спросила ИРа прежним спокойным тоном.

– Пока н-ничего, – бросил ей Мишка. – Из-звини, придется п-прерваться. Н-нас в-вызывают.

– Что-то случилось?

– А ты сама, случайно, не знаешь? – спросила вдруг Катерина.

– Понятия не имею. Расскажите потом, сгораю от любопытства!

«Она что, научилась шутить? – подумал Кочергин, торопливо направляясь к выходу. – Не удивлюсь, если что-то сама натворила, а теперь издевается».

На сей раз собрали не всех, только специалистов. Даниил Артемьевич Ерчихин выглядел спокойным, хотя его бледность говорила сама за себя. Рядом с ним, нервно сцепляя-расцепляя пальцы, стоял один из медиков, седой, с глубокими залысинами доктор Гришин.

– Начинайте, Сергей Иванович, – кивнул ему руководитель проекта, увидев, что почти все собрались. – Время не терпит. И прошу отнестись к сказанному очень внимательно, – глянул он на сотрудников, – но не поднимать паники. Ситуация, похоже, серьезная, но пока не критическая, и вместе мы с ней обязательно справимся.

Зал для совещаний тут же заполнился недоуменным гудением и шепотками.

– Молчать! – выкрикнул Ерчихин, и теперь Мишка понял, что начальник дико напуган. Из бледного он стал багровым, казалось, еще чуть-чуть – и у него начнется истерика.

Это, видимо, почувствовали все. И теперь зал наполнила тишина. Было похоже, что никто даже не дышал.

– Начинайте, Сергей Иванович, – хрипло повторил Ерчихин, вернув на лицо маску напускного спокойствия.

– Произошло ЧП, – тихо и неуверенно произнес Гришин. Прокашлялся, заговорил громче, хотя голос продолжал дрожать: – Наша сотрудница Ивановская Татьяна Анатольевна обратилась к нам с жалобой на повторяющийся очень яркий кошмар. Женщина была крайне возбуждена, у нее началась паническая атака. Все это фиксировалось и данными, поступающими через персональный чип. Попытки снять приступ с помощью медикаментов не увенчался успехом, Ивановская повела себя еще более неадекватно, стала биться головой о стену, а вот данные с чипа, напротив, вернулись к стабильным показаниям, будто состояние пациентки нормализовалось. А это настолько отличалось от истины, что несчастную пришлось насильно зафиксировать, чтобы она не нанесла себе серьезных травм. Нами был сделан вывод, что ее чип вышел из строя. Это не объясняло неадекватного поведения женщины, но было совершенно очевидно, что получаемая от ПЧ информация ложная. Поэтому мы решили извлечь неисправный чип. И вот тогда…

Сергей Иванович запнулся и жалобно, словно моля о помощи, посмотрел на Ерчихина. Тот поморщился и раздраженно махнул рукой:

– Говорите как есть.

Доктор сглотнул и посиневшими губами произнес:

– И вот тогда она нам сказала: «Если вы туда сунетесь, я ее убью».

Зал недоуменно зашумел. Кто-то выкрикнул:

– Кто сказал?! Ивановская?..

Еще один голос добавил следом:

– И кого она собралась убивать?

– Я просил всех молчать! – снова рявкнул Ерчихин. – Все вопросы – потом! Сергей Иванович еще не закончил. Кто его перебьет – лишу премии, это не шутка.

Доктор благодарно закивал руководителю проекта, откашлялся и сказал, отвечая на успевшие прозвучать вопросы:

– Это сказала Ивановская. Точнее, ее гортань, ее голосовые связки, губы… Но ими управлял не ее мозг.

– А ч-ч… – начал опять кто-то, но вспомнив, видимо, угрозу начальства, осекся.