Тайна одноглазой «Джоконды» - Роньшин Валерий - Страница 13

• Предыдущая
• 13/43
• Следующая

– Ручонки от девчонки!! – заверещала я словно резаная.

И для пущего эффекта грохнулась в обморок.

Пока они приводили меня в чувство, брызгая в лицо водой и хлопая по щекам, я размышляла: вот был бы номер, если б при обыске обнаружили два моих пестика. Тогда бы уж я точно ничего не смогла доказать.

К счастью, обыскивать меня не стали.

– Ну-с, Мухина-Немухина, – начал допрос Григорий Молодцов, – как говорят на Чукотке: «Финита ля комедия». Комедия окончена. Давай, выкладывай, зачем ты убила своего лжепапашу.

– Я вам уже сто раз повторяла; я его не убивала. Его убила певица Лола.

Молодцов раздавил окурок в пепельнице.

– Послушай, дорогуша, меня уже тошнит от твоего вранья.

– Я не вру. Подумайте сами, для чего мне его убивать?

– А я откуда знаю? Тебе видней. Короче, признаешь себя виновной в убийстве гражданина Немухина?

– Ни в чем я себя виновной не признаю. Вы сначала отпечатки пальцев с пистолета снимите.

– Да сняли уже, — поморщился суперопер.

– И что?

– На рукоятке и спусковом крючке отчетливо видны твои пальчики.

– Врете!! – возмущенно закричала я.

– Григорий Молодцов никогда не врет, дорогуша.

На столе зазвонил телефон. Молодцов взял трубку.

– Ментовка… э-э… милиция. Да, Григорий Молодцов… Так. Так. Та-а-к. Ладненько. Сейчас я со своими ребятами туда подскочу.

Он положил трубку.

– Ну что там опять, Гриша? – устало спросил шофер уазика.

– На Васильевском острове перестрелка. У дворца-музея Меньшикова. Заводи колымагу. Едем! – Молодцов глянул на двух сержантов: – А вы продолжайте допрос.

И «ударная группа» бросилась к выходу.

Елдырин и Каюков недоуменно переглянулись.

Тут я поняла, что судьба дает мне отличный шанс сделать отсюда ноги. Я горько заплакала.

Оба сержанта с тем же недоумением уставились на меня.

– Ты, девочка, не плачь, – строго сказал Каюков. – Ты лучше рассказывай, кого ты там убила?!

– П-папочку, – ответила я плаксивым голосом.

– Как же так? Родного отца-то?! – неодобрительно покачал головой Елдырин. – Непорядок.

Я закрыла лицо руками и зарыдала пуще прежнего.

Уж чего-чего, а рыдать я умела классно. Я чуть ли не все отделение слезами залила, пока сержанты меня успокаивали.

Наконец они меня успокоили. И я начала свой рассказ.

– Я с родителями на Большой Конюшенной живу, недалеко от цирка. В этом цирке моя мама работает. Акробатом-эксцентриком. Это значит – она складывается в несколько раз и забирается в малюсенький сундучок. И вот две недели назад мама… исчезла. День ее нет, два, три… Я уже и волноваться начала. А папа говорит: «Да что ты волнуешься? Найдется наша мама». А на прошлой неделе вдруг звонок в дверь. И заходит в квартиру молодая женщина. Папа обрадовался и говорит: «Вот и наша мама пришла». Я ему говорю: «Папа, какая же это мама?» А папа рукой машет: «Доченька, не все ли тебе равно? Была одна мама, теперь другая. В принципе, все женщины одинаковые». Ну вот. Стали мы жить втроем. Я, папа и Дарья Петровна (так эту тетеньку звали). И с самого первого дня стала Дарья Петровна ко мне придираться. То ей не так, это ей не так. До того допридиралась, что я взяла да и ушла из дому. И побрела куда глаза глядят. Брела, брела и забрела в самый дальний угол двора, на помойку. Смотрю, а на помойке сундучок валяется, с каким мама всегда в цирке выступала. Подобрала я этот сундучок и открыла. А там… мама! Сложенная в четыре раза. Нет слов, как я обрадовалась. Ну а уж как мамочка обрадовалась, тем более слов нет. «Мама, – спрашиваю я у нее, – как ты тут оказалась?» – «Как, как, – отвечает она, – папаша твой с Дарьей Петровной обманом засунули. Покажи, просят, да покажи, как ты в такой маленький сундучок забираешься. Я сдуру и показала. А они сундучок на крючок – и на помойку…»

– Ну и ну! – сказал старший сержант Елдырин.

– Вот это да! – сказал сержант Каюков.

– В общем, пошла я в Апраксин двор, на черный рынок, где оружием торгуют, и купила себе пистолет. А после пришла домой и Дарью Петровну вместе с папочкой…

На этом месте я снова грохнулась в обморок, чтобы послушать, какое впечатление произвел мой рассказ. Рассказ произвел хорошее впечатление.

– И правильно сделала! – горячо воскликнул Елдырин. – Так им и надо!

– Правильно-то правильно, – согласился Каюков. – Но лучше бы она к нам в милицию пришла и рассказала все как есть. А мы бы арестовали преступников.

Я открыла глаза.

– Где я? – слабым голосом спросила я.

– У друзей, девочка, у друзей, – заверили меня сержанты. Они оба так разволновались, что решили закурить. Елдырин вытащил из кармана пачку «Шипки», Каюков пачку «Примы».

– Возьмите лучше мои сигареты, – предложила я им «Мальборо лайтс». – Угощайтесь, пожалуйста.

– Спасибо. – Они взяли по сигаретке.

Я зажгла спичку и поднесла ее сначала одному сержанту, потом другому. Мильтоны разом затянулись и… повалились на пол.

Секунда – и я была уже на улице!

– Гаф-гаф! – раздался радостный лай.

– Гафчик, – обхватила я лохматую шею своего друга. – Откуда ты взялся?!

Вместо ответа Гафч лизнул мне руку шершавым теплым языком.

– Некогда лизаться, Гафченька, – сказала я. – Бежим скорей!

И мы помчались по ночным улицам Питера.

Мы неслись как угорелые. Если б дело происходило на Олимпийских играх, то мы бы с Гафчем наверняка стали олимпийскими чемпионами в беге на длинные дистанции.

Судите сами – мы пробежали от Гороховой до Марсова поля минуты за три. Те, кто знает Питер, сразу поймут – это абсолютный мировой рекорд!

Добежав до первой скамейки, я просто-таки рухнула на нее; сердце колотилось так, что казалось: вот сейчас оно выскочит из груди.

Гафчик принялся жадно лакать воду из ближайшей лужи. Я бы и сама с удовольствием полакала вместе с ним, да уж больно вода была грязная.

И дождь, как назло, перестал.

Я сидела вся липкая от пота и пыталась хоть как-то привести в порядок свои растрепанные чувства. Итак, ко всем прочим прелестям добавились еще две: обвинение в убийстве и побег из милиции. Это означало, что завтра, вернее, уже сегодня моя фотка в фас и профиль будет у каждого постового милиционера…

Из кармана раздался телефонный писк. Я вытащила трубку и услышала знакомый голос:

– Роберт, ты где?!

– Лола?! – закричала я.

Пи-пи-пи… – пошли короткие гудки.

Что за бред?.. Получается, Лола набрала мой домашний номер. И тут я увидела, что аппарат у меня другой. Немухинский. Видно, когда мы собирались в ночной клуб, случайно перепутали трубки.

Поздравляю, Эммочка, еще одна заморочка. Выходит, мой мобильник лежит у Немухина в пиджаке, а сам Немухин лежит в морге. Замечательно. Не сегодня-завтра позвонят родители, и что же они услышат, набрав номер своей московской квартиры?..

«Морг слушает», – вот что они услышат, а может, и того похлеще.

Я посмотрела на часы: четвертый час. Надо срочно гнать в морг, пока тело Немухина еще там, и попытаться забрать свою трубку. Вряд ли в такую рань в морге кроме сторожа кто-то есть. Ну если, конечно, не считать мертвецов.

Я вскочила со скамейки.

– Вперед, Гафч!

– Гаф, – ответил на все готовый Гафчик.

И мы понеслись к дороге. Здесь я быстренько поймала свободную тачку.

– Куда едем? – бодро поинтересовался таксист.

– В ближайший морг, – сказала я.

– Куда?! – переспросил таксист уже не столь бодро.

– В ближайший морг, – повторила я. – Знаете, где он находится?

– Знаю.

Мы погнали.

Морг располагался неподалеку от Сенной площади. На треснувшей табличке, висящей у входа, было написано: «Городской морг №8». Я постучала. Дверь открыл какой-то тип. В руке он держал бутерброд с вареной колбасой.

– Это морг №8? – уверенно спросила я.

– Ну.

– А вы кто? Сторож?!

• Предыдущая
• 13/43
• Следующая