Надломленные оковы (СИ) - Петюк Дмитрий "Desmond" - Страница 1

Несмотря на то, что месяц Летнего Перелома уже закончился, пусть и едва, и технически лето уже наступило, никто из обитателей южной границы Федерации Дариид не назвал бы эту погоду тёплой.

По утрам траву частенько укрывал иней, а на улицу приходилось выходить, накинув пальто или хотя бы парку. К полудню, к пяти-шести часам, поднявшееся солнце успевало прогреть воздух, но даже ярким и тёплым лучам Эритаада не удавалось до конца выгнать из земли промозглую сырость. Особенно, если эта земля находилась в лесу, а солнечному свету препятствовали густые кроны деревьев.

Пробивающееся сквозь кроны солнце украшало влажную траву на одной из полян причудливыми тенями, которые, стоило подуть достаточно сильному ветру, начинали шевелиться, словно живые. Капли росы, покрывавшие стебли травы, в лучах солнца вспыхивали, словно магические кристаллы, преломляя сияние светила и сверкая радужными искрами. Но настоящую нереальность происходящему добавляли совсем другие искры — голубые. Эти искры зависли посреди поляны, формируя собой очертания идеального эллипса. И даже если их мерцание можно было принять за природное явление, то в последовавшей за этим вспышке любой более-менее образованный или повидавший мир человек мигом опознал бы открытие пространственного портала.

Словно ряска на поверхности пруда, в который бросили камень, искры колыхнулись, усилили сияние и перестроились, очерчивая края эллипса голубым свечением. Одновременно содержимое эллипса изменилось, словно открывая окно в другое место — просторное ярко освещённое помещение с высокими потолками. Сквозь открывшееся окно на поляну ступил человек.

В мире Итшес построение предположений о возрасте никогда не являлось благодарным занятием. Двое разных людей, родившихся в один день, через сотню лет могли выглядеть совершенно по-разному: тот, кто своей стезёй выбрал путь магии, мог показаться двадцатилетним юношей, ну а тот, кто не прилагал особого усердия, не трудился, увеличивая объём и контроль элир — запросто сойти за отца или даже деда первого. Мужчина, появившейся на поляне, был стар и толст. Его тело давным-давно преступило пределы определения «тучный», да и «телом» могло назваться лишь в качестве проявления вежливости. Человек попроще и погрубее непременно назвал бы такое «тушей».

Обрюзгшее лицо прорезали морщины, а складки жира полностью закрывали шею, украшая её несколькими дополнительными подбородками. Несмотря на явно почтённый возраст, волосы на голове старика оставались густыми, пусть и полностью поседели. Необъятные телеса были одеты в походный светло-фиолетовый костюм из плотной ткани, а ноги обуты в высокие крепкие ботинки. Глаза старика прикрывал прозрачный визир, напоминавший защитные очки инженера или алхимика. Руки с толстыми пальцами-сардельками были затянуты в тонкие перчатки из непонятного материала с большими едва светящимися кристаллами на тыльных сторонах ладоней.

Ступив на поляну, старик застыл, насторожённо оглядываясь по сторонам. Портал за его спиной стал медленно закрываться. Внезапно, словно почувствовав что-то неладное, с прытью, которую сложно ожидать от такого толстяка, старик развернулся, чтобы успеть заметить, как в почти закрывшийся портал влетает, вытянув шесть толстых, схожих с канатами лап, большой бронзовый паук.

Паук ловко погасил падение, перекатившись по траве и уставился на толстяка зелёными светящимися кристаллическими глазами.

— Тааг! — воскликнул толстяк. — Что ты здесь делаешь? Я же приказал оставаться в Цитадели!

Паук слегка качнулся на лапах-канатах, но так ничего и не ответил. Толстяк рухнул в траву и обхватил голову.

— Что подумает Хозяин? Он же решит, что я не просто ушёл, но ещё и украл голема! Он подумает… — словно лишившись слов, толстяк зарыдал.

Бронзовый паук подбежал к толстяку, ловко перебирая лапами, и замер у его ног. Рыдания продолжались недолго. Толстяк, видимо, взял себя в руки, поднялся с травы, растёр рукавом слёзы, после чего взглянул на металлического голема. Странным образом, несмотря на пребывание в мокрой траве, ни штаны, ни куртка не промокли, да и рукав после слёз остался противоестественно сухим.

— Я понимаю, Тааг! У тебя был приказ сопровождать меня повсюду! Но ведь Хозяин приказал тебе слушаться, а у моих приказов нулевой приоритет!

Голем снова не ответил и на толстяка даже не взглянул. Тот грустно улыбнулся:

— Я всё равно рад, что ты со мной! Надеюсь, Хозяин простит! Ведь я же не хотел… Я не хотел… Я не увижу его больше никогда! — и снова зашёлся в рыданиях.

Голем двинулся с места, сделал вокруг толстяка неширокий круг, снова подбежал к его ноге и замер неподвижно.

— На твоём месте я бы не был настолько в этом уверен! — неожиданно раздался новый голос.

Толстяк резко развернулся и уставился на край поляны, где, вольготно прислонившись к одному из деревьев, стоял человек. Несмотря на юное лицо с острыми чертами лица, он не выглядел молодым. В цепком взгляде пронзительных серых глазах читался изрядный жизненный опыт, несвойственный этому возрасту.

— Хозяин! — закричал толстяк. — Но как? Но вы… Но почему?!

Юноша выпрямился и сделал навстречу толстяку несколько с виду неторопливых, но очень быстрых шагов. Он выбросил руку и ухватил того за горло, поднимая над землёй. Толстяк захрипел.

— Неужели ты думаешь, что я настолько глуп? Что, услышав о твоих плохих снах, ничего не заподозрил? Неужели думал, что я не знаю о Праве принадлежащей мне богини? Не догадаюсь, что за истур и юзур последует каариз?

В шее толстяка что-то громко хрустнуло, и он обмяк. Юноша легко, словно пушинку, отшвырнул тучное тело.

— Э, нет! Так просто ты у меня не отделаешься! — прошипел он, протягивая руку в сторону трупа.

Противоестественно вывернутая шея засветилась слабым жёлтым светом, голова дёрнулась, вставая на место. Толстяк громко захрипел, прокашлялся, перекатился на живот и поднялся на четвереньки. На коленях он подполз к юноше и ткнулся головой ему в ноги.

— Хозяин! — проскулил он.

— Неблагодарное животное, кусающее кормящую его руку! Бешеный пёс, предавший своего господина! Никчёмная тварь, не ценящая доброты и снисходительности! — процедил юноша и с отвращением пнул толстяка ногой.

— Хозяин! — вновь проскулил толстяк. — Я же хотел как лучше!

— Как лучше? Хочешь сказать, что предать меня — это «как лучше»?

— Я же спрашивал! Вы сказали, что я вам мешаю! Что вы жалеете о моём призыве! — внезапно в его затравленных глазах мелькнула надежда. — Или вы пошутили?

— Я редко когда шучу, — качнул головой Хозяин. — Ты действительно мешаешь. Но разве мои доброта и терпение — повод для предательства?

— Вы сказали… Я сначала думал покончить с собой, чтобы больше вам не мешать!

— Лучше бы ты так и сделал! — безжалостно ответил Хозяин.

Толстяк вскочил на ноги, рука его опустилась на пояс, выхватывая из ножен длинный широкий нож. Юноша никак не отреагировал на оружие. Толстяк молниеносно взмахнул ножом. Через мгновение на его горле появилась красная полоска, тут же превратившаяся в широкий разрез, из которого хлынул поток крови. Странным образом, эта кровь, попадая на фиолетовую ткань костюма, стекала вниз, не оставляя пятен.

— Э, нет, так не пойдёт! — неодобрительно покачал головой Хозяин. — Думать надо было раньше!

Он небрежно взмахнул рукой: нож вырвался из ладони толстяка, с огромной скоростью пролетел через поляну и вонзился по самую рукоять в ствол дерева. Кровь, бьющая из горла, остановилась. С земли и травы в воздух поднялись красные капли, подлетели к разрезу и впитались, вернувшись обратно в рассечённые сосуды. Жировые складки колыхнулись, края раны засветились и сомкнулись, не оставляя от широкого пореза ни малейшего следа.

— Нриз, самоубийство запрещено! Если ты подохнешь, это испортит весь воспитательный момент!

Толстяк, которого назвали Нризом, заскулил.