Физрук-5: назад в СССР (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 32

— Старается, — почти не соврал я.

— Замечательно!.. — обрадовался Даниил Евлампиевич. — И еще вопрос?.. Кто этот молчаливый молодой человек?..

— Мой ученик. Подающий надежды самбист. Один из тех, которому нужна современная спортивная форма.

— Понимаю. Вы его взяли, чтобы он мог уложить меня на обе лопатки, — попытался пошутить гендиректор.

— А он может, — ответил я без тени улыбки. — Хотите попробовать?

— Нет, спасибо! Верю на слово.

— Тогда до свидания!

— Всего доброго!

Так и не приблизившись к нему ближе пяти метров и не присев, мы с Витькой покинули кабинет товарища Окошкина. Кивнув его красавице-секретарше, я вывел ученика за пределы приемной и выдохнул с облегчением.

— По-моему, это вы его… на обе лопатки, — хмыкнул Доронин.

На выходе вахтер вернул мне удостоверение, и мы вышли наружу. На нас сразу же набросился морозный ветер. Так что укрыться в еще не выстуженном салоне «ГАЗ-24» было для нас не просто удовольствием, а спасением. Хорошо, что визит был короток и движок не успел остыть, так что завелась машинка мгновенно.

Прорезая фарами тьму, «Волга» выкатила за ворота комбината и помчалась к городу. Мне очень хотелось верить, что Окошкин человек слова, должность такая, а значит, проблема с обмундированием будет решена.

Когда мы пересекли Круговую дорогу и втянулись в городские кварталы, я заметил, что пассажир мой опять поскучнел. Может, по дому тоскует? Утром сгоряча собрал монатки — вон в багажнике, кроме портфеля, валяется битком набитая сумка — а сейчас потянуло к привычному уюту и материнским щам? Что ж! Понять его можно. Дом есть дом. Даже если в нем бывает порой не слишком весело, но все равно лучше, чем на чужих харчах. Я ведь толком и не спросил, хочет он у меня жить или нет.

— Может тебя домой отвезти? — спросил я.

Прежде чем мне ответить, Витька угрюмо сопел минут пять. Ну да, понятно, не хотел сразу признавать поражения. Мужик все-таки. Наконец, выдавил:

— Ну отвезите…

— Ты знаешь, правильное решение, — с некоторым облегчением произнес я. — Если считаешь, что дома что-то не так, не бежать нужно, а бороться…

— Да мамка плакать будет, — постарался оправдать свое отступление Доронин. — А у нее сердце слабое…

Он прав. Этого фактора в своих наполеоновских планах борьбы с мещанскими настроениями в семье Дорониных, я не учел. Против таких аргументов возразить нечего. Однако и бросить все на самотек тоже нельзя. Сердце сердцем, а калечить пацана никому не позволено. Конечно, лет через десять, как раз такие вот выходцы из предприимчивых советских семей и кинутся в круговорот новой жизни, поверив сладким гайдаровским сказкам о новой чудесной капиталистической действительности.

Вот только где, если не большинство, то многие из них окажутся? На Мальдивах? Как бы не так! На кладбище! Не хочу я своим парням такой судьбы. По какую сторону баррикад они бы ни оказались. Бандиты тоже не только убивали, они и умирали пачками. В лучшем случае, выживали, а потом тряслись до старости от страха разоблачения. По некоторым преступлениям срок давности очень длинный. И каково было многим из бывших бандитов, когда-то ушедшим от правосудия, все-таки очутиться на скамье подсудимых спустя пару десятков лет.

Подбросив Доронина до поворота на его улицу, я поехал к себе. Некая смутная идея посетила меня, и надо было ее не упустить, сформулировать, а потом тщательно продумать, прежде чем приступить к реализации. Я даже притормозил у обочины, чтобы не отвлекаться на управление автомобилем. Нет у меня времени на то, чтобы работать с каждой мальчишечьей судьбой отдельно. Сейчас они в восьмом классе. Некоторые могут уйти из школы по окончанию оного. Особенно те, у кого неважно с учебой.

А те, кто останется доучиваться в девятом и десятом, через два года тоже выпорхнут из гнездышка. Как бы то ни было, я их растеряю и уже не смогу оказывать влияния на их судьбы. Кто-то куда-то поступит, кто-то женится. Почти все пойдут в армию. И я останусь для них просто школьным тренером, бывшим классным руководителем. В лучшем случае — добрым воспоминанием. Я не смогу их удержать возле себя, да и не хочу. Жизнь дает свои неповторимые уроки и их не заменить ничем. И нельзя.

Что-то смутно брезжило в голове. Какая-то идея, способная увязать все эти противоречия. Если удержать нельзя, а оказывать влияние необходимо, нужно сделать так, чтобы парней объединяла не только со мною, но и друг с другом некая цель. Пусть даже в чем-то иллюзорная, но при этом такая, чтобы сама принадлежность к ней и своему узкому кругу, наполняла жизнь смыслом, дарила надежду даже в самых тяжелых ситуациях и заставляла возвращаться к старому наставнику, учителю, другу.

И тут я поневоле вспомнил о Стропилине и неуклюже организованной им секте. Нет, в очередного лжегуру я превращаться не собирался. Во-первых, я против оболванивания людей, тем более пацанов, разными псевдорелигиозными учениями. Во-вторых, даже при всем желании, я не смогу сохранить серьезную мину при плохой игре, чтобы убеждать в чем-то других, я сам должен в это верить. В-третьих, моя идея должна быть одновременно и масштабной и вполне материальной. В-четвертых, проистекать из моих реальных физических, а главное — умственных способностей.

Наверное, есть и в-пятых и в-шестых, но с меня пока достаточно и вышеназванных четырех пунктов. Основную мысль я нащупал. Теперь можно стронуться с места и доехать все-таки до дому. И уже там, в тепле и уюте собственной квартиры постараться все обдумать с пером и бумагой в руках. Чтобы мысли не ускользали, их нужно фиксировать. Я загнал машинку во двор. Поснимал дворники и зеркала, запер дверцы и багажник. Вошел в подъезд. Поднялся по ступенькам, открыл дверь квартиры и еще не переступив порога, понял — в ней кто-то есть.

В квартире горел свет. Из кухни доносилось звяканье посуды и запахи чего-то жареного. Я взглянул на вешалку. Ну конечно! Это Наташа! Ее пальтишко и ботики. Я сам по-быстрому разулся и снял пальто. прошел на кухню. Можно было не сомневаться — это была она, моя медсестричка. Я же сам ей оставил ключи у сторожа.

В фартуке, надетом поверх скромного платьишка, Наташа перемешивала в сковородке жареную с мясом картошку. Запах обалденный.

— Привет! — сказал я, целуя ее в румяную щечку.

— Ой, здравствуй! — обрадовалась она. — Ты извини, я тут хозяйничаю без спросу.

— Ну так для того я и оставил Сидорычу ключи.

— Мой руки и садись за стол.

И я поплелся в ванную. Вот, наверное, почему я пока не женюсь. Не люблю, когда мною командуют, даже ради моей пользы. Тем не менее, хорошо, что пришла Наташа. Пару— тройку дней семейной жизни я с удовольствием выдержу.

Я умылся, потом сел за стол и воздал должное кулинарному таланту своей подружки. Медсестричка что-то мило щебетала о больнице и пациентах, жалуясь на то, что они пренебрегают рекомендациями врачей, но я слушал ее вполуха, думая о своем.

Идея, осенившая еще в машине, захватила меня, как никакая другая никогда не захватывала. Я еще и сам не знал, что собираюсь организовать. Не секту, не банду, не тайное общество, но — что? С кем бы посоветоваться? С Витьком? Ни в коем случае, мало ли, что заподозрит этот майор. С Карлом? Он весь погружен в подготовку к съемкам фильма. Скажет, что у нас киностудия, потом будет клуб — чего же тебе еще надо?.. А мне нужна команда! Не спортивная, а другая!.. Какая?.. Есть еще два человека, которые, наверное, могли бы меня понять, и оба — женского пола.

Илга — потому что она разбирается в детской психологии. Тигра — потому что стремится к чему-то необыкновенному. Совсем, как я. Другой вопрос, можно ли их посвящать в свой замысел? С первой я хоть и расстался, но мы все равно остались друзьями, да и, как ни крути, общие тайны все еще связывают нас. А вторая могла бы стать моей помощницей. Одному мне не потянуть. Антонина Павловна, как человек более начитанный, в таких делах разбирается, наверняка, лучше меня.