Узник Марса (сборник) - Гамильтон Эдмонд Мур - Страница 11

Это была колоссальная скорость, но нам казалось, что мы неподвижно зависли среди пустоты, точно муха в янтаре. Видимые размеры небесных тел — единственное, благодаря чему мы могли на глазок прикинуть свою скорость, ввиду огромности расстояний менялись очень медленно. Зато отключение двигателя мы ощутили сразу — благодаря невесомости. До сих пор ускорение играло роль гравитации прижимая нас к полу и креслам. Но теперь все предметы на борту, включая нас самих, свободно плавали в воздухе. Так что сейчас ременные петли и скобы, смонтированные на стенах, оказались незаменимы.

Орбиту Урана мы пересекли на пятнадцатый день полета — первого июля. Когда, судя по данным приборов, космолет пересек ее, Марлин и я смотрели в иллюминатор, в пространство за кормой. Там, за кормой, Сатурн постепенно превратился из громадного шара с сияющими кольцами в точку яркого желтого света. Трудно было поверить, что несколько дней назад мы были там и едва не расстались с жизнью.

Слева от Сатурна блистал, все еще яркий, белый огонек Юпитера, а еще левее тусклой красной искрой тлел Марс. Затем наши взгляды отыскали возле маленького диска далекого Солнца голубую звездочку Земли. Она почти терялась в сиянии Солнца на таком расстоянии, хотя на пределе возможностей зрения мы могли различить даже серебристую искру Венеры, а используя небольшой телескоп, могли увидеть и Меркурий. Однако, хотя космолет пересек орбиту Урана, сам Уран мы так и не смогли разглядеть невооруженным глазом — он был безмерно далеко, по ту сторону Солнца. В телескоп он выглядел крохотным зеленым диском. Спутники же Урана с такого расстояния не удалось различить даже в телескоп.

— Уран… Венера… Меркурий. Мы не видели эти три планеты, но они хранят не меньше тайн, чем те, возле которых мы побывали. Но настанет день… — задумчиво протянул Марлин, оторвавшись от телескопа.

— Настанет день… — повторил я, как и Марлин, не закончив фразу.

Никому из нас, в общем-то, и не надо было лишних слов. Марлин, Уайтли и я смотрели туда, где пылал диск Солнца, посылая свет через немыслимо огромные пространства, а наши мысли блуждали вокруг трех планет: Урана, Венеры и Меркурия, и трех других: Марса, Юпитера и Сатурна, поблизости от которых мы прошли. Что за чудеса, неизвестные нам, сокрыты на поверхности любого из этих миров? Но на чудеса не было времени… Над нашим родным миром, над прекрасной Землей, и над этими загадочными мирами нависал дамоклов меч катастрофы, и мы мчались сквозь тьму в безрассудной попытке предотвратить вселенскую катастрофу. Данные Уайтли были неутешительны: чудовищный луч с Нептуна все так же пронизывал Солнечную систему, упираясь в Солнце и продолжая раскручивать его. Так что минуту спустя, вновь сосредоточенные и собранные, мы были на своих местах, направив все свои силы на достижении нашей цели.

Теперь, когда мы очутились за орбитой Урана, примерно две трети нашего пути лежало позади, и Нептун сравнялся яркостью и видимыми размерами с оставшимся позади Сатурном. Когда мы смотрели на него через наш телескоп, мы могли видеть крошечную светящуюся точку Тритона, спутника Нептуна, несколько большего, чем наша собственная Луна. Тритон, как мы знали, вращался вокруг Нептуна под большим углом к плоскости экватора планеты и общей плоскости эклиптики Солнечной системы. Расстояние же, на котором Тритон вращался вокруг Нептуна, было таким же, как среднее расстояние от Земли до Луны.

Теперь наблюдение за Нептуном и его спутником занимало наши часы и дни. Затем, по мере того как росла в размерах планета, по мере приближения к ней, росло и наше напряжение. Вскоре Нептун стал бледно-зеленым диском, и становился все больше и больше, с каждой минутой. На двадцать первый день пути, согласно расчетам, мы должны были достичь его. Нам же казалось, что наш перелет длился вечность, такие обширные пространства нам пришлось преодолеть, с такими огромными опасностями столкнуться. Но теперь все это осталось позади. Марс и смертоносный пояс астероидов, Юпитер и Сатурн, игра со смертью в кольцах Сатурна все это осталось позади, более не занимая наши умы. Нас волновал Нептун, и только Нептун. Загадочный враг притаился там, используя чудовищную мощь своей науки, чтобы разрушить наш мир, и этому врагу нам предстояло дать бой. Вчетвером, против силы, способной разрушать звезды!

Что ждет нас на Нептуне? Это был вопрос, занимавший наши умы непрерывно. Что за существа обитают на этой планете? Зачем им разрушать Солнце? Каким образом они вообще могут существовать во тьме и холоде, более чем в трех миллиардах миль от Солнца? На планете, которая могла получить лишь ничтожную толику света и тепла по сравнению с Землей; на планете, у которой была столь низкая плотность, что многие астрономы даже не верили в наличие у нее твердой поверхности? Как тут могла вообще существовать хоть какая-то жизнь, не говоря уже о столь могущественной и грозной цивилизации?

Таковы были вопросы, которые клокотали в наших мозгах в эти последние часы нашего полета. На девятнадцатый день диск планеты вырос до такой степени, что мы смогли разглядеть на нем пояса облаков, которые уже давно были известны земным астрономам. Двадцатый день сделал эти пояса облаков отчетливо видимыми, а также Тритон — луна Нептуна — стал виден невооруженным глазом, вращающийся близко от огромной планеты. Солнце же из диска превратилось в звезду, впрочем, мы уже давно не полагались на его тепло и свет, пользуясь запасами энергии в наших аккумуляторах.

Из всех планет только Юпитер и Сатурн были видны нам сейчас; остальные стали невидимы из-за колоссального расстояния, которое теперь отдаляло нас от них. Но не назад, а вперед смотрели мы. Вперед — на стремительно растущий Нептун. Сидя в своём рабочем кресле — Уайтли, Марлин и Рэндалл находились в своих креслах рядом, я завороженно смотрел на приближающуюся планету в первые часы двадцать первого дня нашего путешествия. Сейчас Нептун явил себя во всем блеске своего великолепия. Если с Земли, даже в хороший телескоп, он казался почти что точкой, а его облака были различимы лишь при помощи лучших инструментов, то теперь эти облака величественно клубились под нами. Нептун был громаден, уступая размером лишь Юпитеру и Сатурну. Поверхность его, как и у Юпитера, Сатурна и Урана, всегда была скрыта от глаз облаками, плывущими в плотной и бурной атмосфере. Более чем в 60 раз больший, чем наша Земля, огромный мир неспешно скользил вокруг Солнца здесь на самом краю Солнечной системы, — последний форпост Солнечной системы, за которым лежала только ужасающая пустота межзвездного пространства.

Молча мы смотрели на большой зеленый диск, его небольшую блестящую луну. Уайтли, как обычно, время от времени проверял работу генераторов и следил за двигателями. Рэндалл глядел вперед вместе со мной, помогая мне, отслеживая нашу скорость и расстояние до планеты. Марлин пытался рассмотреть в телескоп поверхность планеты, проникнув взглядом сквозь круговерть облаков. Некоторое время тишину нарушало только гудение генераторов, затем Марлин оторвался от окуляра телескопа и, нахмурясь, уставился на планету в иллюминатор.

— Не могу ничего разглядеть через эти облака. Но нам давно уже известно, что Нептун имеет плотную атмосферу. А вот что лежит под одеялом облаков, мы не узнаем, пока не проникнем сквозь них, — объявил он.

— Это не займет много времени. Мы всего в пятидесяти миллионах миль от Нептуна. Часов через семь-восемь будем на месте, — сообщил я.

— Начинаем торможение? — спросил Уайтли, и я кивнул.

— Мы будем ждать до тех пор, пока мы не окажемся на расстоянии десяти миллионов миль от него, и только потом начнем тормозить.

Следующие несколько часов показались нам тоскливой и безысходной вечностью. Наконец, когда я уже сходил с ума от напряжения, Рэндалл сообщил, что мы приблизились к планете на расстояние в 10 миллионов миль. Гигантский зеленый диск планеты занимал уже полнеба. И как только я услышал слова Рэндалла, так тут же включил тормозящий луч. Тот вырвался в направлении планеты, и наша чудовищная скорость начала уменьшаться, в то время как на нас вновь обрушилась перегрузка! Минуту цифры на циферблате указателя скорости ползли назад, и наша скорость за эту минуту с восьми миллионов миль в час снизилась до шести, затем до четырех, трех, двух миллионов.