"Фантастика 2024-40". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Рейн Доминион - Страница 19

Слишком сильным и тяжелым оказался лесник, чтобы попасться на такую простую уловку.

Шпара вдруг почувствовал, как стальной обруч стиснул ему грудь, выжимая из легких весь воздух без остатка. Еще немного, и ребра затрещат.

Войцек саданул несколько раз локтем назад. Видно, попал, потому как хватка ослабела. Тогда он попытался ускользнуть вниз и подогнул ноги, приседая на корточки. Неожиданно противник разжал медвежьи объятия, и сотник потерял равновесие, едва не упал навзничь, но оперся левой рукой о землю. И тут же получил сапогом по спине.

Промеж лопаток.

Порубежник полетел вперед, ударился щекой и подбородком. Кувыркнулся, отпрыгнул в сторону и выпрямился. Сплюнул из лопнувшей губы кровь пополам с землей.

Лесник, улыбаясь и держа руки со сжатыми кулаками перед грудью, шел к нему.

– Убью, – медленно проговорил здоровяк. Ласково так проговорил, словно гостинец к Великодню пообещал.

Войцек не ответил. Да из-за всегдашнего заикания он и не смог бы сейчас ответить внятно. Он бросился вперед, саданул великана каблуком по голени и несколько раз быстро ударил по голове. Увернулся от мощного замаха, снова отпрыгнул и опять налетел, целя кулаками в нос, губы, горло…

Бородач хрипло выдыхал, отмахиваясь от наседающего, словно пес на обложенного в плавнях кабана, Войцека.

Сотник не заметил, когда лесник успел ударить его под дых. Он просто проехал аршина три на спине, судорожно открывая и закрывая рот – весь воздух из легких куда-то подевался, горло горело огнем.

Великан приближался, кривя губы. Но теперь от его усмешки не осталось и следа. Ее полностью заменил оскал ненависти. Из его рассеченной брови, заливая глаз, стекала тоненькая ярко-красная струйка. На ходу лесник дергал головой, стараясь стряхнуть кровь с ресниц.

Войцек попытался встать и не смог.

Он вдруг ясно представил, как сейчас сапоги лесника выбьют из него последний дух, вомнут в истоптанную землю, разотрут, словно стебельки недавно проклюнувшейся конюшины.

Ярость волной поднялась в бывшем богорадовском сотнике, как пена на вскипевшем молоке. Гнев выплеснулся наружу, как падает на угли пенная шапка из горшка, забытого в печи нерадивой хозяйкой.

Войцек успел выгнуться, опираясь плечами о землю, и встретить напор лесника слитным ударом обеих ног. Одна подошва врезалась бородачу в живот, а другая – в ребра, ближе к грудине. Лесник качнулся назад, и порубежник, зацепив его ступней под колено, опрокинул навзничь. Навалился сверху, добивая лежащего локтем.

Великан вяло отмахнулся растопыренной пятерней, целя Войцеку в глаза.

Сотник без труда поймал его за палец и выкрутил до хруста. Бородач жалобно взвизгнул и попытался вырваться. В ответ на его потуги Войцек резким движением сломал зажатый в кулаке палец.

Лесник рванулся так, что на мгновение сбросил с себя противника. Перевернулся на четвереньки и попытался встать.

Войцек ударил его ногой в локоть, роняя обратно, ворочаясь в пыли, как огромный жук-навозник, вскарабкался на спину скулящего мужика и бил, бил, бил его по темени и затылку.

Остановила Войцека боль в собственных разбитых кулаках.

Лесник не подавал признаков жизни, напоминая скорее не человека, а груду старого тряпья.

Меченый медленно слез с поверженного великана и встал на дрожащих ногах. Обвел взглядом притихших бойцов.

Его поразили совершенно различные выражения на лицах. Если Хмыз, Грай и Хватан глядели одобрительно и несколько сочувственно, то Глазик и пан Стадзик Клямка выглядели равнодушными, словно видели подобное не один десяток раз. Может, так оно и было? Кто знает? А вот студиозус Ендрек, виршеплет из Выгова, побелел и не скрывал ужаса. У бывшего торговца Миролада тоже тряслись губы.

Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув для того, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце, Меченый несильно ткнул лесника сапогом:

– У-у-у…

– Да вроде живой… Не убил, – осторожно заметил Хватан.

– У-у-уберите его… – наконец выговорил сотник и, не оглядываясь, пошел в тень.

– Ендрек! – донесся сзади голос Грая. – Помоги пану сотнику! Чего там с руками… Шилодзюб, воды и тряпок!

Войцек прижался спиной к шероховатой прохладной коре дуба и блаженно закрыл глаза.

– Пан сотник, пан сотник… – Несмелый голос ворвался в его затухающий разум, отвлек, заставил вернуться к действительности.

Ендрек опасливо протянул руку, намереваясь потеребить командира за плечо, но так и не решился. У его ног стоял котелок – надо полагать, с водой, через руку свисал чистый отрез полотна.

– Лечить пришел? – Сотник улыбнулся разбитыми губами.

– Надо, пан сотник… – замялся парень. – Хотя бы промыть…

– Добро.

Войцек кивнул, протянул ладони:

– Слей.

Теплая вода – и когда только успели подогреть? – обожгла сбитую кожу похлеще крепкой горелки. Кстати…

– Горелка есть?

Ендрек пожал плечами:

– Может, и есть. Мне не ведомо.

– Так и не ведомо? Знаю я вас.

– Ты ж, пан сотник, сам приказал – горелки не держать в лагере.

– Верно. Приказал. А то пан Юржик, чего доброго, угорит. Да и прочие…

– А что ж ты с меня теперь спрашиваешь, пан сотник? – хмуро проговорил студиозус. – Я могу чистотела нарвать. Ну, коры дубовой заварить… Говорят, неплохо раны заживляет, заразе распространиться не дает.

– Это кто говорит? – Войцек набрал полные пригоршни, бросил воду в лицо. Запекло еще хуже, чем руки. – Глянь, медикус, щека свезена?

– Конечно, свезена… Я думал, пан сотник: всё, кончилась наша служба, не начавшись.

– Ну да!

– А что еще думать было… А «кто говорит»… Профессора в Руттердахе. На кафедре траволечения.

Меченый еще раз умылся. Теперь щипало меньше.

– Вольно ж тебе деньги отдавать за то, что любой реестровый знает.

Медикус вскинул подбородок:

– Есть болезни, и есть лекарства от них такие, что вашим реестровым и не снились! И знать не знают, и слыхом не слыхивали!

– Во как!

– Конечно! А если реестровые такие умные, пусть и лечатся сами, без посторонней помощи!

– А зачем ты тогда учишься? Ну, если лечить реестровых тебе зазорно?

– Мне зазорно? – искренне поразился Ендрек.

– Ты ж сам сказал – пусть сами лечатся. Или кто другой, не подумав, ляпнул?

Студиозус понурил голову:

– Верно. То-то и оно, что не подумав…

Войцек хотел было улыбнуться, но едва не ойкнул от боли в стремительно распухающей губе. Сказал примирительным тоном:

– Д-добро, парень. Не бери в голову. Выучишься еще, шапочку получишь, будешь серебро вытрясать из панов и паненок выговских.

– Нет. – Ендрек упрямо тряхнул отросшей за последний месяц челкой – в Руттердахе среди студиозусов была принята короткая стрижка «под горшок», а где ж в дороге найдешь цирюльника? – Нет. Я к пану гетману Жигомонту пойду! Пусть в войска определяет лекарем!

– К Жигомонту?

– К нему! Только не к гетману, оговорился я, а уже к королю! Не проскочит ваш Януш! Не верю я, что шляхта вконец разум потеряла. Сейм покажет, кому больше веры!

Меченый ответил не сразу. Приложил сперва холстину к ссадине на щеке. Подержал. Отпустил, внимательно поглядел на розоватый отпечаток сукровицы. Вздохнул:

– За что тебя держу в отряде? Ты ж нас всех ненавидеть должен лютой ненавистью… Ох, и заморочили вам головы Жигомонт со Зьмитроком… Ох, и заморочили…

– Мне никто голову не морочил! Своим умом живу!

– Эге… А я, Хватан, Грай, Юржик, выходит, заемным?

– Ну… – смутился Ендрек.

– Д-добро… Попытаюсь тебе пояснить, во что мы верим. Ты драку мою с лесником видал?

– Ну, видал…

– От начала до конца?

– Ну, от начала…

– Д-да что ты «нукаешь»? Не на подводе едешь… Видел, так и говори.

– Видел. От начала до конца.

– Здоровей он меня? Тяжелее?

– Да… – протянул студиозус, не понимая, к чему клонит сотник.

– Кулаки, что кувалды, об шею жердину сломает и не поморщится. Так?

– Так.