Комсомолец - Федин Андрей - Страница 9

А вот от лиц двух других парней, что стояли на снимке по правую руку от Комсомольца, внимание ничто не отвлекало. Напротив: их улыбки притягивали взгляд. Да и их одежда пусть и была в стиле ретро, но гармонировала и с елкой, и с нарядами девчонок. Не постеснялись парни и украсить себя серпантином. Додумались не нахлобучивать на голову странные шапки со звездами. Потому я и сумел сейчас воскресить их лица в памяти. Рядом с Усиком на том фото стояли Пашка Могильный и Славка Аверин.

«Ух ты ж, как интересно, – подумал я. – Получается, та Пашкина фраза: „Тебя ведь Олей зовут?”, прозвучала не впустую. Усик, Аверин и Могильный жили в одной комнате. До Нового года успели сдружиться – это понятно. Оказались на одной новогодней вечеринке. Кто-то из них замутил с Пимочкиной или Фролович. Уж не Комсомолец ли? Понятно, почему Ольги Фролович не было на фотографии: она фотографировала. А вот как оказалась на том снимке Боброва? Сумела все же охмурить Славку?»

Я покосился на свою соседку по автобусу. Темные волосы, короткая прическа, маленький нос – никаких отличий от той нахмуренной дамочки, что была на новогоднем фото рядом со Светланой Пимочкиной. Без сомнения, на то фото с Комсомольцем затесалась и Боброва. Три парня и две девицы под елкой… три девицы, если учитывать Олю-фотографа. Мысленно тут же вообразил три счастливые пары… Вот только на том фото студенты не казались влюбленными парочками (если только Усик и Пимочкина).

«Усик и Пимочкина мутили любовь? – подумал я. – Не на попытке ли форсировать события парень схлопотал аморалку? Светке не понравилось? Или… он решил развивать отношения, но не с ней?»

Я снова взглянул на Боброву. Заурядная мордашка. Да и фигура… средняя, но слишком уж мощная. Не сумел представить ее и тщедушного Сашу Усика идущими по улице, держась за руки (или в нынешние времена не принято держаться на людях за руки?). Комичная получилась бы картина. С ее мускулатурой она Комсомольца и на руках смогла бы носить, особенно не напрягаясь.

Ухмыльнулся.

Скорее уж я видел рядом с Бобровой не Комсомольца, а героя битвы на Даманском Славку. Тем более что девица уже мысленно застолбила для себя место рядом с ним. И, судя по ее серьезному взгляду, за это место она поборется. Если преодолеет стеснительность. Хотя… успех бы я ей не гарантировал, потому что на том новогоднем фото она и Аверин не казались влюбленной парочкой.

Мои размышления прервал громкий крик усатого доцента.

Он не только разогнал мои мысли, но и заставил замолчать первокурсников.

– Так… студенты, занимаем места! Больше никого не ждем!

Доцент кивнул водителю. Уселся на сиденье, где раньше стояла большая сумка. Рядом с той самой приглянувшейся мне студенткой, обладательницей заплетенных в косу светлых волос, Нежиной. Пригладил усики, положил на колени тетрадь со списком студентов. Помахал рукой – отогнал от себя клубы табачного дыма (водитель пыхтел папиросами без перерыва).

Шумно закрылась дверь автобуса.

– Отправляемся! – скомандовал доцент.

Автобус поехал – дребезжа, подпрыгивая и раскачиваясь: настоящее чудо техники. Затрудняюсь вспомнить, когда в прошлый раз имел удовольствие прокатиться на подобном шумном транспорте. Пол под моими ногами завибрировал. Запах выхлопных газов в салоне усилился. Но ненадолго: через приоткрытые форточки хлынул свежий воздух, лишь слегка пахнувший табачным дымом. Разговоры в салоне продолжились – из-за дребезжания они стали на порядок громче. Снова забренчала гитара, то и дело раздавался девичий смех.

Я отвлекся от раздумий, с интересом смотрел за окно на знакомую и в то же время почти неузнаваемую улицу. Проспект Ленина – главная улица Зареченска. И невероятно длинная. Потому что сам город… в девяностые он был протяженностью в тридцать пять километров – тонкой кишкой тянулся от шахты к шахте. В советские времена в Зареченске работали семнадцать шахт (рядом с каждой – свой микрорайон). В девяностые – только тринадцать. Когда я интересовался этим вопросом в две тысячи семнадцатом году, рабочими оставались девять.

Поначалу я просто тешил любопытство: уж очень странной казалась проплывавшая за стеклом картина. Сверял увиденные за окном картинки со своими воспоминаниями, как в тех рисунках, где следовало находить отличия. Вот серый фасад с большой вывеской «КНИГИ». Заглядывал в этот магазин, будучи студентом. Помню витавший там между стеллажей запах типографской краски, длинные ряды стеллажей с книгами и строгую продавщицу, напоминавшую библиотекаря. Расстроился, когда тот магазин закрылся.

Ярких красок на проспекте стало меньше. Исчезли броские рекламные стенды вдоль дороги. Над домами не светились большие буквы иностранных брендов. Лишь пару раз мне попадались выцветшие плакаты, прославлявшие Ленина, СССР и КПСС, что вернуло меня к догадкам о том, я угодил в осень тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Я стал посматривать за окно уже не бесцельно – искал подтверждения любой из трех своих версий: сну, перемещению во времени, попаданию в другой мир.

Отметил пустынность проспекта и слабое движение транспорта. Обилие ретроавтомобилей. Причем совсем ретро: «Победы», «Москвичи»… Не увидел ни единого детища АвтоВАЗа, что совсем уж было странным для Зареченска с его возрастным населением. Помню, сколько стареньких «Жигулей» ржавели во дворах под бдительным присмотром хозяев-пенсионеров. Или же… сейчас те возрастные жители, что составляли в девяностых большинство избирателей, только-только начинали свой трудовой путь?

Я с удивлением замечал рядом с домами таксофонные будки. В детстве застал их на городских улицах, вот только все больше они тогда встречались с разбитыми окнами, с обрезанными трубками и загаженным полом. Те таксофоны, что попадались мне на глаза теперь, выглядели вполне целыми и, судя по суете людей рядом с ними (в семь утра!), вполне рабочими. С недоумением увидел у стены красного кирпичного здания, рядом с автобусной остановкой, автоматы для продажи газировки. Разглядел в них стаканы! Даже брови вскинул от удивления.

Так и не понял, был ли этот проспект Ленина плодом воображения моего спящего мозга. Но точно не заметил на нем следов неведомого и непонятного. Лишь видел знакомую по детским воспоминаниям и старым фильмам реальность: спешащих по делам советских граждан (разных, но чем-то неуловимым все же похожих друг на друга), старинные машины, дворников с большущими метлами. Незамысловатые надписи на вывесках магазинов, ателье и парикмахерских. Не приметил полицейских (милицейских?) патрулей.

Картинка за окном вдруг изменилась. Авто-бус резко свернул на светофоре на улицу Коммунаров, проехал через жиденькие ряды неказистых пятиэтажек, быстро добрался до разношерстных частных домов – мы словно заехали в деревню. В этом и была отличительная черта Зареченска. При полумиллионном населении во многих своих частях он состоял из четырех-шести параллельных улиц, обрамленных территорией частного сектора, за которой почти сразу же начиналась степь, некогда бывшая колхозными полями.

Вот только в этой реальности колхозные поля рядом с Зареченском еще не заросли сорной травой, хотя по большей части уже пустовали, пашней привлекали к себе стаи птиц, в основном ворон и воробьев. Я не сообразил, что росло летом на ближайшем к городу вспаханном поле. Засмотрелся на убегавшую вдаль проселочную дорогу.

«Нам повезло, что вчера не было дождя», – промелькнула в голове мысль.

Между полями я не заметил ни клочка асфальта, ни даже утрамбованного щебня – лишь две извилистые колеи.

Не помню, чтобы бывал именно в этих местах раньше, уж очень сильно походили одна на другую картины местности за пределами Зареченска. Раньше вокруг города мне виделась лишь степь, ездили через нее с приятелями на рыбалку (к прудам в безлюдных деревнях). Теперь же дикая степь сменилась полями, что не слишком изменило картину: сплошное однообразие вокруг. Поля разделялись тонкими полупрозрачными лесополосами. Отличались друг от друга лишь видом растущих там сельхоз-культур.