Шелест 4 (СИ) - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич - Страница 18

Лука полез в карман кафтана за последним своим аргументом, и о стол глухо брякнул увесистый кошель.

— Тут двадцать рублей, от великой княгини. На обзаведение хозяйством пойдёт отдельно, а это плата за брошенное добро. Уходить потребно сегодня в ночь, пешком, с собой брать только то, что поместится в узлы.

— Опять голос прорезался? Ты меня ыш-шо поучи, щ-щенок. Я своё слово сказал, — припечатал отец, походя одарив крепким подзатыльником и сграбастав мешочек с серебром.

— Батя, серебро верни. Коли не согласен, то оно не твоё и не моё, а великой княгини Марии Ивановны. Я за него головой ответ держу.

Было заметно, что мужик не желает прощаться с деньгами, которые уже считал своими. А то как же. Коли у сына, знать отец им распоряжается. Он кровиночку не отделял. А то, что в рекрутчину забрали, так то не его волей. Так что, в своём он праве. Но тут оказывается есть заковыка. Серебро грело руку, кошель в руке лежал тепло и уютно, расставаться с ним никакого желания.

Некоторые родители сослуживцев Луки вели себя подобно его бате, но едва ощутив в ладони приятную тяжесть серебра, всё же довольно быстро сдавали свои позиции. Коли уж Долгорукова раздаёт такие деньжищи за брошенное имущество, то глядишь и в ином не обманет.

Вот только с его родителем этот номер не прошёл. Покрутил Харитон Тихонович в руке кошель, брякнул им о стол, сделав жест, мол прибери с глаз долой. И такие бывали среди семей сослуживцев. И тогда уж оставалось последнее средство.

Пока матушка собирала на стол, Лука вылил в горшок с кашей сонное зелье из склянки. Сам же выпил из другой, чтобы самому не уснуть. Как повечеряли, так всех и сморило. Прикинул он время, и начал спешно собирать вещи в узлы. Бабы конечно управились бы куда лучше, он же, многое, что можно было бы унести, оставит. Но тут уж никто главе семейства не виноват.

М-да. Проклянёт его батя. Как есть проклянёт. Через это уже прошли многие его сослуживцы. И когда родители сердцем оттают, бог весть. Далеко не все солдаты согласились участвовать в переселении своих близких. Но примерно с четверть всё же изъявили желание, поверив обещаниям Долгоруковой. Правда, видя реакцию семей, не меньше трети из их числа отступилась. Кому хочется быть проклятым родителями.

Собрав как смог вещи, он сообщил о случившемся Суханову по «Разговорнику», и условившись, что нанут в полночь, отправился на гульбище. Оставалось у него ещё одно дело. Нужно было повстречаться с Таисией, и узнать согласится ли она на побег, или покорится родительской воле, выйдя за того, на кого те укажут.

— Да как же в побег-то, Лука? Грех это. Не будет нам жизни без родительского благословения.

— Не мы первые пойдём против родительской воли, не мы последние. Живут, детей растят, а родители после прощают и принимают внуков. Ты сама-то согласна пойти за меня иль нет?

— Коли с родительского благословения, так бегом побежала бы. А так… Грех это, Лука. Да и куда бежать?

— На Дон, в славный град Азов. Года не пройдёт, как будет у нас свой дом и полная чаша.

— Сладко ты поёшь, да только…

— У меня жалование два рубля в месяц. Как оженимся, от казны дом, да десять рублей. За рождённого дитя по пять рублей, мальчику надел земельный в шесть десятин. И пока дети в возраст не взойдут по десять копеек в месяц на каждого.

— Прямо молочные реки с кисельными берегами.

— Да сдались вам эти реки, — отмахнулся он.

— Ну так, а как же иначе-то, коли такие сказки завиральные сказываешь.

— Правда это. Но главная правда в том, что люба ты мне. А я, люб ли тебе?

— Люб, Лукаша. Так люб, что сердце заходится. Только батюшка меня уж Федулу пообещал, и…

— Да какая разница, кому он тебя обещал. Пойдём со мной, а там поймут нас родители и простят. Глядишь, ещё и им поможем перебраться под руку Марии Ивановны.

— Боязно, Лукаша.

— Знаю. Но решать нужно сейчас. Либо идёшь со мной, либо не судьба быть нам вместе.

— Эк-кий ты быстрый. Прежде чем такое решать, подумать нужно.

— А некогда думать. Я сегодня уезжаю, и коли ты не согласна, то более мы не увидимся. Ну сама посуди, Федул тебе не люб. Оно конечно стерпится, слюбится, перемелется, мука будет. От веку все так жили и жить будут. Но что ты и дети твои тут увидите? Так же как и родители наши будете гнуть спину на барина. А там и с любимым, и трудиться на себя. Что по твоему лучше?

Битых два часа он её уговаривал, и всё же уговорил. Пришлось ещё малость постараться, чтобы убедить её не брать с собой вещей, потому как он всё нужное купит ей в Азове, благо серебро имеется. Некуда ему было тратить своё жалование, а платили им исправно. Так что, он уже и сейчас не голоштанный, а жених хоть куда. Если бы было время, так её батюшка нипочём не устоял бы и отдал её за него.

После ещё и успокаивать пришлось, когда она приметила спящую мёртвым сном семью жениха. Рассказал всё как есть, пояснив, что батя упёрся, и выхода у него иного не было. Потому как к лучшей доле он их ведёт, да только они ему не верят. А как их убедить, коли кроме слов, да серебра у него ничего нет. Но управился, поверила ему его Таисия. Вот и ладно.

— Ну что, и твои не схотели? — спросил вошедший на двор сослуживец.

Следом появились ещё трое, потому как нужно было уносить всех на руках. Хорошо хоть недалече. Всего-то до оврага в версте от околицы, где Александр Фёдорович всё и уладит.

— И батя проклянёт. Как есть проклянёт.

— Ничего. К лету в любом случае простит и поймёт. А это кто?

— Невеста моя, Таисия, — с гордостью, представил её Лука.

— Андрей, мы с Лукой в одном взводе служим, с первого дня в полку дружим. Ого. Это что за красавица? — приметив спящую Зинаиду, восхитился парень.

— Ты роток не разевай. Сестрица это моя.

— Эк-кая краса. А что, в зятья я не гожусь?

— То бате решать, а не мне. Хватит и того, что против воли увожу их. Так что, уговоришь, Харитона Тихоновича, так я только рад буду, — произнёс Лука.

Подхватил сестру на правое плечо, и взял в левую руку узел с вещами. Не хватало только, чтобы девицу на выданье, на руках носил, да облапил кто посторонний. Он к Андрею со всем уважением, и даже рад будет, но своё отношение высказал.

Когда добрались до оврага, Суханов не стал тянуть кота за подробности, и тут же организовал переправу семейства в два приёма, отправив всех, в Азов. Затем открыл ещё один портал, по которому ушёл и сам Лука, а взамен ему на эту сторону перебежал другой боец одетый в гражданское платье.

Ну что же, тут они управились, пора двигать дальше, за следующими переселенцами.

В себя я пришёл легко, не испытывая при этом никаких неприятных ощущений. Если только не считать того, что не чувствую ни один из моих амулетов и алмазов накопителей. Плетения быстрого доступа и пассивки так же отсутствовали. Впрочем, тут ничего удивительного, когда одарённый теряет сознание, он не способен удерживать их. Даже если удар в челюсть выключит на секунду, этого вполне достаточно, чтобы оборвалась связь с плетениями и они развеялись, как и Сила напитавшая их.

Сразу понял, что не связан, зато присутствует необычное ощущение. Чем-то сродни пассивному плетению, но нечто иное. Не могу описать. Нечто подобное я почувствовал когда обнаружил ручей, так не похожий на карман или иное проявление Силы. Вот и тут речь точно о ней, но ни с чем подобным сталкиваться мне пока не доводилось.

Я сел, осознав что нахожусь на массивном грубом столе в каком-то мрачном каземате. Причём не один, а в компании двух мужчин. Одного из них я прекрасно знаю, и готов придушить собственными руками, потому что подготовил мне ловушку, и заманил в неё именно он. Больше некому. Шешковский, с-сука! А вот второго я не знаю. Никогда с ним не встречался, хотя лицо и кажется знакомым. В том, что я вижу его впервые, сомнений никаких, но отчего-то испытываю к нему расположение, и готов из кожи вылезти ради его похвалы?