Эльфийский бык (СИ) - Демина Карина - Страница 11

Обивки.

Мебельные салоны и отделки…

В общем, и от Ивана отстанет, и от самого Кошкина.

— Да, — повторил он куда как уверенней. — Кажется, ремонт нужен. Определенно… даже жизненно необходим… Иван потом вернется… помолвка там, еще какие балы давать. А тут обои старые.

Матушка скользнула по обоям взглядом.

Нет, выглядят неплохо, но…

— Я закажу каталоги, — княгиня явно оживилась.

А потчевали блинами.

И явно свежими, тонкими, полупрозрачными. К ним отыскалась и домашняя густая сметана сливочно-желтоватого оттенка, и ветчина, холодная оленина, осетрина, мелко рубленная и мешаная с обжаренным луком.

Мед.

Варенья.

Кошкин зажмурился. Все же дома было хорошо. А он и позабыл… как-то все дела, дела… то одни, то другие.

Чаю матушка налила самолично. И не в фарфор, но в тяжелую крупную чашку, расписанную аляповатыми розами. И Кошкин вспомнил, что притащил эту чашку из очередной командировки, потому как понравилась она ему невероятно. И заявил сходу, что отныне пить будет только из нее.

Заявил.

И уехал. А там как-то завертелось-закружилось. И забыл вот. А теперь вспомнил и почему-то обрадовался. Совсем как в детстве, когда оказалось, что… радоваться можно.

Таким вот пустякам.

И тому, что кто-то эти пустяки запоминает. И они перестают быть пустяками, а становятся чем-то важным, а чем — и слов нет, чтобы рассказать правильно.

— Мне неприятно вспоминать о том, что было, поскольку я показала себя… не самым лучшим образом, — продолжила матушка. — Как-то оправдывает нас лишь то, что мы обе были молоды и наивны до крайности. В пансионе нас учили и учили хорошо. Английскому, французскому, немецкому. Еще латыни и древнегреческому… стихосложению. Риторике. Манерам. Музыке. Живописи. Немного — естественным наукам, но весьма ограниченно, ибо в них много такого, что может вызвать ненужные вопросы. Учили математике, но ровным счетом так, чтобы знаний этих хватило проверить расходные тетради за экономкой…

А вот матушке подали кофий.

Она любила черный, густой и не разбавляла его ни сливками, ни сахаром. Иногда и вовсе соли кидала, что вовсе уж не вписывалось в созданный ею легкий образ. И потому кофий Софья Никитична пила исключительно дома, а порой и вовсе в одиночестве.

— Старшим курсом позволялось чуть больше. Мы выходили гулять. Посещали… разные мероприятия, которые и устраивали затем, чтобы продемонстрировать нашу красоту и воспитание. Первое время мы были при наставницах, но после число их сократили. Все же открытие женских гимназий весьма повредило делу мадам… это я сейчас понимаю.

Чашечку княгиня поставила на ладонь.

— И тогда мадам решила, что мы в достаточной мере взрослы и серьезны, чтобы отпустить нас на прогулку. Вдвоем. Всенепременное условие.

— Вы с кем-то познакомились?

— Людочка… и я тоже, но на меня мой знакомец не произвел особого впечатления. Она же утверждала, что влюбилась. С первого взгляда. Встреча эта произошла на весеннем балу, который устраивали при пансионе. А раз так, то мы и решили, что все-то, кто на этом балу присутствовал, личности достойные. Бал же для того и устраивался, чтобы подготовить нас к выходу в свет и все прочее…

Матушка прикрыла глаза.

— Он был красив. И даже ослепителен. Хотя сложно ли ослепить провинциальную девушку, которая жила мыслью о большой и чистой любви, чтоб как в романах… романы мы читали взахлеб. Конечно, это была запрещенная литература, но… если немного заплатить воспитателям…

Которые должны были бы оградить неокрепший разум воспитанниц от подобных книг…

— … то они не просто закрывали глаза, но и сами приносили кое-какие особо интересные издания. Нет-нет, в них не было ничего-то. Пожалуй, они были куда целомудренней того, что ныне в этой вашей… сети выставляют. В мое время подобное было немыслимо! — это Софья Никитична произнесла с искренним то ли возмущением, то ли недоумением. — Чтобы девицы достойного рода выставила фотографию своих… своего…

— Тела? — подсказал Кошкин.

— Определенных частей его. Мы… и вслух-то именование сиих частей произносить остерегались по-за неприличностью… Впрочем, не важно. Тот год был престранным… дед Людочки занемог, и потому нас не могли принять в Подкозельске. А мои родители отправились в путешествие… моя сестра удачно вышла замуж, да и отца карьера пошла вдруг в гору, вот они и решили… рассчитывали, верно, что я вновь уеду в гости. А тут не сложилось. Так и выпало, что ненадолго покинули пансион, а уже в июле, где-то за месяц до начала занятий, вернулись. Якобы затем, чтобы дополнительно позаниматься. За это даже заплатили, сколь знаю[3]… подобных нам воспитанниц было немного. Наставницы и вовсе отдыхали, как и сама мадам. И потому режим был весьма вольным…

Ну да, кому охота заниматься чьими-то не особо важными и нужными дочерьми, когда своих забот хватает.

— Мы ходили гулять. И в библиотеку, ибо там было много… интересного. Мы чувствовали себя такими взрослыми, самостоятельными. А однажды встретили его… Людочка утверждала, что всегда-то его помнила, но, мнится мне, ей просто хотелось так думать. Эта встреча была случайностью, но он вспомнил нас, вернее, Людочку… и была прогулка. Разговор вроде бы ни о чем… после той встречи Людочка пребывала в восторженном состоянии души, а однажды получила записку. Потом другую… письмецо… снова не так и сложно, если знать, кому заплатить. Мадам отличалась изрядной скупостью.

Которая, надо полагать, в конечном итоге и сгубила заведение.

— Они договаривались о встрече… я читала письма. Точнее Людочка читала их мне. И я завидовала тогда любви. Нам казалось, что вот оно, то самое… и когда она попросила пойти с ней в город, я не отказала. Сперва прогулки были вполне невинны. Разве что встречались они в местах таких… уединенных. Но нам казалось, что это — исключительно от заботы о репутации Людочки. Он ведь не желает скомпрометировать её или навлечь гнев мадам. Все же, появись Людочка со своим… воздыхателем, скажем, в кофейне, мадам узнала бы о том сразу. А вот закоулки старого парка. Пруд подле мельницы… пикники на свежем воздухе, благо, осень выдалась теплой. Беседы. Ничего-то непристойного… точнее я научилась отходить в сторону и отворачиваться. Поцелуи… о них в книгах писали. А вот об ином — нет. Однажды Людочка попросила меня солгать. Сказать, что мы будем с ней в библиотеке… мы ведь там часто бывали. И я солгала… мне казалось, что я делаю доброе дело. Помогаю влюбленным воссоединиться. А сказать кому-то, донести… это предательство и даже хуже!

Княгиня сделала глоток.

А Кошкин подтянул к себе блин. Сладковатый, тонкий и кружевной, с узором из темных прожилок да хрустящим краем.

Идеальный в общем-то.

— Встречи продолжались. Даже когда началась учеба. Уже не в парке, само собой, но мы находили предлоги. Да и… учениц стало больше, наставниц — меньше. А мы всегда были на хорошем счету, даже помогали с младшими. Так что никто особо и не следил. Я с нетерпением ждала, когда же Людочка объявит о помолвке.

— Не объявила?

— Произошло то, что должно было произойти…

Кошкин приподнял бровь. Нет, он догадывался о последствиях, но этих последствий вполне можно было избежать. Амулеты, препятствующие наступлению беременности, не вчера появились. И даже не позавчера.

— Мы с Людочкой мало понимали в… подобных вопросах, — матушка смутилась. — Однако… вскоре… проблема стала весьма заметна окружающим.

И случился скандал.

— И случился скандал, — повторила вслух матушка. — Изрядный… сперва мадам, как понимаю, надеялась замять историю, поскольку та могла ударить по репутации пансиона. Людочку вызвали в кабинет. Затем и меня. Я видела её, плачущую. Хмурую мадам, которая впервые на моей памяти повысила голос… нас расспрашивали. Правильнее было бы сказать, что допрашивали. Заперли… были у нас комнаты для провинившихся. И там я провела следующие несколько дней. Затем, помню, опять кабинет мадам. Моих родителей. Людочкиного отца… её матушка умерла, когда Людочка была еще маленькой. Снова вопросы. Расспросы. Мне еще тогда думалось, что все образуется. Что… там же любовь. Большая. И все преодолеет. В книгах любовь всегда преодолевала любые трудности и преграды. А тут даже… нет, Людочка упоминала, что отец её договорился о помолвке с кем-то, но это же пустяки.