В гостях у Рема или разведчик из будущего (СИ) - Птица Алексей - Страница 18

21. Государство должно заботиться о поднятии народного здравия путем охраны матери и ребенка, запрещения детского труда, введения в законодательном порядке обязательной гимнастики и спорта в целях поднятия физического уровня и, наконец, путем самой широкой поддержки всех союзов, занимающихся физическим воспитанием молодежи.

22. Мы требуем упразднения наемного войска и образования народной армии.

23. Мы требуем законодательной борьбы против сознательного политического обмана и распространения его через печать. Чтобы сделать возможным создание действительно немецкой печати, мы требуем:

а) все редакторы и сотрудники газет, выходящих на немецком языке, должны принадлежать к немецкому народу;

б) ненемецкие газеты нуждаются в особом разрешении со стороны государства, они не должны выходить на немецком языке;

в) всякое финансовое участие в немецких газетах или влияние на них должно быть по закону запрещено лицам ненемецкого происхождения. Мы требуем, чтобы нарушения этого запрета карались закрытием газеты и немедленной высылкой из Германии провинившихся лиц ненемецкого происхождения.

Газеты, нарушающие интересы общественного блага, подлежат запрещению. Мы требуем законодательной борьбы против направления в искусстве и литературе, вносящего разложение в жизнь нашего народа, и закрытия издательств, которые нарушают вышеприведенные требования.

24. Мы требуем свободы всех вероисповеданий в государстве, поскольку они не угрожают его существованию и не нарушают морального чувства германской расы.

Партия как таковая стоит на почве положительного христианства, не связывая себя с тем или иным определенным вероисповеданием. Она ведет борьбу против еврейско-материалистического духа внутри нас и вне нас и убеждена, что длительное оздоровление нашего народа может последовать только изнутри на основе принципа: общее благо выше личной выгоды.

25. Для проведения всего этого мы требуем создания сильной центральной государственной власти, неограниченной власти центрального политического парламента над всей империей и над всеми ее организациями, создания сословных и профессиональных палат для проведения общегерманских законов в отдельных союзных государствах Германии.

Вожди партии обещают неукоснительно бороться за осуществление вышеприведенных требований и в случае необходимости пожертвовать за нее собственной жизнью.

— Это что ещё такое? — задал себе Вольфович риторический вопрос. — А как листок оказался в моём кармане?

На этот вопрос снова никто не ответил. Видимо, переложили листок из чьей-то другой формы, а может, он и был у него изначально (кстати, Маричев молчал). Вольфович пожал плечами и, сунув листок обратно в карман, зашагал к трамвайной остановке.

На него косились, невольно останавливая взгляд на его забинтованной голове. Кто-то смотрел даже сочувственно, кто-то неприязненно, а кто-то и откровенно враждебно, но приставать к нему с вопросами или претензиями не пытались. На остановке оказалось двое коммунистов в форме рот-фронтовцев, они хмуро покосились на него, но не сделали никаких попыток напасть.

Создавалось впечатление, что существовал некий нейтралитет, который добровольно не стремилась нарушать ни одна из сторон. Возможно, так оно и было. Подошёл трамвай, и, зайдя, не очень бравый штурмовик Август фон Меркель купил билет у пожилого кондуктора.

— На первое мая получил? — задал тот вопрос, кивая на его бинты.

У кондуктора отсутствовала левая рука, да и сам он выглядел не лучшим образом, но вид старался иметь бравый, и гражданская форма сидела на нём справно и чётко. Шириновский, хотел было сначала не отвечать, но кондуктор и сам выглядел не лучшим образом. Не стоило его обижать.

— Да, — кратко ответил он.

— Ну, ничего, солдат везде солдат. Раз по голове получил, значит, будешь умнее. Держи свой билет! Вон тебе место уже уступают.

Забрав маленький кусок картона, Шириновский сел на свободное место, которое ему уступил какой-то мужчина, явно сочувствующий штурмовикам. Ехать предстояло довольно долго, ведь он жил почти на краю города, на большее просто не хватало его денежного содержания.

Доехав до нужной остановки, вышел и через пару сотен метров дошёл до большого четырёхэтажного серого здания, в котором он, собственно, и снимал комнату. Формально оно являлось общежитием, а по факту просто домом с множеством съёмных комнатушек, в которых жили как семейные, так и одинокие немцы.

Зайдя в подъезд, поднялся на последний этаж, прошёл по длинному узкому коридору и, найдя дверь с номером 102, остановился. Засунул руку в карман штанов, нащупал там ключ и, вставив его в замок, два раза провернул в нужную сторону. Дверь щёлкнула и распахнулась, явив ему нутро его личной комнаты.

— Ну, вот мы и дома, — шепнул Маричев, и Шириновский вошёл внутрь.

Комната оказалась весьма убогой: стол, стул, табурет, койка у стены, окно во внутренний двор, шкаф платяной, шкаф посудный, коврик на полу — и всё. Ещё большое фото на стене, что запечатлело группу вооружённых людей, одетых разномастно, но в большинстве своём в немецкую военную форму.

Единственное, что их объединяло, — это изображение «адамовой головы» на касках. У некоторых ещё и изображение латышского так называемого «громового креста», разновидности свастики.

— Пятая рота второго батальона первого полка добровольческого корпуса Мансфельда, Рига, 1919 год, — отозвался голос Маричева.

— Ого, я же говорю, что ты фашист! Вон у тебя на башке каска с мёртвой головой!

— Я воевал, и мёртвая голова, как эмблема, существовала во все времена и эпохи, у тех же корниловцев она имелась, так что хватит пороть чушь!

— Ага, но всё равно ты, сволочь белогвардейская и булкохруст! — не сдержался Вольфович, но уже чуть ли не с лаской.

— Сам ты сволочь, серо-буро-малиновая! Дурак из будущего, неудачник бестолковый! Истеричка!

— Но-но, полегше, я, наоборот, удачник, и не истеричка, а политически правильно воспитанный товарищ. Я, можно сказать, спас тебя от смерти, а ты меня поносишь!

— Во-первых, поносишь ты, а не я. Я лишь разозлился на твои очередные поносные слова, а во-вторых, я белогвардейцем никогда и не был, сражался с красными латышами, это да, но я защищал местное население от произвола и издевательств, не больше. Воевал недолго, и вскоре нас расформировали, а потом уехал в Германию. Нечего мне, как оказалось, делать в свободной Латвии.

— Ха-ха, да и в моё время там делать нечего, и чем дальше, тем в ней становится всё хуже. И не только в Латвии, но и в Литве, и в Эстонии тоже. Трибалтика, как всегда, в своём репертуаре: застрелимся, но России не достанемся! Пускай мы станем шлюхами, но шлюхами Запада, п не России. Ну и в таком духе постоянно.

— А нужны ли они?

— Они? Да только в качестве морских портов. А вообще и климат там ужасный, и люди говно. Да и хрен с ними! Ладно, забыли. Кстати, если бы меня не подселили к тебе, то вряд ли бы ты выжил, так что цени! Но я больше не буду обзываться, обещаю! — пошёл на попятную Шириновский.

— Ну-ну, — не поддался на провокацию Маричев. Впрочем, на том внутренний конфликт оказался исчерпан.

Шириновский ещё раз глянул на фотографию фрайкора, хмыкнул и полез рыскать по шкафчикам. В одном оказалась гражданская одежда, а также висел комплект зимней и демисезонной формы штурмовика.

В другом всякая кухонная утварь и небольшой запас продуктов, главным образом крупы и макароны. Холодильник отсутствовал, а под койкой обнаружились два тазика для стирки. Общий туалет находился в коридоре, такими же общими оказались и кухня, и помывочная, она же душевая. Ну, не самые худшие условия для того времени.

В остальном всё было совсем не хорошо. Денег почти не осталось, лекарств хоть и дали на первое время, но их запас нужно пополнять, жрать практически нечего, опять же купить их не на что. Да и вообще, больным нужно поправляться, а поправляться нужно за счёт хорошего питания, то бишь кушать хорошо!